Loving Longest 2

— Ага, — ответил Келегорм. — Но это же… это же безумно рано.

— Почему же рано? Ну ты же сам вставал засветло на охоту, наверное. Тебя же назвали «быстро встающим» почему-то? — спросил Элеммакил.

— Ну… — сказал Келегорм. — Ну на охоту иногда да… если надо на охоту. Я дома вставал рано… ну часов в девять… восемь… В общем, рано… Ну это если по сравнению с отцом, конечно. Он часто допоздна делал что-нибудь. Часов до пяти утра, потом спал. Вставал в три часа дня… Элеммакил, ну что ты смеёшься?

— Прости, — Элеммакил уже не мог сдерживать смех и Келегорм видел, как он опустился на стул, прикрывая рот рукой. — Ну не сердись… Просто… ну просто я подумал, что все ваши прозвища имеют смысл, если добавить «по сравнению с Феанором». Ты рано встаёшь по сравнению с отцом, Майтимо хорошо сложен — ну и так далее…

— Ну да, — Келегорм тоже засмеялся, — наверное, ты прав. А Куруфин «похожий на отца» по сравнению с нашим отцом… с Феанором; отец был не слишком похож на деда, Финвэ.

Элеммакил поставил на огонь сковородку.

Как ни странно, вопрос о сходстве Феанора и Финвэ в тот же самый момент волновал кое-кого ещё.

Саурон распахнул дверь покоев Маэглина, не стучась. Маэглин крепко спал, но оба Эола бодрствовали; они тоже спали мало. Эолет читал книгу; Эолин вычерчивал схему какого-то сложного изделия.

— Мне нужно с тобой поговорить, — сказал Саурон.

— Да? — ответил Эолин. Эолет не поднял глаз от книги.

— Я давно хотел тебя спросить, но откладывал этот разговор до тех пор, пока ты не вырастешь, — начал Саурон.

— И что, это разговор не для детских ушей? — насмешливо спросил Эолин.

— Ты же знаешь, что я не ребёнок и помню всё, — сказал Эолет.

— Это так, — согласился Саурон. — Но я всё-таки думаю… видишь ли, ты всё же можешь сохранять какие-то черты детского восприятия и мог бы неправильно передать мне или понять сейчас то, чему ты, насколько я знаю, был некогда свидетелем.

— Спрашивай, — сказал Эолин; его рука, не останавливаясь, водила циркулем, вычерчивая сложные завитки узора.

— Когда твой сын впервые попал ко мне, он сказал мне дословно следующее: «Финвэ… он не просто так стал королём, посланником к Валар. Просто Мириэль… она дала… ну вы понимаете, дала кому надо кое-что». Ты имел в виду что-то конкретное, или это просто бред ревности и ты это всё выдумал потому, что твой друг Натрон учил Мириэль шитью?

Эолин воткнул ножку циркуля в стол, прокалывая лист бумаги; циркуль покачнулся, но лёгкий инструмент всё же устоял, нависая над чертежом.

— Зачем это тебе? — спросил Эолет, раздражённо захлопывая книгу.

— Скажем так, я хочу больше знать о Феаноре и Финвэ, — ответил Саурон. — Здесь мои интересы, можно сказать, отчасти совпадают с твоими.

— Я понял, но зачем? — повторил Эолет.

— Ты, верно, знаешь, что меня интересует убийство Финвэ, — сказал Саурон. — Говорят же, что чтобы узнать убийцу, надо узнать побольше о жертве, не так ли?

— Хорошо, — сказал Эолин. Его рука продолжала машинально вращать циркуль. — Но я… Не могу сказать, что я всё выдумал, я просто… объяснил это определённым образом. Может быть, я действительно чего-то не понял. Майрон, а ты когда-нибудь видел Финвэ?

— Думаю, что нет, — ответил тот.

— Он был красивым, — сказал Эолин. — Очень. Если ты видел Фингона, то ты можешь себе представить. Правда, Финвэ был повыше ростом и глаза у него были потемнее. Финвэ и его сестра всё время пропадали на охоте, и он тогда не думал о женитьбе, хотя уже и достиг совершеннолетия. Многие девушки пытались привлечь его внимание, но Мириэль старалась больше всех. Она научилась петь и играть на арфе (дар к песням у Маглора как раз от неё); она научилась высверливать разноцветные камни и украшать ими одежду - да, Майрон, Феанор от неё унаследовал свой интерес к камням. Наконец, она пришла к Натрону и он научил её вышивать картины, шить нарядные платья, делать бисерные вышивки из стеклянных бус. Мириэль проводила с Натроном целые дни; она научилась шить так же, как он. Несмотря на её чудесные одежды и ленты, Финвэ как будто бы не видел её. Когда Финвэ отправился в Аман посланником от эльфов к Валар, она забросила всё — и песни, и одежды, и вышивки. Мириэль ходила по дальнему берегу озера; она брала с собой арфу, и иногда я слышал, как она дёргает струны. Странные это были звуки, Майрон: красивые мелодии называют «музыкой небесных сфер», а слушая то, что она играла, мне казалось, что это звёзды сходят со своих путей. А когда прошёл слух, что Финвэ возвращается, Мириэль исчезла на целый месяц: когда она вернулась, на ней были одежды цвета рассветного неба, усыпанные жемчугом, а её волосы были переплетены лентами с опаловыми бусами.

Майрон недоверчиво хмыкнул.

— Но Финвэ даже не взглянул на неё, — продолжил Эолет. — Она пришла к Натрону. Он весь месяц помогал ей шить этот наряд. Всё это время… мне было очень тяжело на это смотреть — я почти не сводил с них глаз, хотя знал, что Нат будет злиться на меня; и тогда я стал подсматривать. Мириэль стала кричать на него, говорить, что это он виноват. Нат сказал, что всё это его самая прекрасная работа (это была правда, я думаю, что он до сих пор не создал ничего подобного) и что сердцу не прикажешь — он-де об этом знает лучше, чем кто-либо другой. Я был безумно счастлив… мне хотелось скорее броситься к нему… ну ты меня понимаешь. Но Мириэль ушла от него в таком состоянии, что мне стало страшно. Я испугался за Финвэ и за его родителей — они ведь были нашими друзьями и пока ещё не пришли в себя от горя после гибели дочери. Если бы сестра Финвэ осталась в живых, то Финвэ вряд ли ушёл бы в Аман — его сестра любила родные края. И я пошёл за Мириэль…

Эолет замолчал. Эолин посмотрел на него, но тоже не захотел продолжать.

— И что? — раздражённо спросил Майрон.

— Мириэль пришла в рощу на дальнем берегу озера, — сказал Эолет. — Я ощутил там какое-то свечение и… тяжесть в воздухе. Там присутствовал кто-то из Валар. Может быть, не один. Но я не видел, кто был там. Я видел только тёмный плащ. Мне кажется, это была женщина. Одна из валиэр.

— Кто это мог быть? — настойчиво спросил Майрон.

— Не Варда, — ответил Эолин. — Все Перворожденные знают её. Ну и не Мелькор — я достаточно долго был здесь, в его присутствии, чтобы знать, что он собой представляет. Не он.

— «Хочешь ли ты быть королевой?» — вот что спросила она у Мириэль, — сказал Эолет. — «Хочешь ли ты быть королевой тех, кого нарекут нолдор, многознающими? Вы уже не будете охотниками в тёмном лесу и рыбаками на тихих озёрах; вы станете народом, и вам понадобятся короли. Вместо ленты с жемчугом ты сможешь надеть золотой венец, усыпанный опалами и рубинами; ты будешь жить в городе, увенчанном серебряной башней, и ты, как башня, поднимешься над твоими сородичами». Вот что она сказала, и я до сих пор слышу этот голос.

— «Я сделаю всё, что угодно», — сказал Эолин, и он теперь словно говорил голосом Мириэль, — тонким и отчаянным. — «У меня королевское сердце, я пойду с Финвэ в Аман и там я стану королевой нолдор».

— «Ты родишь сына», — сказал голос между деревьями, — «вот что ты должна сделать для нас». — Эолет говорил так вкрадчиво и в то же время так пронзительно, так что даже Майрону на мгновение стало страшно. — «Ты родишь лучшего и искуснейшего из квенди, самого мудрого и прекрасного. Ведь в этом нет ничего дурного, Мириэль… королева Мириэль?».