Loving Longest 2

— Знаешь, это всё очень странно, — ответил Гватрен. — Если предполагать, что Мириэль действительно согласилась зачать сына от кого-то ещё — а разговор как будто бы к тому и вёл — то как совместить это с последующей жизнью с Финвэ? Эльфы так не поступают: насколько я знаю, до Финвэ, которого Мириэль покинула, внезапно уйдя из жизни, никто не состоял в брачных отношениях дважды. Даже если допустить, что её отношения с Финвэ остались целомудренными, как она объяснила ему, откуда ребёнок?

— Видишь ли, — задумчиво сказал Саурон, — есть и такой вариант. Однажды, довольно давно, ко мне пришла одна эльфийка из местных и спросила, можно ли женщине-квенди иметь детей, не вступая с мужчиной в брачные отношения. Мелькор как раз был в Валиноре, так что у меня было время подумать над такими вопросами.

— Конечно, формального брака можно и не заключать…

— Нет-нет, Гватрен, речь шла именно о том, чтобы иметь детей от кого-то, кто уже заключил помолвку и брак с другой женщиной.

— Зачем? — спросил Гватрен.

— Не знаю, но я изучил этот вопрос, и ответил ей, что да. Насколько я понимаю, связь, которая образуется между супругами, носит телесный характер, причём не в чисто половом смысле этого слова, а в самом что ни на есть прямом. У влюблённых эльфов такого рода связь формируется очень быстро: половые отношения способствуют её возникновению, но не обязательны. После её закрепления близкие отношения с кем-то другим будут неприятны и мучительны до такой степени, что могут привести к гибели: именно так в природе квенди устроены отношения разнополых партнёров. При однополых отношениях такого не может быть, и мне очень интересно, что происходит с теми мужчинами, которых я сделал отчасти женщинами. Я не возражал убрать отсюда Тургона, когда вы с Натроном это предложили, но мне до сих пор любопытно, умер бы он, если бы Маэглин его изнасиловал после союза с Пенлодом, или нет. Ведь фактически сейчас Тургон-мужчина и Тургон-женщина — два разных эльфа: один несчастный одинокий вдовец, а другой — счастливая мать. Так вот, Гватрен, до Пенлода Тургон-женщина представлял собой как бы пустую страницу в этом отношении: он согласился родить ребёнка — именно родить ребёнка, и ничего более, не испытывая при этом, конечно, ни малейшей любви к Маэглину. Тогда я сказал той женщине, что если эльфийка, у которой ещё нет возлюбленного, просто родит кому-то ребёнка, то скорее всего, это не помешает её дальнейшим отношениям с другим. Особенно если семя этого мужчины попадёт в неё не естественным путём, а искусственно, никакой любовной связи между ними возникнуть не может. Думаю, что…

— Подожди, как это «искусственно»? — удивился Гватрен.

— Э, ну ты сам обзывал Келегорма «пальцем деланный», а теперь спрашиваешь меня, как это бывает, — усмехнулся Майрон. У Гватрена покраснели не только ушки, но и шея под волнами золотых волос. — Вот так примерно и бывает. Вполне возможно, что Мириэль пошла на что-то подобное. В Амане это сделать было даже легче: ей ведь сначала надо было всё-таки женить на себе Финвэ — тогда вопрос, кто отец, уже не возник бы.

— Слушай, а что за женщина тебя об этом спрашивала? Ей-то зачем такое надо было?

— Да, действительно, — задумался Майрон. — Это была женщина из синдар… постой… Ах, да, да ты её знаешь: это горничная Мелиан и няня Эльвинг. Ты ведь её видел, когда помогал Эльвинг уехать из Дориата. Вот она самая. Вряд ли это имеет отношение к Мириэль… Хотя надо бы выяснить, зачем ей это было надо и кто хотел родить ребёнка от какого женатого эльфа. Эх, зря я решил, чтобы… ну да ладно. Но всё равно это надо бы узнать. Что-то мне начинает казаться, что это важно.

Однажды после обеда Келегорм, не прощаясь, покинул покои Маэглина, и хотя Элеммакил испытал некоторое облегчение — их отношения всё ещё оставались натянутыми — на третий день он стал тревожиться. Рингил только раз осмелился спросить, где отец, но Элеммакил чувствовал, что мальчик скучает и тоже боится за Келегорма.

Рингил заснул рядом с ним; их разбудили чьи-то крики и шум.

Элеммакил выбежал на лестницу, где из маленького окошка можно было увидеть часть двора, куда въезжали всадники. Келегорм, высокий, прямой, как сосна, был на огромном чёрном коне; алые отблески факелов, чадивших на холодном предутреннем ветру, отражались в чёрных доспехах, золотом и серебром отливали его белые волосы. Его окружал отряд одетых в чёрное воинов, в основном эдайн. Келегорм махнул рукой, приказал что-то: Элеммакил увидел, что ему повинуются беспрекословно.

Элеммакил побежал к себе и отослал сына в другую комнату. Через несколько минут в комнату вошёл Келегорм и нерешительно остановился.

— Наверное, мне лучше снять это в мастерской…

— Ничего, я помогу, — сказал Элеммакил и стал расстёгивать доспехи. Он вздрогнул, увидев, что на его пальцах остаются кровавые пятна.

— Это не моя кровь, — несколько высокомерно сказал Келегорм. — Не бойся. Я… ездил по поручению Владыки, — он высвободился из рук Элеммакила и присел, снимая сапоги.

— И что там? — спросил зачем-то Элеммакил, хотя совсем не хотел знать.

— Ещё прошлой зимой мне поручили казнить истерлингского жреца, который отказывался считать Владыку богом. У него остались последователи. Я расправился с ними. К сожалению, его сыну удалось бежать, его пока не нашли. Но это уже дело не моё, а сыщиков Майрона. Я лягу?… — спросил он тихо.

— Конечно, — ответил Элеммакил.

Когда утром Келегорм не встал с постели, Элеммакил сначала не обратил на это внимания. Потом, уже ближе к вечеру, он осознал, что тот всё ещё лежит. Элеммакил посмотрел на Келегорма. Тот был одет в простую серую рубашку; волосы он подвязал шнурком в толстый серебристый «хвост» и сейчас казался совсем невинным и беспомощным — таким похожим на Рингила.

Келегорм молча смотрел в стену; подойдя к нему, Элеммакил увидел, как он бледен; его лоб и руки были влажными.

— Туркафин… Тьелко, — Сейчас Элеммакил в первый раз назвал его так, хотя, конечно, в былые времена называл сыновей Феанора материнскими именами. — Ты сам точно не ранен? — Элеммакил вспомнил, что вчера мельком видел на его теле шрамы от сравнительно недавних, серьёзных, но уже заживших ран, видимо, полученных несколько лет назад в Дориате, но свежих ран он не заметил.

— Нет, — ответил тот. — Тебе что-то нужно?

— Просто… просто волнуюсь за тебя, — сказал Элеммакил.

Келегорм недоверчиво посмотрел на него.

— Не о чем беспокоиться, — ответил он. — Я полежу и приду в себя. Просто мне немножко больно. Я устал.

Элеммакил вышел из комнаты, и через несколько минут вернулся с Эолетом. За ними маячил Маэглин. Тому всё это было очень любопытно: если работать в кузнице Маэглина заставляли с детства, то знаниями о целебных травах Эол даже с сыном делился очень неохотно.

— Что у тебя болит? — спросил тот.

— Ничего. Тебя не касается, — сказал Келегорм.

Эолет бесцеремонно сорвал с него одеяло; Келегорм не успел опомниться, как тоненькие, но сильные руки подростка обвели всё его тело, коснувшись горла, глаз, надавив на сердце, другие основные жизненные органы; он подсунул ладонь под его спину и ощупал позвоночник и крестец.

— У тебя переломана спина и есть другие внутренние повреждения, — сказал Эолет. — Как ты ходишь?

— Владыка помогает мне, — ответил Келегорм.

— Лучше бы помог тебе срастить кости, — фыркнул Эолет. — Келегорм, ты ведь понимаешь, чем это может кончиться?

— Об этом-то Владыку лучше не просить, у него такое не особо получается. Он… — влез, как всегда, не вовремя Маэглин.

— Заткнись, — прорычал, приподнявшись на локтях, Келегорм.

— Заткнись и принеси мне синюю бутылку из шкафчика, — сказал Эолет.

Маэглин послушно принёс обезболивающее; Эолет объяснил Элеммакилу, как Келегорм должен принимать его, и тот заставил больного выпить. Келегорм остался в постели и всё время молчал. Ночью, когда Элеммакил лёг рядом с ним, Келегорм посмотрел на него с такой благодарностью, что Элеммакилу захотелось плакать.