Ловушка для «Осьминога»

…Давыдов встретился взглядом с Джоном Бриггсом, который внимательно, но стараясь делать это незаметно, почти постоянно наблюдал за ним. Олег повел плечами, разминаясь, и озорно – он научился проделывать такое без особых усилий над собой – подмигнул другу. Бриггс улыбнулся в ответ, поднялся с сиденья, на котором примостился в ожидании пустого «Крота», подошел к Давыдову.

– Еще немного – и отправимся домой, Арго, – сказал он, называя Олега сокращенно от официального псевдонима Аргонавт. Подлинное имя его больше не звучало, останки Олега Давыдова, переданные местными властями русским представителям из Балтийского пароходства, давно покоились на одном из ленинградских кладбищ.

– Забавная машинка, – в тон ему ответил Олег. – Не прочь и я на ней прокатиться…

– Прокатишься, – заверил Сократ. – На полигоне… На тебя есть более серьезные виды, парень. Но и за этот подводный вояж мы получим по Бронзовой звезде.

– За что? – спросил Олег.

– Эта награда выдается в нашей армии за участие в одном сражении.

– Но о каком сражении может идти речь? – удивился Олег. – Вокруг так тихо…

– Это здесь тихо. Для того чтобы создать для нас тишину, стараются другие…

VI

– Нравственность важнее арифметики, – лаконично отвечал Иван Авдеевич, когда его, капитана 3 ранга Папуловского, спрашивали: как случилось, что он отказался от учебы на высших командирских курсах и, будучи уже старпомом, подался на философский факультет университета, а потом вообще перешел в политработники. И только кавторангу Коршуну, с кото­рым плавал вместе уже третий год, в дружеской беседе за чашкой травяного чая, заваривать который он был великий мастак, замполит рассказал о причинах такой перемены более обстоятельно, хотя командир «Громобоя» был одним из немногих, кто на эту тему не любопытствовал.

– Перечитывал я как-то статьи Фридриха Энгельса об армиях Европы, написанные им во время Восточной или, как у нас принято говорить, Крымской войны. Энгельс безоговорочно утверждает, что русский солдат является одним из самых упорных в Европе. Его упорство, пишет Энгельс, почти не уступает упор­ству английских и некоторых австрийских батальонов. Ему свойственно то, что Джон Буль хвастливо приписывает себе: русский не чувствует, что побит… Всегда считалось, что легче русских перестрелять, чем заставить их отступить.

– Читал я эту работу, – отозвался Коршун. – И Бисмарка тоже… Не случайно железный канцлер не советовал соотечественникам трогать русского медведя в его берлоге.

– Это так, – согласился Папуловский и достал из кармана записную книжку, – но посмотри, что говорится у Энгельса дальше. Основной недостаток русских солдат состоит в том, что они – самые неповоротливые в мире. Они не годятся для службы ни в легкой пехо­те, ни в легкой кавалерии… Русские, будучи подражателями во всем, выполняют все, что им прикажут, или все, что их заставят сделать, но они не сделают ничего, если им придется действовать на свою ответственность… Обидно такое слышать?

– Конечно, – согласился командир «Громобоя». – Но когда это было. Известно, что и классики дают маху.

– Верно, дела давно минувших дней. В русском народе таятся невообразимые запасы инициативной самодеятельности, стоит их только раскрепостить… Да что я тебе доказываю, Афанасий Иванович, историю революции ты знаешь не хуже меня. Но стоило отказаться от диалектического принципа опоры на самостоятельную активность народа и за двадцать лет попустительства мы вырастили поколение инертных в общественном отношении людей, нравственных в социальном смысле уродов, исповедующих циничный эгоизм и принцип «моя хата с краю».

– И тут ты прав, комиссар…

– И вот прочитал я давний упрек Энгельса русскому солдату и всполошился. Действительно, до каких пор мы будем оставаться подражателями во всем?! Как воспитать в русских людях самостоятельность в мышлении, в поступках, поведении, будь то модная одежда, современная музыка, новые станки или автомобили. Ведь от самостоятельности нас исправно отучали все эти годы… Посмотри, что получилось в этом году с заготовкой кормов, когда партия провозгласила курс на предоставление широких прав колхозам и совхозам?!

– Читаю газеты, – усмехнулся Коршун. – На местах ждали команды косить, а наверху боялись подтолкнуть: обвинят, что вмешиваемся в прерогативу хозяйств. Так первый укос и провалился…

– Вот именно, – подхватил Папуловский. – А меня это давно уже мучило… Вот и подумал: не взяться ли мне самому за этот самый человеческий фактор, о котором так много говорят.

– Ты мог заняться этим, став командиром корабля, – заметил Коршун.

– Не скажи… У тебя одно оружие – приказ. И огромная ответственность за действия экипажа. Конечные действия… Ты имеешь дело уже с результатом человеческого фактора, хотя, конечно, тоже воспитываешь матросов и офицеров. Но до формирования качеств, которые позволят нашему матросу обрести инициативную натуру, руки у тебя попросту не доходят. И у меня в командирской ипостаси не дойдут. А ведь надо помнить, что матросы «Громобоя» уходят от нас в мирную жизнь, чтобы там определенным образом устроить ее. Каким образом – это ни тебе, ни мне, ни Отечеству нашему не безразлично. Вот и взял я на себя миссию – готовить на корабле не только добрых морских пограничников, но и будущих вожаков там, на гражданке.

– Всегда и во всем полагайся на меня, комиссар, – сказал Коршун, поднялся и стиснул Папуловскому руку.

Теперь они стояли на мостике «Громороя» и настороженно смотрели на белый борт «Балтийской звезды», с которой они уже не однажды сталкивались и от которой могли ждать самой изощренной пакости.

– Интересно, какой флаг она поднимет в этот раз, – подал голос старший помощник капитан-лейтенант Виктор Дудко.

– В последний раз она шла из Стокгольма в Хельсинки под панамским, – сказал замполит.

– А сейчас может поднять либерийский, – проворчал Коршун, не отрывая глаз от форштевня судна, к которому стремительно приближался на сходящемся курсе «Громовой». – Может и Веселый Роджерс поднять, у них это не заржавеет… Эти мандрилы и не такое отколупнут. Десять лево!

– Есть десять лево! – отрапортовал рулевой, и нос «Громобоя» несколько отодвинулся, корабль обгонял «Балтийскую звезду», избегая опасного сближения.

В Москве готовились ко Всемирному фестивалю молодежи, столица принимала гостей, когда стало известно о затеваемой провокации, в которой ключевую роль должна была сыграть «Балтийская звезда»

Погрузившаяся на теплоход банда эмигрантских отщепенцев, набранных в Соединенных Штатах и Западной Европе, должна была выйти из Стокгольма в Хельсинки, по пути подойти к одному из эстонских островов, высадиться там и устроить демонстрацию, потребовав не больше не меньше как выхода прибалтийских республик из Союза Советских Социалистиче­ских Республик. Тогда подобный лозунг был еще в диковину, но лиха беда начало.

Задачу – не допустить высадки – возложили на пограничные сторожевые корабли «Громобой» и «Смелый». Дела предстояло не из легких. На борту «Балтийской звезды» находилось около сотни западных журналистов, телеоператоры и фотокорреспонденты, сотрудники радиостанций «Голос Америки», «Свободная Европа», эмиссары Информационного агентства США – главной базы «психологической войны» против России и остального демократического мира.