Ловушка для птички

— Я рад, — признаюсь искренне и легонько поглаживаю выпирающие уголки лопаток. Она снова жмётся и притирается, давая понять, что ей нравится.

Теперь мои руки не остановить. Правой веду к пояснице, левой — к шее и плечам. Поглаживаю вполне невинно, но в джинсах становится тесно. Стоило потрогать ее худенькую спину, как одно за другим проснулись воспоминания.

Долго я так не выстою. Хочется взять Софию за руку, отвести в спальню, раздеть и незамедлительно продублировать все те яркие моменты, которые так отчетливо помню.

Словно улавливая моё настроение, Птичка отстраняется.

— Вина больше нет? — спрашивает, наивно хлопая ресницами.

— Увы, — развожу руками.

— Эх, — вздыхает с сожалением, но через секунду радостно вспоминает: — А у меня есть в багажнике. Клиенты-французы презентовали. Бордо, кажется. Должно быть хорошее, судя по коробке.

— Бордо в коробке не может быть плохим.

— Я принесу! — она отстраняется и идет к двери.

— Давай тогда поужинаем, что ли?

— Хорошая идея! — радостно отзывается и почти вприпрыжку выбегает из дома.

Смешная. Хочет секса не меньше моего, но боится сразу за двоих. Любой повод оттянуть неизбежный момент сближения воспринимает как спасение.

Мы сервируем стол двумя кофейными чашками и открытыми боксами с остывшей едой. Микроволновая печь в кухне не предусмотрена, на плите разогревать не в чем. Тарелок в доме тоже пока нет. Зато есть штопор и бутылка хорошего вина.

— За встречу! — произносит Соня, взмахивая чашкой с вином.

— И за взаимопонимание, — предлагаю, усмехнувшись.

Она хмыкает в ответ. С пониманием у нас не заладилось.

Глухо чокаемся керамическими сосудами, пьём и набрасываемся на еду. Она совсем остыла, но всё равно вкусная. Начав есть, я осознаю, что голоден как дикий лев. Соня тоже лопает за обе щеки. Мы даже не разговариваем. Молча жуём каждый свой ужин, изредка поглядывая друг на друга.

В кухне яркое освещение. С любопытством рассматриваю её хорошенькое личико и замечаю небольшое пятнышко над правым уголком губ.

— У тебя что-то прилипло, — тянусь и аккуратно растираю его большим пальцем. Пятнышко не убирается.

— Не пытайся, это родинка, — улыбается Соня.

— Откуда? Раньше не было, — удивляюсь.

— Появилась, — пожимает плечами. — После ро… — на половине слова замолкает.

— После родов, что ли? Я знаю про дочь…

Птичка заметно меняется в лице.

— …Наводил справки, — признаюсь. — О твоей компании и о тебе, естественно. Обычная практика…

Медленно кивает. Выпрямляет спину, пытаясь этой позой придать себе уверенности. Некомфортно ей.

— …Как зовут дочку?

У нее глаза округляются и зрачки на всю радужку расползаются. Паникует.

— Николь…

Теперь и я плечи расправляю. Вот это поворот. Она назвала дочь в мою честь? Неожиданно, но приятно, чёрт возьми!

— …Мне давно нравилось это имя, — оправдывается Соня.

Я угукаю, стараясь не транслировать вспышку восторга, но физиономия, само собой, расплывается в счастливой улыбке. Пока Соня не задает встречный вопрос:

— А как зовут твоего сына?

— Александр, — просто называю имя и возвращаюсь к стейку, сосредоточенно пилю вилкой оставшийся кусок.

— В честь дедушки, — догадывается. — Он умер?

— Отец? — Удивляюсь ее вопросу, но потом вспоминаю, что такие слухи гуляли в интернете. — Его парализовало в прошлом году. Не ходит, плохо говорит, но дышит без аппаратов и ест сам.

Забрасываю неподдающийся кусок целиком в рот и долго жую. С ней о семье говорить не хочется. Сын, жена, отец с мачехой… В данный момент все они существуют в какой-то параллельной жизни у другого меня, живущего далеко отсюда.

Соня спешно допивает вино и протягивает мне пустую кружку:

— Налей еще, пожалуйста.

— Решила напиться и забыться? — шутливо интересуюсь, наливая до краев.

— Было бы неплохо, — закатывает глаза, отхлебнув немного. — Но сначала мне нужно позвонить.

Она выходит на террасу и плотно задвигает большую стеклянную дверь. Я не слышу, о чём она говорит, но по мимике определяю, что с дочкой. Крутится на месте, раскачивается, руками во все стороны машет. Морщит нос, губки бантиком складывает и хохочет. Такая милая — сплошное удовольствие рассматривать!

Возвращается спустя пять минут довольная, как слон.

— С кем сейчас твоя малая? — вижу, что она не прочь о ней поговорить.

— Она на отдыхе с двумя бабушками. Им весело. Готовятся к завтрашнему балу овощей, — хохочет, плюхаясь на диван. — Ника постоянно придумывает балы, на которые нужно наряжаться, как на Хэллоуин. Прошлый раз мы все были насекомыми.

— Пауками и жуками, — догадываюсь.

Присаживаюсь рядом и протягиваю ей кружку с бордо.

— Бабочками и пчёлками, — исправляет и отпивает немного. — Жуки, пауки и мухи — это фу, — кривится, — они противные! Николь живёт в окружении прекрасного и любит, когда всё красиво.

— Растишь из неё божьего одуванчика?

— Боже упаси! Она сама растёт, я только наблюдаю. Николь скорее дьяволёнок, чем цветочек. У неё необычайно сильный внутренний стержень. Делает только то, что хочет. Ты представляешь, она всегда знает, что хочет! Я не была такой.

Соня откидывается на мягкую спинку дивана и продолжает улыбаться, но уже иначе — как-то грустно, без былого задора. Я все равно засматриваюсь. Как органично она смотрится здесь. В этом доме, на этом диване, рядом со мной. Жаль, что наши судьбы разошлись. Возможно, с ней я был бы счастлив.

— Ты больше ничего не хочешь спросить?

Она закусывает губу. Всегда так делает, когда волнуется. Я слегка вздрагиваю, стряхивая глупую сентиментальщину, заполонившую нетрезвую голову.

— Много чего хочу. И спросить, и сказать, но больше сделать. Допивай, я покажу тебе второй этаж, — беру её за руку и крепко сжимаю пальцы, давая понять, что возражения не принимаются.

Птичка кивает и выпивает всё, что осталось в кружке. Глаза у нее хмельные.

Мы с ней прилично выпили за вечер. Но это же вино, разве можно им напиться? Однако стоит нам дойти до лестницы, становится понятно, что мы оба в дупель.