Ловушка для птички

Ступеньки кажутся слишком крутыми и какого-то чёрта их слишком много. Прям дофига! И как я раньше не замечал? Лифт поставить, что ли?

Поднимаемся мы долго. Соню приходится тащить.

— Тот диван был таким удобным! Зачем ты тянешь нас наверх? — возмущается она.

— Нам надо в душ, Птичка. Желательно холодный. Твоё бордо нас ухайдокало.

— Ухай… чего? — хохочет.

— Докало, — тоже смеюсь. — Прикокнуло! Убило и расплющило короче.

— Скосило и размазало! — добавляет Соня и заливается смехом.

— Дало по шарам и раскатало, — подхватываю эту игру в синонимы.

— Прихлопнуло и растерло, — не унимается Птичка.

Мы падаем от смеха и последние ступеньки преодолеваем ползком.

— Знатно долбануло, — подытоживаю, когда добираемся до второго этажа, и шумно выдыхаю.

Живот от смеха чуть не лопнул!

Соня театрально выкатывает глаза:

— Мы теперь долбанутые?

— Однозначно!

Кое-как мы поднялись и теперь сидим на полу и угораем со смеху. Стопудово завтра башка будет болеть у обоих.

— Спроси у своих французов, где они взяли это вино. Хочу пару ящиков домой прикупить, — прошу в шутку.

— Сейчас узнаю, — с готовностью отзывается Соня, — только я телефон внизу оставила.

— И я свой на диване забыл. Не-не, — торможу ее порыв спуститься, — второй раз мы можем не подняться.

От приступа смеха мы отдышались, но все еще сидим на полу и улыбаемся. Оба под действием эндорфина, захмелевшие и прибалдевшие. Давно мне не было так весело и так легко.

Давно — это почти три года.

Я протягиваю руку и глазами указываю на одну из дверей. Соня закусывает губу и кивает. Послушно встает и идёт следом.

На этаже всего три комнаты: детская и две практически одинаковые спальни. Я остановился в той, у которой окна выходят на море.

— Ого, — только и произносит София, подходя к открытому окну.

Вид из него открывается потрясающий. Днем хорошо видно бухту, а ночью кажется, что море начинается прямо за окном.

Соня оказалась права: дождь прошел стороной. Вдалеке бесшумно мелькают зарницы. Гроза ушла за горизонт и освещает вспышками бескрайнюю гладь воды.

Я остаюсь стоять в дверном проеме. Смотрю на тонкий силуэт на фоне панорамного окна, и меня накрывает странным чувством. Птичка, окно, морской бриз и легкое возбуждение… Какое-то невероятно острое дежавю.

Медленно подхожу и становлюсь за спиной Сони. Близко, но не дотрагиваюсь.

Тогда ведь все было иначе. Вместо моря океан, окно в два раза меньше, а мы свободней и беспечней. Но у меня такое чувство, что прошлое перемешалось с настоящим, и мы потерялись в этом безвременье.

Прикрываю глаза и шумно тяну в себя воздух. Улавливаю знакомый аромат её кожи. Она все так же пахнет летом и счастьем.

Соня едва заметно вздрагивает.

— Замёрзла? — осторожно опускаю руки ей на плечи. Вздрагивает ощутимей и мотает головой. Ее спина вновь напряжена. — Мы взрослые люди, — напоминаю смешливым шёпотом, легонько касаясь губами волос. — Не стоит так нервничать. Я тебя не съем, разве что покусаю немного. Раньше тебе нравилось. Помнишь? — шепчу в ухо.

Птичка резко разворачивается:

— Можно мне в душ? — голос дрожит.

— Конечно. Почему ты спрашиваешь?

— Это твой дом, — напоминает и отстраняется.

Рукой за горло себя схватила, дыхание рваное, взгляд блуждает. Я кайфую рядом с ней, она рядом со мной паникует. Хреновый энергообмен получается, но я не остановлюсь.

— Там на полке есть чистые полотенца, — кивком показываю в сторону ванной комнаты.

— Я быстро, — обещает и скрывается за дверью.

Внизу уже второй раз звонит телефон. Неймётся кому-то нагрузить меня проблемами. С хорошими новостями среди ночи обычно не звонят. Придется ответить.

Глава 8

Один проникновенный взгляд и я снова одержима…

Говорят, любовь живёт три года, потом отпускает. Мне не хватило всего месяца. Еще днём я казалась себе разумной и сильной женщиной, умеющей управлять собственной жизнью. Но стоило вечером увидеть Никиту — размякла. Броня, которую я так старательно растила, треснула и рассыпалась. Один его проникновенный взгляд — и я снова одержима, как тем далеким утром, когда он явился в мою комнатку в Барселоне и предложил быть с ним.

Это чувство сильнее меня. Бороться бесполезно, бежать и спасаться поздно. Никита не удерживает, могу сказать «нет» и уехать, но я не хочу. Мне так нравятся его прикосновения, мне так нужны его поцелуи…

Прохладный душ не спасает. Хмельная от вина и одурманенная желанием, обматываюсь полотенцем и иду в спальню.

В комнате никого. Никита спустился на первый этаж и громко разговаривает по телефону. Решает рабочие проблемы с поставками материалов. Я присаживаюсь на край кровати, слушаю, как он ругается сначала по-русски, затем на английском, а потом снова на родном, временами переходя на мат.

В комнате прохладно. Но ногам гуляет сквозняк, и они быстро замерзают. Но закрывать окно не хочется, а дверь — неправильно. Ведь я жду его.

Он продолжает громко спорить и ругаться. Уже минут двадцать куда-то звонит и что-то выясняет поочередно на разных языках.

Залезаю на кровать. Прямо поверх полотенца обматываюсь легким и пушистым одеялом и устраиваюсь поудобней. Согреваюсь и чувствую, как клонит в сон. Предыдущая бессонная ночь, стрессовый день и много алкоголя делают свою дело — засыпаю я мгновенно.

Просыпаюсь так же резко. По ощущениям, проспала несколько часов. Никита спит рядом. Как он пришел, я не слышала. Не зря говорят, что сон алкоголика крепок, но краток. Вот зачем я столько выпила? Голова не болит, но во рту сушит капитально.

Никита почти голый, в одних трусах, а по комнате гуляет прохладный ветерок. От холода Никита скрутился калачиком и выглядит жалко. Разматываюсь и аккуратно укрываю его.

Пока копошусь, замечаю, что потеряла полотенце, в котором засыпала. То есть мы оба практически голые и под одним одеялом, но это беспокоит меня не так сильно, как жажда. Основная потребность перекрывает стыд.