Ловушка для птички

— Я взял тебе лосось со спаржей, — он оборачивается и улыбается.

Точно заметил, как я на него пялюсь. Неловко получилось.

— Спасибо, — киваю и утыкаюсь в планшет.

Мне бы лучше не смотреть на него, но я не могу. То и дело кошусь, пока он раскладывает еду по тарелкам. Меня снова то морозит, то в жар бросает. Может вирус какой подхватила в самолете? Он же оденется, я надеюсь?

— Все готово, — говорит Никита, ставя на журнальный столик тарелки, — Осталось открыть вино.

— Я не буду, — получается у меня резковато.

— По глоточку, Соня. Напиваться никто не планирует.

Он приносит два бокала и наливает совсем по чуть-чуть, а потом плюхается рядом со мной и начинает есть. Одеваться и не думает.

Я смотрю на свою тарелку и вздыхаю. Еда выглядит хорошо и должно быть вкусная, но не представляю, как есть, когда внутри такой колотун.

Никита близко. Настолько, что я улавливаю знакомый запах его кожи, смешанный с ароматом геля для душа. Мысли начинают путаться.

— Тебе не холодно? — спрашиваю, стреляя в его торс боковым взглядом.

Гордиевский ставит тарелку на стол и поворачивается.

— Хочешь, чтобы я оделся? Смущаю?

В его голосе слышится насмешка.

— Тут не очень-то тепло, — замечаю, — Я замерзла, пока тебя ждала.

Он неопределенно хмыкает и встает. Мой взгляд упирается в резинку приспущенных брюк, и я слишком шумно тяну в себя воздух. Дышать спокойно почему-то сложно. Это точно вирус! Острый респираторный который.

Через минуту Гордиевский возвращается в толстовке и с пледом в руках.

— Держи, мерзлячка, — плед падает рядом, Никита садится на кресло напротив.

Поесть мне все же удается, вино я тоже выпиваю. Мы не чокаемся и пьем без тоста, понятно, что за упокой души его отца.

Разговор не клеится. Никита немногословен, у меня слова никак не складываются в нормальные предложения. Мы как-то косо и рывками говорим то о еде, то о странном освещении номера и нелогичном клипе российского рэпера… О всякой фигне, короче, а надо бы о серьезном.

Доев свое мясо, Никита откидывается на спинку кресла и прикрывает глаза. Я понимаю, что самое время поблагодарить за ужин, отдать планшет и свалить.

— Я привезла тебе это, — беру планшет в руки, — Тут всего одна папка. Называется «Николь». В ней собрано все, что касается нашей с тобой дочери. От фото теста с двумя полосками, которое я делала в слезах до вчерашнего видеообращения от Ники. Я рассказала ей о тебе, она знает, что ты приедешь и очень ждет встречи.

Этот тщательно заученный в самолете текст я выдаю на одном дыхании. Со стороны может показаться, что говорю спокойно, мой голос ровный и невозмутимый. На самом деле, не успеваю договорить, как глаза наполняются слезами.

Ник смотрит серьезно. На лице ни одной эмоции. Мне становится страшно. Может рано я рассказала Николь? Детский психолог посоветовал сделать это заранее, чтобы ребенок привык к мысли, что в его жизни кроме мамы скоро будет еще и папа.

Пересев на диван, Гордиевский берет из моих рук планшет и открывает папку.

Из фоток я сделала презентацию с подписями и пояснениями. Видеофайлы с маленькой Никой нарезала и смонтировала в часовой фильм под названием «Твоя дочь Николь». Некоторые видео оставила нетронутыми.

Первым делом Никита запускает фильм. Он начинается в нашего эпичного поцелуя на Площади Каталонии, который на старенький смартфон снял воришка, позарившейся на элитные часы на руке Гордиевского. Дальше идут счастливые кадры из Парижа. На них мы молодые и по уши влюбленные, селфимся и целуемся без остановки. Следующий кусочек — это беременная я, в садовом фартуке и с секатором в руке танцую в камелиях. Меня незаметно сняла Мария.

У меня снова наворачиваются слезы. В который раз просматривая эти кадры, я по новой проживаю важные моменты прошлого.

Вот мы с Марией идем в клинику, где через пять минут узнаем пол ребенка. А вот я с огромным животом никак не могу выйти из низкой машины Мишки и смеюсь почти до слез… Это предпоследняя неделя перед родами, кажется.

На видео наложена музыка. Она негромкая и нейтральная, оригинальный звук видео тоже слышен, но нормально клипы в телевизоре заглушают.

Никита ставит на паузу и тянется к пульту от телека. Вырубает его, после чего поворачивается и смотрит на меня в упор. В глазах боль.

Смотрю на него сквозь застывшие слезы и понимаю, что лучше уйти.

— Ты можешь оставить планшет и посмотреть, когда захочешь. Я пойду, — прихлопнув ладонью подлокотник дивана, встаю.

— Куда ты пойдешь? — голос звучит непривычно низко.

— В отель.

— Этот чем-то не устраивает?

Я недоуменно пожимаю плечами. В принципе, устраивает. Приятный чистый отель. Дороговат, наверное, но одну ночь я точно могу себе позволить.

— Если есть свободные номера, то переночую тут.

Я беру свое пальто. Рюкзак с вещами уже стоит на выходе.

— Присядь. Я позвоню администратору, ключ принесут.

— Нет-нет, я сама справлюсь. Ты отдыхай и смотри мое творчество, — говорю и тут же добавляю: — Если хочешь, конечно.

— Садись, — глазами указывает на диван и уже звонит.

Спорить бессмысленно. Если Гордиевский решил, то он сразу делает.

Присев на подлокотник, жду. Ник запускает фильм и утыкается в планшет. Смотрит сосредоточено и напряженно, хмурит лоб. Я чувствую себя воробышком на жёрдочке в ожидании выстрела. Скорей бы принесли мой ключ.

После фрагмента, где Мария везет меня в роддом, Никита снова ставит на паузу.

— Кто-то был с тобой на родах?

— Маша была вначале, рожала я сама. С акушеркой и врачом, то есть.

— Меня вспоминала, когда рожала?

Ну и вопрос! У него сегодня вечер странных вопросов?

Он настойчиво смотрит, ждет ответа. Киваю и отвожу глаза.

— …И что ты думала обо мне? Что я недостоин? Ненавидела в тот момент?

Вжимаю голову в плечи. Чувствую себя, как на допросе. Почему я должна была ненавидеть? Мне было больно, страшно, одиноко… Но я даже злиться на него не могла. Очень хотела, чтобы он был рядом., но это было невозможно. Все, что чувствовала — это отчаянье.