Лубянская ласточка

Вскоре с перекрестка исчезли полиция, грузовик «рено», увезли искореженную «ауди». Выглянуло солнышко, высушивая асфальт. Начинался новый день.

Весь день Натали пребывала в тревожном состоянии, ее осаждали самые мрачные предчувствия. Интуиция всегда была ее сильной чертой, и Натали очень надеялась, что хотя бы на этот раз она ее подведет.

Она пожалела, что так и не сказала Морису, когда видела его в последний раз, о своем походе к гинекологу.

«А стоит ли? – думала она тогда. – Обрадуется ли Морис ребенку, которому не сможет дать своего имени? В этом отношении Морис такой сноб. Ну и пусть. Видит Бог, это будет мой собственный маленький барон. Или баронесса».

Натали не желала знать заранее, кто у нее. Она оглядела себя в зеркало – нет, ничего еще не заметно. Хотя мсье Риго грозит, что бебе «скоро заявит о себе».

– Каким образом?

– Почувствуете, – заговорщически подмигивал старый врач.

Оба, женщина и профессор, соблюдали строжайшую тайну. Никто ничего не должен знать заранее. Натали стала необычайно суеверна, и мсье Риго весьма поддерживал такую точку зрения.

Внезапно зазвонил телефон. Звонок прервал ее приятные воспоминания и вернул к тревожной действительности – она сняла трубку.

– Жан-Мишель, ты?

– Натали… – Архитектор глубоко вздохнул и умолк. Голос экс-любовника прервался, и она услышала лишь прерывистое дыхание.

– Да что с тобой, друг мой?

– Натали, ты… ты не смотрела сегодня новости?

– Жан-Мишель, ты прекрасно знаешь, я не люблю ящик! – разозлилась Натали.

– Натали… ты… ты включи телевизор… включи TF—1, там сейчас как раз «Журналь». А я… я уже еду к тебе.

О боже! Опять очередное интервью гениального архитектора и дизайнера. Придется посмотреть, еще обидится, гений.

Она взяла пульт и присела на диванчик. Засветился экран. Шоссе. Какая-то машина, полицейские – как сквозь вату, Натали слушала, что говорит хорошенькая девушка-журналист.

– Рано утром на пути в Париж из Орвиля попал в автокатастрофу бригадный генерал барон Морис де Вольтен, – ровным профессиональным тоном сообщила ведущая. – Из-за плохой видимости он не заметил движущийся навстречу грузовик… В результате столкновения… к сожалению… травмы, не совместимые с жизнью…

– Что она несет?! – Натали никак не могла взять себя в руки. Мысли путались. В воспаленном мозгу всплыла фраза Клыкова: «Французские спецслужбы – одни из самых жестких в мире. Они не останавливаются ни перед чем, даже перед ликвидацией».

В прихожей назойливо вот уже минут десять почти беспрерывно звонили. Она, как во сне, подошла к двери и распахнула ее. На пороге стоял Жан-Мишель. Лицо его было смертельно бледным.

– Натали, Мориса больше нет… Он погиб.

На экране кривлялись какие-то красотки, рекламирующие масло для загара. Натали бросила пульт в полуобнаженных пляжных девиц. Пульт разлетелся на части, но экран не погас. Жан-Мишель быстро подошел к телевизору и выключил его.

– Он, он… подонок! Это он убил Мориса! Убийца, я тебя!.. – кричала Натали. Она расшвыривала все, что попадалось ей под руку. Она словно бросала слова и предметы в самодовольного, высокомерного Кулябова, который, будто наяву, возник перед ней, как тогда, возле кафе «Флора». Большая фарфоровая ваза, врезавшись в стену, обдала Мишеля градом осколков, за ней полетели статуэтки, телефон, а она продолжала вопить: – Слышишь, мерзавец, я уничтожу тебя!

Перепуганный Жан-Мишель достал из бара бутылку «Хеннесси», высмотрел на уцелевшем столике стаканчик и, наполнив его, поднес к губам Натали.

– Не смей, – отчаянно сопротивлялась женщина. – Нельзя! Ему вредно! Убери руки, слышишь?!

– Господи, только бы она не сошла с ума! – метался по квартире растерянный Жан-Мишель – Подумать только: ему – ему… вредно! Что же делать?!

Истерика прекратилась. Обессиленная женщина упала на ковер и, пробормотав: «Нет, это я убила тебя, Морис», – внезапно заснула. Такими обычно бывают последствия состояния аффекта. Жан-Мишель собрался было отнести Натали в спальню, но передумал. «Не дай бог проснется. Пусть уж так». А телефон все звонил, звонил, звонил. Казалось, весь Париж желал утешить мадам Легаре.

Барона хоронили на военном кладбище Сан-Жесье. Проститься с ним пришло много народа. Родственники, товарищи Мориса, сослуживцы из Мюнхена. Молодая стройная женщина в черной вуали и морской офицер поддерживали с двух сторон невысокую, плотную, пожилую даму. Они стояли возле гроба, и дама едва слышно что-то бормотала, прижимая платок к губам. «Это мадам Луиза, Лу, – шептал Жан-Мишель на ухо Натали. – Она вырастила Мориса и Мари. И мать, и нянька – мадам де Вольтен умерла очень рано». Натали впервые увидела Женевьеву – тоненькая, с полными слез голубыми глазами и глубоко запавшим ртом, жена не отрывала глаз от подгримированного лица мужа. Девочки – Жюльет, студентка, и младшая, Анна, – жались к матери.

Они стояли поодаль от гроба, но все же не так близко, как хотелось Натали. Мелькнул среди присутствующих толстячок Беко с каким-то типом явно из его ведомства. «Проклятые полицейские ищейки», – недобро скривилась мадам Легаре. Она заставляла себя слушать, что говорили те, кто пришел проститься с Морисом. Удавалось плохо, но все же отдельные фразы ее измученная душа могла воспринимать. Люди искренне горевали и печалились о том, что барону де Вольтену «было суждено так рано уйти из жизни». На гроб положили национальный флаг республики, потом прогремел салют. Отдавая воинские почести генералу, никто, за исключением горстки посвященных, не догадывался, что сегодня прощались с человеком, мужество и жертвенность которого оберегали страну и Европу от возможных роковых «случайностей».

Слезы, которые она тщательно пыталась удерживать, вырвались наружу. Натали кусала губы, чтобы не зареветь в голос. Кто она такая, чтобы позволить себе подобное?!

Она понимала: «трагическая смерть в результате катастрофы» – версия для печати и общества. Правда, кажется, родные поверили – ну и слава богу. Что произошло на самом деле, навсегда останется для них тайной. Морис сам выбрал свой путь, сам решил, как его завершить.

«Прощай, мой генерал…» Натали старалась не плакать. Внезапно она ощутила мягкий настойчивый толчок в живот, откуда-то изнутри. Еще раз и еще. «Это ты заявляешь о себе, мой маленький. Ты здесь, со мной». Вдруг возникла сильная боль внизу живота. Она становилась нестерпимой. К своему ужасу, она ощутила, как какая-то обжигающая волна прошла сквозь нее и вышла наружу в самом ее сокровенном месте. По ногам потекло что-то горячее.

– Тебе плохо, дорогая? – тихо с тревогой в голосе спросил Жан-Мишель.

Натали уже почти ничего не слышала, перед глазами поплыли темные круги – боль становилась все острее. Жан-Мишель поспешно стал выводить ее на дорогу. Натали с трудом передвигала ноги, все больше и больше опираясь на него. Внезапно Жан-Мишель остановился – он заметил кровь на чулках и туфлях Натали. К счастью, рядом находилась скамейка, на которую он бережно усадил ее.

– Я сейчас, я быстро, все будет в порядке…

Он стремглав бросился к выходу, у которого стоял телефон-автомат.

«Скорая помощь» приехала минут через десять. Натали уложили на носилки и машина, включив сирену, стремительно понеслась в клинику. Жан-Мишель сидел рядом с носилками и, не отрывая взгляда от бледного лица Натали, все время повторял:

– Потерпи! Еще совсем немного, все будет хорошо.

– Уже ничего не будет хорошо, – прошептала бескровными губами Натали и закрыла глаза.

Через час из операционной вышел врач и устало спросил: