Лучник

— Верни мой амулет, Лерон. Раз уж командовать обороной хотя бы из постели мне разрешили. И иди, наконец, поспи. Не умру я, пока ты отдыхаешь. Вот, и господин маг подтвердит.

— Бояться обидеть вас? — казалось, сама мысль об этом вызвала у мага недоумение. Впрочем, развивать свои несогласия он не стал. Вместо этого поднялся и чуть склонил голову. — Помните, вы обещали придерживаться всех инструкций, а значит, отдых для вас сейчас приоритетен. Как и для вас.

Повернувшись к целителю.

— Я говорил совершенно серьёзно.

— О чём это вы? — немного нервно уточнил тир Лерон, пытаясь посматривать одновременно и на мага, и на со страдальческим видом закрывшего глаза Третьего Стража. С молчаливым отказом вернуть амулет связи он смирился на удивление легко, и это почти наверняка сулило старшему целителю ожесточённую борьбу позже, когда сумевший убедить упрямого старика пришлый маг уйдёт из лазарета.

— О том, что десяток не стоит сотен, даже если этот десяток очень дорог вашему сердцу, — усмехнулся Кеаран, — Ну, и я всё ещё могу усыпить вас обоих, на любой требуемый срок, если упрямство окажется сильнее доводов разума. А теперь, позвольте откланяться. У меня ещё много дел. Непременно зайду перед закатом.

Поклонившись сразу обоим опешившим мужчинам, маг вышел вон.

— О чём это он, Лерон? — опасно-вкрадчивым тоном поинтересовался Наилир, тут же открывая глаза. Целитель невольно передёрнулся.

— Господин Третий Страж, хоть вы не пытайте! — взмолился он, почти с облегчением глядя на закрывшуюся за странным магом дверь. — И вы сами приказали мне идти отдыхать!

Третий Страж окинул его задумчивым взглядом. Вздохнул.

— Иди, Лерон….

И бросил уже в спину целителю, серьёзно, но с тёплой усмешкой:

— Но не надейся, что я забуду спросить ещё раз!

— Кто бы сомневался… — обречённо пробормотал себе под нос тир Лерон, прежде чем аккуратно прикрыть за собой двери покоя.

Глава 18 Семь Рун

Языки пламени в раскалённой добела жаровне отбрасывают длинные тени на низкий землистый потолок. От дыма режет глаза, саднит горло, и немилосердно трудно дышать.

— Что же ты, любимая, совсем мне не рада?

Сколько яда, ненависти и злобы в этих словах. Во взгляде. Таких родных и в то же время чужих, страшных глазах. Удар. Кулаком, в лицо. Кажется, в глазах потемнело от боли… губы слиплись от крови и распухли от многочисленных ударов. Не получается даже вскрикнуть. Ещё один удар — коленом в живот. Мучитель с наслаждением наматывает на руку волосы, с силой дёргает. Из глаз невольно брызгают слёзы.

— Что, нравится? Нравится тебе моя ласка, тварь?

Ещё один удар в живот, на этот раз сапогом с кованым носком. Гайр никогда не носил таких… или носил? Что было, а что лишь мерещится?

Новый удар, в грудь. Удар, выбивающий остатки воздуха. Ещё один, и ещё, пока мир не погружается в спасительную темноту…

***

Войдя в комнату, целитель бросил взгляд на кровать, негромко выругался и щелчком пальцев разбудил мечущегося в бреду «спасителя».

Гайр дёрнулся, судорожно хватая воздух ртом и непонимающе озираясь по сторонам. Потом опустил взгляд на лежащую в его объятьях безвольную жену… И взгляд его резко стал осмысленным… и очень страшным.

Он крепче прижал Карилли к себе и резко вскинул голову, отыскивая взглядом Кеарана.

— Это… с ней? — в ужасе прохрипел он вдруг севшим голосом. — Это по-настоящему было?!

И после короткой паузы, которая потребовалось на прерывистый вздох, резко потребовал:

— Верните меня обратно! Туда, к ней!

— Я вас друг к другу в голову не засовывал. — усмехнулся целитель, — просто усыпил. К тому же, если знать слишком много подробностей, она может решить, что перед ней снова палач и не поверить, что действительно спасена.

— Я… — Гайр осёкся, осознав то, что ему сказали.

И тут же сник. Осторожно опустился обратно на постель, бережно укладывая жену поудобнее у себя на груди.

— Значит, я… всего лишь видел то, что снилось ей?.. — обречённо пробормотал он. — Не вместо неё?.. Я думал…

Он умолк и зажмурился, закусывая губу.

— То, что она пережила, не отменить, Гайр, — покачал головой целитель. — Не стереть из жизни или памяти. Но ты можешь помочь ей пережить это. Пойти дальше, не храня эту боль в себе. И для этого ты должен быть на своём месте. Мужа, который любит и будет любить её сейчас, так же, как и прежде. Я уже говорил, твоей вины в том, что произошло нет. Как и её.

Гайр со стоном прижался лбом к виску любимой.

— Но ведь должен быть какой-то способ? — с мольбой прошептал он, не глядя на целителя. — Пусть не стереть, хорошо. Но пусть хотя бы сейчас она не мучается… Я видел её сон — а она чей? Тоже свой? Или мой? Тир Кеаран, пожалуйста, если это возможно — я буду рад забрать всё, что её мучает.

Пальцы его тем временем неосознанно, похоже, вовсе без участия разума, гладили Карилли по голове, бережно перебирали спутанные волосы.

— Нельзя, — целитель покачал головой. — Если забрать её воспоминания, личность изменится безвозвратно, она перестанет быть той, кого знают и любят. А временно… Так будет ещё хуже, ведь боль придётся вернуть. А после «паузы» она воспримется намного сильнее.

У Гайра было такое лицо, словно его самого сейчас пытают.

— Ненавижу… — сдавленно простонал он. Запрокинул голову, пытаясь сдержать слёзы. Не выдержал и, вновь впившись губами в уже разодранную губу, уткнулся лицом в макушку жены. — Пусть будут прокляты те, кто с ней сделал это…

Он прерывисто вздохнул, с явным усилием беря себя в руки. И осторожно коснулся виска жены дрожащими губами.

— Они заплатят, родная. Клянусь. Ты только живи, прошу. Мы со всем справимся… Ты теперь дома, они больше никогда не тронут тебя.

— Я уже говорил, осторожнее с проклятьями — у них есть свойства возвращаться. А ненависть — последнее, что ей сейчас нужно, — подойдя к кровати, целитель коснулся руки бессознательной женщины. — Любовь сильнее ненависти, девочка. А тебя очень любят, видишь?

Гайр дёрнулся и с досадой мотнул головой.

— Дурак… — пробормотал он. И выдохнул ещё тише в не прикрытое волосами ухо, мягко и болезненно-нежно:

— Ох, малыш, что же я такой дурак… Прости, больше никак проклятий и никакой брани. Хочешь, поспи немного? Я посторожу… Постараюсь, чтобы тебе больше не снилось никакой гадости.

Ответа он, конечно, не ждал. Просто осторожно повернулся, устраиваясь поудобнее и плотнее обнимая жену. Прижался губами к холодному виску. Набрал в грудь воздуха, словно собираясь что-то говорить — и замер.

Но почти тут же, что-то решив для себя, покосился на стоящего рядом целителя и, напряжённо улыбнувшись, закрыл глаза.

И что-то тихо, на грани слышимости, заговорил, перемежая обычную речь с напевными, чем-то похожими на колыбельную, фразами.

В голосе звучала острая до боли, щемящая нежность.