Лучшая зарубежная научная фантастика: После Апокалипсиса

Мы не сможем добраться вовремя. Все зависит от тебя. Возвращайся к нам. Это все, что ты можешь сделать.

Разумеется. Так и есть. Все, что она может. Никакая подмога не свалится с неба в мире, где ничто не может летать. Никакой бот не сядет в облаке огня на склон Большой Дыры в мире, где конвейер с черпаками – самый быстрый транспорт. Все зависит от нее.

У нее ушли все силы на то, чтобы перевалить Милабу через порог в кабину дигглера и задраить люк. Таш почти закрыла визор ее шлема. Почти. Она включила подачу давления в дигглер. Визг газа достиг болезненной громкости, затем стих. Но Милаба была такой холодной, такой холодной. Там, где дыхание осело на кожу, лицо оставалось белым от инея. Оно никогда не будет прежним. Таш встала на колени и нагнулась щекой к губам близ-тети. Шелест, вздох, сомнение, шепот. Она дышала. Но было холодно, холодно, до смерти холодно, холод Марса в дигглере. Таш сдвинула регулятор обогревателя на максимум и заметалась по крохотной кабине. Конденсат затуманил обзор, потом высох. Вернуться. Ей надо вернуться. Есть ли программа возвращения по курсу? Где ее искать? Откуда хотя бы начинать? «Теряю драгоценные секунды, теряю драгоценные секунды».

Таш взялась за рулевую колонку, нажала педаль, чтоб освободить якоря, и запустила тяговые моторы. Поворачивать трудно. Поворачивать страшно. Поворот вызвал стон ужаса, когда ветер ворвался под дигглер и Таш почувствовала, как поднялось правое колесо. Если они перевернутся, погибнут обе. Это уже не развлечение. В таком нет ни радости, ни потехи! При каждом толчке Таш вцеплялась и напрягалась, смертельно боясь, что дигглер перевернется и расколется, как яйцо, переломится ось, любой набор новых ужасов, которые являются именно тогда, когда твоя жизнь зависит от того, все ли работает идеально. Давай-давай-давай. Заряд батарей убывал с ужасающей скоростью. Оно снаружи. Снаружи этот мир с горизонтом. Где же конвейер? Конечно, еще далеко. Давай-давай-давай. Черточка на песке. Но такая далекая. Батарея – двенадцать процентов заряда. Куда он девается, на что она его потратила? Интенсивный обогрев? Срочная связь? Лебедка? Звонок домой. Это правильно. Так поступила бы умная и рассудительная девочка, которая делает как сказано. Но на это нужна энергия. Батареи – семь процентов, но теперь она видела конвейер, нагруженные ковши, ковш за ковшом, ковш за ковшом. Она разогнала дигглер. Уравнять скорость дигглера и конвейера – зубы скрипят, нервы рвутся. Таш надо вогнать дигглер между ковшами и удержать точную скорость. Слишком быстрый толчок посадит их на передний ковш. Слишком медленный – в нее врежется нагоняющий ковш. И сближаться, сближаться, входить в конвейер, а индикатор заряда из зеленого стал красным. Замигали светодиоды. Таш толкнула колонку. Захват защелкнулся. Таш кинулась к Милабе, лежащей на полу.

– Таш. – Шелест, вздох, сомнение, шепот.

– Все в порядке, все в порядке, не разговаривай, мы на конвейере.

– Таш, мои глаза открыты?

– Да, да.

Тихий вздох.

– Тогда я не вижу. Таш, говори со мной.

– О чем?

– Не знаю. Обо всем. О чем угодно. Только говори. Мы уже на линии, ты сказала?

– На линии. Мы возвращаемся.

– Это пять часов. Говори со мной.

И она разговаривала. Таш собрала подушки и сиденья в подобие гнезда, сидела, поддерживая голову близ-тети, и говорила. Она рассказывала о своих друзьях и близ-сестрах, о даль-сестрах и о том, кто уедет из Западного Диггори и кто останется. Она говорила о мальчишках и о том, как ей нравится, когда они смотрят на нее, но все равно ей хочется быть другой и особенной, не такой, как все. – смешная Таш, Таш-чудила. Она говорила о том, выйдет ли замуж, и что, по ее мнению, это вряд ли может случиться, ну не совсем, по крайней мере пока, и что будет делать, если не выйдет. Она говорила о том, что любит, например, плавать, или готовить овощи, и рисовать, и слова, слова, слова. Она говорила о том, как любит звук и рисунок слов, само их звучание, будто это что-то отличное от того, что они значат, и как она собирает их воедино, чтоб сказать то, чего скорее всего не существует, и как слова приходят к ней, будто их приносит ветер, рождает ветер, ветер дает им жизнь. Она рассказывала все это не умными и напыщенными словами, а теми, что звучат просто, честно и спокойно и говорят, что она думает и что чувствует. Таш увидела тогда в словах не замеченное прежде богатство; за красотой их звучания, рисунка и формы таилась более глубокая красота – правда, которую они воплощали. Они могли рассказать, что значит быть Таш Гелем-Опуньо. Слова могли развевать флаги и крутить роторы жизни.

Милаба сжала ее пальцы и раздвинула треснувшие губы в улыбке, сморщившей уголки ее белых, сожженных морозом глаз.

Загудел канал помощи. Йойота уже видел дигглер-шесть, но спасателям еще предстояло преодолеть двадцать километров снизу по склону. Они шли забрать ее. Скоро она и Милаба будут в безопасности. Отлично. А потом посыпались другие новости, от которых голос даль-дяди звучал странно, словно он умер и словно он ходил и говорил и готов был зарыдать в одно и то же время. Прибыла делегация от команды раскопа «Иридис» с Высокой Орбиты и летевшие от самой Земли посланники консорциума разработки «Иридис». Политика изменилась. Фракция, что была наверху, оказалась внизу, а фракция, что находилась внизу, поднялась наверх. Большую Дыру закрыли.

* * *

Отсюда все дороги вели наверх. Официального извещения от совета раскопа о церемонии закрытия или небольшом трауре не было; по одному, по двое семьи и родственные группы, сестринские общины и братства людей Западного Диггори решали обменяться новостями о том, что их миру приходит конец, и увидеть его дно; основу, о которой мечтали три поколения; начало всей машины. Нулевой Раскоп. Минимальная высота. Поэтому они брали дигглеры или съезжали на конвейере ко дну Большой Дыры, и смотрели вокруг, и смотрели на роющие щиты всех конвейеров, первый раз на их памяти застывшие и мертвые. Ковши были полны, и последний отгрызенный кусок Марса смотрел из них в небо.

Люди медленно привыкали к этой удивительной картине, потому что никто из пятидесяти Городов Раскопа не работал на минимальной высоте.

Потом они заметили вдалеке, между черными конвейерами, семьи и сообщества Северного Разреза, Южного Вскопа и АРСА. Они махали друг другу, приветствовали родичей, которых не видели годами; общий канал был полон голосами. Таш стояла со своими сестрами из общины Ворона. Они выстроились вокруг нее, даже Королева-Матка Лейта. Таш стала героиней внезапно и ненадолго – возможно, последней, которая будет у Большой Дыры. Близ- тетю Милабу доставили в главную медицинскую службу АРСА, где ей вырастят новые радужки для глаз, ослепленных морозом. Лицо ее будет в шрамах и жутких белых пятнах, но улыбка останется прекрасной. Так что близ-сестры и близ-кузины стояли вокруг Таш, неизвестно зачем спустившись к нулевой отметке и не зная, что делать теперь. Мальчишки из братства Черного Обсидиана замахали ей и перебежали по песку, чтобы присоединиться к девчонкам. «Как нас мало», – подумала Таш.

– Почему? – спросил даль-кузен Себбен.

– Окружающая среда, – отозвалась Свето, и одновременно ответил Куори:

– Затраты.

– Они хотят забрать нас на Землю? – поинтересовался Чуньи.

– Нет, они этого никогда не сделают, – сказал Харамве. Он ходил с палкой, отчего выглядел словно старик, но все равно оставался интересным и привлекательным. – Это слишком дорого обойдется.

– Да мы все равно не сможем, – сказала Свето. – Тяготение нас убьет. Мы не сможем жить нигде, только тут. Это наш дом.

– Мы же марсиане, – сказала Таш.

Потом тронула ладонями визор маски.

– Что ты делаешь? – тревожно выкрикнул Чуньи, вечно нервничающий даль-кузен.

– Просто хочу понять, – ответила Таш. – Я просто хочу почувствовать, как это будет.

Три удара по маске, и пластина визора упала в подставленные ладони. Воздух был холодным до дрожи, слишком разреженным, и дышать здесь все еще означало умереть с легкими, полными двуокиси углерода, но она почувствовала ветер, настоящий ветер, истинный ветер на своем лице. Таш осторожно выдохнула в атмосферу, скопившуюся на дне Большой Дыры. Мир по-прежнему изгибался вверх, от нее до самого неба. Слезы замерзли бы мгновенно, поэтому она проглотила их. Потом Таш вставила визор обратно и ловкими пальцами защелкнула его на капюшоне скафстюма.

– Ну и что нам теперь делать? – плаксиво спросил Чуньи.

Таш опустилась на колени. Пальцы погрузились в мягкий реголит. Что еще тут есть? Что им еще оставили? Распоряжение пришло на гору Инкре- дибл с Высокой Орбиты, из мира по другую сторону неба, от людей, чьи горизонты всегда выгибались от них. Какое они имели право приказать это? Какой ветер нашептывал им слова и давал им такую силу? Тут жили люди, целые города людей, целая цивилизация, в этой глубине. Это был Марс.

– То, что мы знаем лучше всего, – сказала Таш, растирая по ладони в перчатке бледно-золотой Марс. – Мы вернем себе всё.

Аластер Рейнольдс День вознесения

Аластер Рейнольдс часто публикуется в «Interzone», он также печатался в «Asimov’s Science Fiction», «Spectrum SF» и других журналах. Его первый роман «Пространство откровения» («Revelation Space») был признан одной из самых значительных НФ-книг года. За ним быстро последовали «Город Бездны» («Chasm City»), «Ковчег спасения» («Redemption Ark»), «Пропасть искупления» («Absolution Gap»), «Дождь забвения» («Century Rain») и «Звездный лед» («Pushing Ice») – масштабные космические оперы, также ставшие бестселлерами и создавшие автору репутацию одного из лучших и наиболее популярных авторов, появившихся в фантастике за многие годы. Среди других его книг можно назвать сборник повестей «Алмазные псы» («Diamond Dogs»), роман из новелл «Бирюзовые будни» («Turquoise Days»), роман «Шесть измерений пространства» («The Six Directions of Space»), а также три сборника рассказов: «Галактический север» («Galactic North»), «„Зима. Голубой период“ и другие истории» («Zima Blue and Other Stories») и «Глубокая навигация» («Deep Navigation»), романы «Префект» («The Prefect»), «Дом солнц» («House of Suns») и «Обреченный мир» («Terminal World»), Одними из последних были написаны «Я помню Землю голубой» («Blue Remembered Hills») и роман из цикла «Доктор Кто» – «Урожай времени» («Harvest of Time»).

Будучи профессиональным ученым с докторской степенью по астрономии, он несколько лет работал в Европейском космическом агентстве в Голландии, но не так давно вернулся в родной Уэльс, чтобы стать профессиональным писателем. Произведения Рейнольдса известны грандиозным размахом и масштабностью. В одном из его рассказов «Галактический север» («Galactic North») звездолет отправляется за другим в погоню, которая растягивается на тысячи лет во времени и сотни тысяч световых лет в пространстве. В другом рассказе «Тысячная ночь» («Thousandth Night») сверхбогатые бессмертные запускают план, предусматривающий физическое перемещение всех звезд в галактике. Здесь он предлагает нам взглянуть на то, что происходит, когда корабль снова отправляется в путь после столетия, проведенного на планете.