Luminosity - Сияние разума

Почему мои мысли закрыты от Эдварда? Насколько далеко в будущее видит Элис? Как можно использовать ее видения в тех случаях, когда они описывают будущее, которое не произошло? Какие силы я получу, когда стану вампиром? Встречались ли среди вампиров одинаковые особые способности? Какие из них еще существуют? Стандартные вампирские способности наподобие силы и скорости — как сильно они варьируются? (Эдвард сказал, что Эмметт сильнейший в семье, но не сказал, насколько он сильнее каждого из них.) Как употребление крови людей — в отличие от крови животных — отражается на их психологии, физиологии, способностях? Как работает обращение? Почему их глаза меняют цвет? Что делает их всех такими привлекательными? Как им удается оставаться гибкими и не оставлять повсюду на полу каменной пыли, хотя их кожа подобна камню? Растут ли у них волосы? Каковы социальные обычаи вампиров вообще, и как известная мне семья от них отличается? Какую ответственность несут Вольтури и кто работает на них? Почему люди пахнут привлекательней, чем остальные виды животных — чем отличается наша кровь?

У меня было столько новых тем для размышлений. Сидеть на биологии, вместо того, чтобы исписать груду блокнотов и исследовать возможности вампиров всю неделю, не прерываясь даже на сон, было похоже на попытку удержать себя от почесывания зудящего места, чтобы не испортить маникюр. Я рискнула достать тот блокнот, который был при мне, и записать свои вопросы, это немного помогло; по крайней мере, ни один из них не потеряется, и когда у меня будет возможность, я займусь их решением. Анжелу не интересовало, что я делаю, однако Эдвард, должно быть, услышал шуршание карандаша, понял, что это я, обернулся, быстро посмотрел, что я делаю, и отвернулся обратно.

Наконец, биология милосердно закончилась. Во время физкультуры я пыталась придумать больше вопросов о вампирах, с учетом того, что было бы очень подозрительно и физически трудно использовать блокнот в позе ребенка, но преуспела в этом только частично: придумала вариации и экстраполяции для уже записанных вопросов, которые я собиралась вспомнить, когда буду снова просматривать свои записи, даже если они сейчас вылетят у меня из головы. Когда физкультура закончилась, я сделала паузу для быстрой записи ключевых слов типа “койнофилия??” и “эволюция?!” и “(и ногти)”, после чего вышла из спортзала и пошла к машине.

*

Эдвард снова перехватил меня по дороге к ней; похоже, это уже становится традицией.

— Привет, Белла, — поздоровался он.

— Привет, Эдвард, — ответила я.

— Что ты пишешь в блокнотах? — спросил он.

— У меня есть привычка не делиться подобной информацией.

— Хм, — сказал он, — почему бы мне не уйти, раз ты такая таинственная?

— Уходи, если хочешь, — пожала я плечами. — Желание не рассказывать тебе о моих блокнотах пересиливает желание говорить с тобой. Увидимся снова примерно через час на проверке возможности, что “Да вы, ребята, меня просто разыгрываете”, если Элис не ошиблась.

Судя по всему, ему не понравился мой ответ, так что я продолжила:

— Кроме того, я же не сказала: “Эй, Эдвард, тебе нужно принять решение на основе того, что у меня написано в блокноте”, а потом отказалась тебе его показать или сказать, что у меня там написано. Сравни это со своим поведением, когда ты уверил меня, что информация от Розали может изменить мою жизнь, но отказался говорить это сам и не гарантировал, что Розали согласится сама мне все рассказать.

— Скорее всего, она согласится, — сказал он.

— В этом случае — да, ты не должен сообщать мне ее личную информацию и, возможно, даже причину своего отказа говорить об этом. Но ты не так все сформулировал. К тому же, если ты все равно не мог мне ничего рассказать, нечего было и упоминать об этом. Ты мог попросить Розали, чтобы она сама поговорила со мной на эту тему, или разрешила тебе рассказать мне обо всем. Но нет смысла уведомлять о наличии важной информации, если не собираешься сообщить ее и не уверен, что я смогу получить ее из другого источника.

Он выглядел немного ошеломленным.

— Извини.

— Извинения приняты.

Мы подошли к пикапу, и я открыла дверь.

— Снова убегаешь? — спросил он.

— Не знаю, сколько времени у меня займет ваше изучение, поэтому я хочу съездить домой и убедиться, что, когда отец придет домой, у него будет хотя бы сэндвич, чтобы перекусить. Если хочешь, то можешь поехать со мной — все равно потом вместе направимся на место встречи, — я снова пожала плечами, в попытке выглядеть непринужденно, хотя и начала ощущать себя немного неудобно в связи с тем, что Эдвард был влюблен в меня. Это не было бы столь сложно, будь я, по крайней мере, вампиром. Немалую роль в ситуации играла его жажда крови: контроль Эдварда мог в определенной степени основываться на социальном окружении, и я не знала, справится ли он с жаждой при физическом контакте.

И если — после того как обдумаю это более тщательно — я решу, что не заинтересована в нем, я не была уверена, что смогу сама избавиться от него.

Он забрался на пассажирское сиденье, пока я пыталась скрыть тревогу, поднявшуюся из-за этих мыслей. Я выехала с парковки на дорогу, пытаясь удержать себя от дальнейших размышлений до тех пор, пока не вылезу из-за руля машины. Будет безопасней волноваться о своей свободе выбора, когда в моих руках будет не руль, а банка горчицы.

*

Я не убила нас — ну ладно, себя — по дороге домой. Эдвард сетовал на мое нежелание превышать скорость; я ничего не ответила. Он зашел вслед за мной в дом и сел в кресло, пока я искала ингредиенты для сэндвича.

У меня не было никакой возможности защититься, если Эдвард или любой другой вампир решили бы применить физическое насилие. Со мной было справиться проще чем с мухой — муху хотя бы сложно было поймать. Все вампиры были настолько быстрее меня, что я не смогла бы их даже ударить. Это было бы правдой, даже не будь я действующим чемпионом Мирового Кубка по Неуклюжести. Не только в тех ситуациях, когда вампир решил бы меня убить — я была точно так же уязвима при любом сценарии, где он решил бы ограничить мою свободу передвижения, ранить, отнять мое имущество или вообще сделать все что угодно.

Приготовление сэндвича для Чарли меня успокаивало, так что после первого я начала готовить второй, наполовину по этой причине, наполовину из-за того, что он вполне сможет съесть два. С немного прояснившейся головой я отметила для себя, что в той или иной степени мое положение верно и относительно большинства окружающих людей. Я была Чемпионом по Неуклюжести, не особенно сильной или быстрой, или способной ходить по скользким поверхностям. У меня не было причины ожидать, что я выйду победителем, если, скажем Майк или Эрик решат, что хотят со мной подраться.

Я начала делать третий сэндвич, чтобы упаковать его и взять с собой перекусить, предположив, что у вампиров нет обычной еды. Едой для вампиров служила я. Если “обычный” вампир увидит меня гуляющей с Эдвардом, он решит, что Эдвард просто хочет оставить меня про запас, и только поэтому у меня все еще есть пульс. Вот что делало Эдварда более опасным, чем Майк или Эрик.

Качествами, из-за которых Эдвард становился еще опасней, были его неподконтрольность, его свобода от чужого влияния и — по иронии судьбы — то, что я не была уверена, что не хочу, чтобы он возвращался. Он был неподконтролен, потому что если произойдет что-то неприятное и я приду домой, рассказав Чарли, я ничего не добьюсь — мой отец столь же уязвим, как и я — а к обычным людям можно было бы применить какое-то воздействие. На него нельзя было повлиять, поскольку он мог читать мысли: если бы я попыталась свести Джессику с ним (игнорируя свое предположение, что она уже пыталась сама по себе, и ничего не вышло), он бы увидел это в ее мыслях сразу же, как только она сделала бы первый шаг, и сразу бы понял, что происходит.