Луна как жерло пушки. Роман и повести

— Нет, люди добрые, не могу! Сначала ему, — лукаво подмигнув, он показал на Волоха, — чтобы потом не сказал товарищам! У нас за каплю этого зелья положено более тяжкое наказание, чем в вашей… чем в вашем кругу!

— Пей, пей, я тоже не откажусь, — улыбнулся Волох. — Налей еще немного, брат Хараламбие… Пью не только за то, что ты заслужил похвалу сегодня, — за то, чтоб заслужил ее и завтра!

— Вот это хорошее пожелание, — поддержал кто-то, — завтра на закате…

Отпив немного, Волох передал кружку Зуграву.

— Тот, кто сказал насчет завтра, — хорошо сказал! — напомнил Хараламбие. — На заходе солнца, если будет воля господня… и все сойдет хорошо, я и бороду сбрею, и эти космы состригу… Да, да, не иначе!

— Ну нет, придется потерпеть, — мягко, с легкой усмешкой остановил его Волох. — Кто знает, может, они еще пригодятся, и космы, и борода. За завтрашним днем придут и другие.

— Пей и ты, крещеная душа, — обратился Хараламбие к Зуграву, — быть может, товарищи помилуют тебя, не пошлют из-за глотка самогонки гореть в аду… Хорошо, если б завтра каждый из нас заслужил… Только не знаю, не знаю: говорит наш Сыргие, что придут и другие дни… — Он замолчал, принявшись задумчиво приглаживать волосы, распрямлять бороду. — Значит, говоришь — оставить? А если будут вырывать антихристы, что носят на рукавах знак ломаного креста?

Канараке застыл, не донеся до губ кружку. Стекла очков у него запотели, и глаза были словно подернуты туманом… Никто не проговорил больше ни слова.

— Ладно, не буду, пускай остаются! Только знаете почему захотелось избавиться? Не со страху, что будут вырывать фашисты. Как раз наоборот! От храбрости, которая отныне крепко во мне засела. Так, так, люди добрые и товарищи! Вот кем я считаю теперь их… Ну ладно, пора ложиться спать. Завтра в это время, насколько известно, будет не до сна… За час до рассвета, да, брат Сыргие?.. Конечно, мы с тобой "братья", а как же, — все еще не мог успокоиться Хараламбие. — Ты побежишь куда следует, увидишься… тоже с кем следует, так что смотри не опаздывай! Понятно, о чем говорю? Можешь и этого товарища взять для прикрытия, — он показал на Зуграву, собиравшегося уходить и теперь пожимавшего каждому на прощание руку.

— Не нужно, туда я сам могу пойти, — радуясь совету "брата", ответил Волох. — Хорошо бы взять его на работу к нам в мастерскую.

— А чего ж: подойдет, если знает ремесло.

— Не сомневайтесь, — проговорил один из рабочих, стоявших на страже у дверей. — Кулаки железные, да и сам видите какой. Настоятельно советую.

— Лишь бы захотел. Он — из наших, сразу видно, — подхватил другой, махнув рукой в сторону верстака, у которого недавно стоял Зуграву. — Сами видели, как жалеет инструмент…

— Если и по кулакам подходит, и по душе, значит, поговорим с сестрой Параскивой, и считай, дело сделано.

Зуграву ждал Сыргие во дворе.

— Что скажешь насчет… этого моего припадка красноречия? — слегка подтрунивая над собой, спросил он. — Не показалось, что уже с первой встречи с ними я готов превратиться в проповедника? Как-то сразу настроился на такой лад, едва ощутил обстановку мастерской, заглянул в лица… Ох эта наша жизнь под семью замками!.. И все-таки как много значит слово! Какое мощное оружие! Теперь только одно остается: дать клятву, что не возьмешь в руки настоящего. — Он добродушно рассмеялся. — Не принимай, конечно, всерьез.

— Отчего же? Не знаю, как насчет "настоящего оружия", но несколько гранат нам и в самом деле не помешают.

— Кому это "нам"? Вот этим "братьям" баптистам?

— Йоргу и Хараламбие можно с полным основанием считать товарищами… Хочешь посмотреть мою отшельническую келью?

— Отшельническую? — притворно удивившись, переспросил Зуграву. — Очень жаль, как раз завтра я должен возвращаться в Кишинев, иначе зашел бы. Покажи отсюда, где примерно расположена… Кстати, ты и сам не очень задерживайся… Который час? Впрочем, все равно… Сообщи только пароль, чтоб за час до рассвета можно было выйти вместо тебя. На операцию "Зажженный светильник".

— Но почему вместо меня? — с недоумением спросил Волох. — Надеюсь, ничего непредвиденного не случилось?

— Случилось, парень, и какие еще события могут произойти… Между прочим: тебе приходилось прыгать с парашютом?

— С какой стати? — Волох даже растерянно заморгал глазами. — Но если понадобится, прыгну!

— Видишь ли, бороться только одним оружием слова может надоесть. А если так… Короче говоря: партия решила вручить тебе другое оружие.

— Неужели на фронт? — точно ребенок, обрадовался Волох.

— Что-то в этом роде. Как видно, ты действительно родился под счастливой звездой… Поэтому без сожаления передавай мне операцию "Зажженный светильник". По правде говоря, задумана она блестяще. Итак, запоминай — прямо сейчас, — где и как сможешь встретиться с Илоной…

— С кем, с кем? — У Волоха вытянулось лицо.

— Ты стал плохо слышать, что ли? Или больше не доверяешь своей памяти? — насмешливо проговорил тот. — Тогда ничего сейчас не скажу. Координаты операции сообщишь завтра, что же касается Илоны, то у меня ощущение, будто найдешь ее и без моей помощи, не правда ли? От нее и узнаешь все, что нужно.

— Координаты… — Волох обеспокоенно завертел головой — сейчас он уже полностью пришел в себя — и торопливо посмотрел на часы. — Ты их получишь обязательно… Сейчас я должен вернуться к ним. Завтра тоже весь день буду занят, очень! В особенности вечером.

Они торопливо попрощались и разошлись, каждый в свою сторону.

Волох забыл взять гаечный ключ. Собственно, не забыл — просто не хотел преждевременно открывать Зигу подробности…

А что делал в это время Хобоцел? О, Хобоцел… он превзошел самого себя. По его глубокому убеждению, операция "Суп с потрохами" прежде всего должна была проявить "шик" и "высокий стиль" приемов борьбы. Поэтому он привел на вокзал гурьбу подвыпивших людей — из постоянных клиентов ресторана, разодетых чуть ли не во фраки и сопровождаемых официантами, гнувшимися под тяжестью корзин с уложенными на лед бутылками. Вслед за гуляками тащилась ватага музыкантов со скрипками, барабанами, трубами, даже извозчики и те сопровождали развеселую компанию, щелкая кнутами и оглашая воздух лихими окриками… Ни дать ни взять шумная увеселительная прогулка.

Вокруг беззаботных прожигателей жизни собрались все до единого полицейские, а также бродяги, постоянно торчавшие у вокзала в надежде чем-нибудь поживиться, просто бездельники и ротозеи из окрестных трактиров.

Шумной гурьбой все вышли на перрон и беззаботно направились вдоль платформы, заранее указанной Хобоцелом.

В это самое время Волох, чувствуя, как никогда доселе, тесную спаянность с борцами, так же, как и он, до последнего дыхания отдавшими себя борьбе с фашизмом, под гулкие удары секундной стрелки начал отвинчивать на рельсах гайки. Настанет час, и если каждый с точностью, присущей ответственному, а также машинисту паровоза, стрелочнику и одному из учеников депо, выполнит свою задачу, то крушение поезда с немецкими солдатами будет неминуемо и ошарашит разве что беззаботную ватагу гуляк на перроне. Впрочем, не только их…

Все остальные, включая и Сыргие Волоха, были в это время вне всяких подозрений…

22

Лето было в разгаре. Земля — зеленая и желтоватая: созревают хлеба. Они смотрели на зреющие поля из окошка самолета — летели на задание, получив четкие, до мельчайших подробностей, инструкции. Их тщательно подготовили, снабдили всем необходимым, и вот настала пора выполнить приказ командования. Кажется, совсем еще недавно, попрощавшись с Зигу Зуграву, переходили непроглядной черной ночью линию фронта, к счастью, благополучно прибыв на место, где их ждали, и вот уже предстоит прыгать с парашютом, также ночью, над территорией, занятой противником.