Луна как жерло пушки. Роман и повести

— Если тебя пошлют к ним, то не с пустыми руками.

— Не понимаю: о чем ты, Зигу? — От волнения у нее дрогнул голос. — Как' это: пошлют? Ты не смеешься надо мной?

— Повторяю: если пошлют, то не с пустыми руками. Советский Союз — самая великодушная, самая щедрая сила в мире! Ясно, дорогая боангинуца?

Она закрыла глаза, на мгновение положив ему на плечо голову.

— Значит, ты "за"? Что и требовалось знать. Остальное… в свое время.

19

Тудораке Хобоцел почувствовал, что снова готов свалиться с ног от такого количества спиртного, и предложил выпить кофе.

— Сам отравляйся этим пойлом, я же не собираюсь отказываться от вина, — отклонил предложение Кыржэ. — Тебе хочется отрезветь, мне, наоборот, добавить. Чтобы как следует отдохнули нервы.

— Опять раскалывается голова? — сочувственно проговорил кельнер.

Вместо прямого ответа эксперт с досадой махнул рукой.

— Мне нравится ставить в тупик этих арийцев — считают, что у меня каменная голова! Так пусть же разуверятся. Хоть в чем-то можно доставить себе удовольствие?

Он вытащил из портсигара сигарету и, разорвав ее пополам, одну половину положил назад, к остальным. Отказавшись прикурить от зажигалки Тудораке, сам чиркнул спичкой и, закурив, подержал спичку перед глазами, пока она не обуглилась.

— В нашем деле тоже есть мелкие жулики, хотя больше — да будет тебе, орангутангу, известно — гангстеров! В то время как… — Он отхлебнул из стакана, глубоко затянулся и, выдохнув дым, стал заинтересованно следить за тем, как расплывается прозрачно-голубоватое облачко. — У местных коммунистов огромный опыт в деле конспирации. Накопленный еще до сорокового года. Когда приходилось скрываться от жандармерии, префектуры, сигуранцы… В конце концов они превратились в кротов, зарылись в землю. — Он несколько раз подряд затянулся, подождал, чтобы немного рассеялось густое облако дыма, затем стряхнул пепел в пепельницу и отпил глоток кофе. — Партизаны тоже не подарок, можешь поверить! Создали настоящие штабы, хорошо вооружены. Правда, скрываются по лесам. В то время как эти ходят вокруг, мелькают перед глазами, следят за каждым из нас, проникают в такие места, что только глаза на лоб лезут. У тебя же под ногами роют землю! Нельзя ручаться даже за того, с кем сидишь за одним столом! — Он раздраженно отставил чашку с кофе. — Выпей хотя бы вина с зельтерской, портишь настроение, ей-богу! Чего насупился, ну? Не тебя же я имел в виду: ты разве на крота похож — на гориллу! Пей, не то… — Он налил Тудораке вина, чокнулся. — И не ставь на стол, не допив, я суеверен! — Тудораке выполнил требование, и лицо эксперта прояснилось. — Есть только одна существенная разница: на кой черт кротам глаза? Зато этим — о-го-го! У них такие глаза, такие!.. Горят, пылают, готовы обжечь! И слава богу! И очень хорошо! Можете соблюдать строжайшую конспирацию, но куда денете эти горящие глаза? Научись различать по взглядам — и хватай на месте! Объяснить на конкретном примере? Пожалуйста! У тебя в глазах тоже что-то горит, не отрицай — горит, это точно! Но пожар этот всего лишь от вина — попробуй сосчитать, сколько выдул за вечер! Конечно, могу и ошибаться, не исключено, хотя, с другой стороны, если обводишь вокруг пальца — можно объяснить простым мошенничеством… Обсчитаешь, получишь щедрые чаевые…

— У каждого человека что-то на уме! А если так, то разве кельнеры чем-то хуже других? Подумай сам, — Тудораке внезапно перешел на "ты", хотя тут же решил, что играть и дальше в простачка становится опасным, — сколько людей приходится встречать за этими столами? И каждый раз — если не ты его продашь, то он тебя! Так повелось: не ты сядешь на шею другому, то другой сядет на шею тебе! У тебя есть — дай другому, рука руку моет. Хочешь заработать, — значит, слушай, смотри и молчи в салфетку. Проще простого!

— Что-то до сих пор ты не был таким красноречивым! — Кыржэ оборвал Хобоцела, однако чувствовалось, что ему понравились слова кельнера. — Только не лезь на рожон, уродина: бывает, что берутся и за вас. Правда, пока еще в уголовных делах: схватить мошенника, какого-нибудь банкрота… — Он придвинул стул ближе к Хо-боцелу, наполнил стаканы и снова принялся говорить, теперь уже иным, доверительным тоном: — Однако следует заметить, что коммунисты не слишком доверяют людям, обслуживающим состоятельные классы, — всем этим парикмахерам, швейцарам, уличным девкам. В том числе и ресторанным холуям. Нам вы тоже не очень нужны, дешевые лизоблюды. Бывают, конечно, исключения, но если любого из вас можно купить за несколько монет, то на кой черт связываться? Чем может быть полезен рядовой продажный наушник? Совсем другое дело — романтика… Да, да, если мы не прибегаем за помощью к вашему брату, то именно потому, что среди вас нет романтически настроенных парней! Хотя бы капельку чего-то такого… Ты должен понимать, о чем я говорю, все-таки старший кельнер… Несбывшиеся желания, зависть, какие-то стремления: мало ли чего хочется достичь человеку в жизни! Одного незаслуженно втоптали в грязь, другому просто нужно отомстить и тому подобное… Как ты думаешь, для чего я это объясняю? Чтобы когда-нибудь принес нам пользу.

Он отставил в сторону бутылки и стаканы.

— Использовать людские страсти, развращенность. Легко поддаются и флегматичные, вялые натуры. Вот, например, человек влюблен. Если нажимать на эту сторону…

— Но послушайте, сначала нужно научиться! — взволнованно возразил Тудораке.

— А еще лучше — полюбить, — ухмыльнулся эксперт. — В наше время почти каждый ходил в школу: и ты, горилла, и посетитель, которого обслуживаешь. С твоим уродством, правда…

— Нужны специальные знания, юридические! — еще резче воскликнул кельнер. Чтобы скрыть волнение, он наклонился и заглянул в окошко кабинета, окидывая взором столики большого зала.

— Юридические! Полюбить — вот что главное. — Кы-ржэ в задумчивости скривил лицо. — И женщину тоже полюбить, да, да! Притом взаимно! Только куда с твоей рожей… — Он замолчал, удивленно вслушиваясь в тишину, внезапно наступившую в большом зале. — Опять взялся за кофе? — рассерженно проговорил он. — Боишься захмелеть? Но зачем тебе оставаться трезвым, чучело? Слушать и мотать на ус мои слова?

— Только для того, чтоб не заметил хозяин, — ответил кельнер. — Мне нужно пройти в зал, посмотреть, все ли в порядке. Сегодня пропасть народу.

Кыржэ вышел вслед за ним. Направившись к эстраде, он подозвал к себе кого-то из музыкантов, шепнул тому несколько слов, и оркестр заиграл снова. Удовлетворенно кивнув головой, Кыржэ вернулся в малый зал.

— Терпеть не могу тишины, — сказал он погодя, когда Хобоцел снова появился у столика, с опаской поглядывая на новую, только что открытую бутылку вина… Кыржэ налил в стакан, сначала три четверти, затем доверху, даже немного пролив через край. — Этот зажигательный грохот тарелок в оркестре доставляет мне неописуемую радость. А тебе — нет? Тогда налей еще. Хочется напиться до чертиков… Зато ты можешь оставаться трезвым. Договорились, обер-кельнер?

— Вы очень правильно говорили сейчас о коммунистах. Они в самом деле презирают нас. Но мы их тоже, — с азартом заговорил Тудораке. — Знаете почему? Никогда не дают на чай!

— Ты отличаешь их только по этому признаку? Или как-то еще? — рассеянно поддержал его Кыржэ, оглядывая одну за другой пустые бутылки.

Хобоцел торопливо собрал их и убежал, стараясь прикинуть, на кого можно оставить Кыржэ на десять — пятнадцать минут. Он посмотрел на часы, висевшие на стене: не опоздать бы. Хорошо было бы, если б Волох, ко всему, не заметил, как много он выпил… В спешке рассчитавшись с одними, торопливо записав заказы других посетителей, он стремглав помчался в кухню, затем в буфет, на ходу бросив несколько любезных слов кастелянше, и тут же вернулся в малый зал.

— Прошу прощения. Надеюсь, не очень скучали? — Он начал приводить в порядок стол.

— Меня развлекать не надо… Развлекают меня те, кто ненавидит — за то, что умею думать. На днях, похоже, нащупал крупную птицу, — с воодушевлением проговорил он. — Серьезный клиент! Наливай — сегодня имею полное право! Он не из этих кротов, про которых говорил, что у них горят глаза. Ха-ха-ха-ха! Красиво звучит: "У кротов горят глаза". Таких схватит любой сержант на улице… Мой клиент — фигура! Только попробуй развязать ему язык — эгей… — Он недовольно взмахнул рукой. — Ты же, черт кривоносый, вот что заруби себе на этом самом носу: от тебя требуется только ясно понимать, что пьешь ты не с каким-нибудь пентюхом. Если дело выгорит, тогда…

Они вместе выпили по полному стакану.

— Давненько такие не попадались, — продолжал Кыржэ, все более и более пьянея. — Пускай, думаю, потешится, поиграем с тобой в бирюльки: требуется, видите ли, пригласить зубного врача! Потом — окулиста… Прогулки во дворе тюрьмы. Пожалуйста! Каждые три дня парикмахер… Чем не санаторий? А вчера утром… рано-рано — допрос! Пощупаем… Хочешь знать как? — Он закрыл глаза, будто его клонило ко сну, даже прикрыл веки пальцами. — Хочешь? Никогда не догадаешься, если сам не скажу! Разжег его, вот как! Потому что в глазах — пустота, полнейшая, ни у кого до сих пор не видел таких глаз! Умеет, видно, таиться. Голова на плечах, вот что! Судя по тому, как держится, — исключительный, крайне редкий случай. Но думаю… он, — никто иной! Крепкий, настоящий человек… И все же я его раскусил! Теперь, правда, нужно будет повозиться… — Он оцепенел со стаканом в руке, стал что-то бормотать, потом обеспокоенно вздрогнул, пришел в себя и, подняв стакан, стал проверять его на свету. Наконец поставил на стол. — Вот так, парень: в каждой профессии есть место… для темных делишек. В нашей же — особенно… Заряжаешься, точно аккумулятор. И начинаешь: разрываешь, ковыряешь, прикидываешь, что к чему, выдумываешь фиктивные версии, потом отбрасываешь их. Проверяешь вариант, второй: ага, не сходится? Давай третий… И опять все сначала, как будто оглашенный, бешеный, — только бы распутать! Заряжаешься, пока держит пружина, пока не начнет разматываться, так что все в тебе раскалывается на мелкие осколки… — Он нащупал пальцами затылок, словно у него там было больное место. — И уже больше не можешь разрядиться, но если ничего не получается, сделай так, чтобы получилось, а если получится, то очень может быть, что получилось не то, тогда все бросай псу под хвост… И опять: выкладки — обобщение, выкладки — обобщение… Пока не увидишь, что эта самая птица, важная из важных, готова завыть. Да! Но чтоб добиться чего-нибудь такого, следи, чтоб раньше, чем не вымотаешь из него душу, он… не измотал тебя. Ты должен замечать все, что у него в глазах, и для этого помни: он тоже наблюдает за тобой, тоже высматривает в твоих хоть что-то, что пошло бы ему на пользу. Не давай ему передышки даже на самое короткое время; чтоб посмотреть тебе в глаза и то не успел! Только тогда он твой с головы до ног. И ты пошлешь его на смерть, не он тебя.