Лувр

Генрих III понимал, что у Гизов следует непременно отобрать право на престол. Для этого в начале 1588 года он вызвал к себе в Лувр парламент и университетский факультет теологии. Он осудил клеветников, что продолжали распространять о короле лживые измышления, однако заявил, что мстить не собирается. Генрих III по своей природе был добр и терпим; он сказал, что простит все виновным в том случае, если они исправят свое поведение.

И все же положение монарха продолжало стремительно ухудшаться. Заговорщики не желали складывать оружие. Много преуспела в антикоролевской пропаганде герцогиня де Монпансье. Король приказал ей покинуть Париж, но она не послушалась и заявила во всеуслышание, что «носит на поясе ножницы, которые отдадут третью корону (первая – французская, вторая – польская, третья – на небесах) брату Генриху Валуа». Напрасно Генрих III требовал прекратить смуту; ему отказывались подчиняться.

Подстрекаемые Лигой парижане возненавидели королевского фаворита герцога д’Эпернона, и тот никуда не мог выходить без вооруженной охраны. Когда жители города его узнавали, то сопровождали насмешками и свистом. Сторонники Лиги строили планы свержения короля и убийства д’Эпернона. Не раз их пытались захватить во время религиозных процессий. Беспокоясь о безопасности Его Величества, д’Эпернон организовал патрулирование города. И все же 15 апреля 1588 года у Бюсси-Леклерка был готов новый план убийства фаворита и захвата короля. 22 апреля Генриху III сообщили об этом в Лувре доверенные лица. Пришлось усилить охрану и разместить на ночь во дворце Сорок Пять.

8 мая 1588 года в Париж прибыл герцог де Гиз, по которому вся Франция буквально сходила с ума. Его встречали словно нового мессию. Однако Гиз не мог рассчитывать на поддержку короля и потому отдавал себе отчет, насколько большой опасности подвергается. Потому он решился просить встречи у королевы-матери и использовать ее как щит против Генриха III. Екатерина, весьма обрадованная встречей, посадила герцога в свою карету, и они вместе направились в Лувр.

Когда герцог вошел, сопровождаемый Екатериной Медичи, король находился в комнате своей жены и на приветствие не ответил, только сухо поинтересовался: «Почему вы приехали?», поскольку приезд герцога означал неповиновение. Однако Гиз немедленно нашелся и ответил, что прибыл по приглашению королевы-матери. Екатерина подобную версию подтвердила, заявив, что нужно, «чтобы он находился рядом с королем, как это было всегда, и чтобы добиться мирного решения всех проблем». Генрих не поверил ни единому слову, но сделал вид, будто принял ответ за чистую монету. А что еще он мог сделать, если его мать взяла на себя ответственность за приезд герцога? Как теперь того можно было упрекнуть в нарушении королевского приказа? Таким образом герцог Гиз покинул Лувр так же свободно, как и вошел в него. На улице его уже ждали горожане, встретившие своего кумира криками восторга.

Впрочем, герцог покинул Лувр живым только потому, что король уже успел хорошо обдумать, как правильно себя вести. Дело в том, что едва он получил сообщение о приезде герцога, как немедленно послал за корсиканцем Альфонсо Орнано, который мечтал как можно скорее покончить с Гизом. Когда капитан Орнано явился к королю, тот задал ему вопрос: «Если бы вы были на моем месте, что бы вы сделали?» Орнано ответил вопросом: «Сир, на это есть один ответ: кем вы считаете господина де Гиза, своим другом или врагом?». Король ответил жестом, но весьма многозначительным. После этого Орнано предложил раз и навсегда покончить с мятежным герцогом, но Генрих III решил пока воздержаться от этого.

Несколько дней после первой встречи короля и герцога Екатерина Медичи старалась всеми силами примирить враждующие стороны. 10 мая 1588 года в ее доме король и герцог встретились еще раз. Когда Его Величество возвращался в Лувр, герцог сопровождал его с непокрытой головой. В Лувре Гиз присутствовал на королевском обеде и как главный распорядитель дома подал салфетку Генриху III. С виду все было замечательно, но ни один, ни другой участник представления не заблуждались насчет истинных намерений друг друга.

Когда обед закончился, король созвал совет, «но без матери и прочих». Он решил ввести в Париж швейцарцев и верные ему войска. Генрих III хотел поддержать порядок в столице и остановить противника. Он собирался лишь продемонстрировать силу, однако ему не удалось ударить сильно и быстро, выполнить до конца задуманное, и, образно говоря, он зажег фитиль, а затем последовал страшный взрыв.

Уже 11 мая положение стало угрожающим. Король пришел навестить мать, когда увидел входящего Гиза, и отвернулся в другую сторону.

Едва на следующий день королевские войска заняли наиболее важные в стратегическом отношении точки города, как в Париже началось восстание.

По городу ползли самые безумные слухи. Швейцарцев блокировали на острове Сите, а вскоре и весь Париж представлял собой сплошные баррикады. Вооружилась большая часть населения города. Король и герцог стояли друг против друга, подобно Гамлету и Полонию.

Скоро соотношение сил сложилось не в пользу короля. Когда Генрих III узнал, насколько широкий размах приобретает мятеж, он решил не принимать брошенный вызов и не проливать кровь подданных. Эта мысль вызывала у него отвращение. Как и его потомок, Людовик XVI, король отказался от шпаги и потерял скипетр; впрочем, это – всеобщая истина. Однако Людовик XVI 10 августа 1792 года приказал своим швейцарцам прекратить бой и бросил их на произвол судьбы. Генрих III не мог позволить себе этого. Он обратился к Гизу, чтобы спасти своих людей. Герцог откликнулся на призыв монарха и приказал освободить проход для отступающих, которых провели через баррикады, расчищая путь хлыстом, словно для стада животных. При виде герцога восставшие горожане кричали: «Не будем больше медлить! Надо вести Монсеньора в Реймс!»

1 мая король и Лига по-прежнему оставались в боевой готовности. Генрих III окружил Лувр войсками, однако здесь же находилось и огромное количество повстанцев. На последнем Совете в Лувре королева-мать высказала мнение, что Генрих III должен остаться в Париже, после чего направилась к Гизу, надеясь заключить с ним соглашение. Она очень скоро поняла, что из этой затеи ничего не выйдет, и шепнула секретарю Пинару, сопровождавшему ее, чтобы он тотчас отправлялся в Лувр и передал королю: ему следует немедленно покинуть Париж. Однако, когда секретарь добрался до дворца, короля там уже не было. Дело в том, что один из самых верных людей Его Величества сказал, что король должен немедленно уйти, иначе он пропадет. Генрих «вышел из Лувра пешком, будто прогуливаясь, с палочкой в руках». Он пришел в Тюильри, где находились его конюшни, и там сел на лошадь. То же самое сделали все, кому удалось прорваться сквозь окружение. Генрих III обернулся, посмотрел на Париж и воскликнул в слезах: «Неблагодарный город, я любил тебя больше, чем свою жену!» Короля сопровождали придворные и советники.

Король решил оставить Париж повстанцам, чтобы бороться с ними, находясь на свободе. Генрих III, в отличие от Людовика XVI, правильно рассудил, что ни в коем случае не следует оставаться пленником парижан и герцога де Гиза. Л’Эстуаль пишет: «Оба Генриха вели себя как два осла, один, не решившись доделать задуманное, другой – упустив попавшего в капкан зверя».

Такая возможность действительно была упущена; больше такой не представится. Для Генриха Гиза бегство короля равнялось поражению. Королева-мать и герцог еще беседовали друг с другом, когда им сообщили об отъезде из Парижа короля. При этом герцог не удержался от восклицания: «Мадам, я погиб!» И это было правдой.

Гиз поспешил отправить королю письмо, в котором называл себя несчастнейшим человеком, поскольку страдает из-за несправедливых подозрений на его счет. Он клялся, что приложил все усилия для разрядки напряженности, что далек от интриг и заговоров, которые приписывают ему враги. В заключение герцог писал: «Внезапный отъезд лишил меня возможности устроить все для полного удовлетворения Вашего Величества… Я надеюсь своими поступками доказать это стремление, так что Ваше Величество сочтет меня верным подданным и полезным слугой, и завоевать Ваше расположение, думая только о благополучии Вашего королевства».

Это была ложь. На самом деле члены Лиги признались, что по приезде в Париж герцог де Гиз намеревался захватить короля, поскольку он будто бы не способен правильно управлять королевством, после чего сформировать Совет из приближенных лотарингских принцев дворян и офицеров. Этот Совет должен был править страной, а короля отправили бы в монастырь, где ему предстояло жить монахом и никогда не вмешиваться в государственные дела.

Члены Лиги теперь поняли король слишком разгневался. Рано или поздно он будет мстить. А Генрих III в таком положении сохранял полнейшее хладнокровие. При нем постоянно находился кинжал, которым он готов был пронзить грудь любого, кто придет его арестовать, уверенный, что следом за ним умрет сам. Однако помощи от восставших еретиков принимать он не желал.