Лужок черного лебедя

– «Лунная соната», – говорил бархатный голос с пластинки, – это одно из самых любимых произведений пианистов. Написанная в 1782 году, соната вызывает в воображении образ спокойной луны, отраженной в воде после только что миновавшего шторма.

Я слушал «Лунную сонату» и чувствовал, как внутри меня ноет новое стихотворение. Я уже знал, что назову его «Сувениры». Строчки словно плыли мимо меня, и я хотел, как рыбак, забросить сеть в свое сознание и поймать их, я хотел прямо здесь и сейчас записсать эти строчки, но не решался, только не здесь, не в классе, не сегодня, не сейчас. (И теперь все исчезло, в голове у меня задержалась лишь одна строка «Солнечные блики сонной дрожью расходились по волнам». Стихотворение нужно хватать сразу, когда оно приходит, иначе – упустишь навсегда.)

– Джейсон Тейлор, – мистер Кемпси заметил, что я не уделяю своей тетради достаточно внимания. – У меня для тебя задание.

Пустые школьные коридоры выглядят жутковато. Во время перемен это самое шумное место, но во время уроков – самое тихое. Словно нейтронная бомба испарила всех людей, но оставила здания. Все эти отдаленные голоса… ты словно слышишь их не из классных комнат, а с того света. Самый короткий путь в учительскую – через двор, но я выбрал длинный путь – через старый спортзал. Учительские задания хороши тем, что во время их исполнения ты не рискуешь наткнуться на препятствие, они вроде бесплатной стоянки в «Монополии» (*"Бесплатная стоянка" - очень выгодное игровое поле в "Монополии". Если вы остановитесь на таком поле, то просто отдыхаете до следующего хода. Вы находитесь там бесплатно и не подвергаетесь никаким штрафам*). И я хотел растянуть удовольствие. Я топтал затертый дощетчатый пол старого спортзала и думал о тех ребятах, которые давным давно тоже топтали этот пол, а потом отправились на войну и были все до одного убиты во время газовой атаки. Вдоль одной стены в зале рядами стояли стулья, но на другой располагалась шведская стенка. Мне вдруг захотелось вскарабкаться на нее и посмотреть в то окно, под потолком. Риск минимальный. Если я услышу шаги, я просто спрыгну вниз.

Хотя, когда я взобрался туда, оказалось, что лестница гораздо выше, чем кажется, когда смотришь снизу.

Окно под потолком не мыли годами, и оно стало серым.

И полдень сквозь него выглядел довольно депрессивно.

Тяжелое серое небо, готовое вот-вот обрушиться на землю ливнем. «Лунная соната» летала по орбите моего сознания, как десятая планета. Грачи толпились на водосточной трубе и смотрели, как школьные автобусы громоздко въезжают во внутренний двор школы. Упрямые, скучающие и ворчливые, эти грачи напоминали аптонских панков, тех, что всегда тусуются неподалеку от памятника неизвестному солдату.

Однажды став Червяком, хмыкнул мой Нерожденный Брат Близнец, ты будешь Червяком всю жизнь.

Мои глазные яблоки болели – скоро будет дождь.

Я, конечно, доживу до пятницы. Но когда я вернусь домой, выходные тоже медленно начнут умирать, и понедельник будет все ближе, минута за минутой. А потом – еще пять дней, таких же, как сегодняшний, и даже хуже, гораздо хуже.

Повесься.

– К счастью для тебя, – послышался девичий голос, и я чуть не свалился с высоты в пятнадцать футов в гнездо из сломанных костей, – я не учитель, Тэйлор.

Я посмотрел вниз на Холли Деблин, смотрящую вверх, на меня.

– Что ты там делаешь?

– Кемпси послал меня за свистком, – я спустился вниз. Холли Деблин всего лишь девочка, но она высокая, ростом с меня. Она бросает копье дальше всех в школе. – Сегодня он дежурит на выезде из школы, будет регулировать движение школьных автобусов. Тебе уже лучше?

– Да. Просто нужно было полежать немного. А ты как? Они ведь не дают тебе покоя, да? Уилкокс, Дрэйк, Броус и остальные.

Отрицать это не было смысла, но и признать это – значит сделать это еще более реальным.

– Они просто мудаки, Тейлор.

Странно, но после этих ее слов сумрак в старом спортзале рассеялся.

– Ага, – они-то, конечно, мудаки, но разве мне от этого должно быть легче?

Кажется, именно в этот момент я услышал, как первые капли дождя застрекотали по стеклам.

– Ты не Червяк. Не позволяй всяким мудакам решать, кто ты есть.

Мимо часов, под которыми обычно заставляют стоять провинившихся учеников, мимо кабинета секретаря, где старосты классов берут классные журналы, мимо кладовой. Путь в учительскую лежал через длииииинный коридор. Я замедлялся по мере приближения. Стальная дверь учительской была наполовину открыта сегодня. Уже издалека я увидел низкие стулья внутри и черные сапоги мистера Уитлока. Из дверного проема вырывались клубы сигаретного дыма, похожие на лондонский туман в фильме о Джеке Потрошителе. Но я знал, что по ту сторону двери, как пчелиные соты, располагаются отдельные мини-кабинеты, где у каждого учителя есть персональный стол.

– Да? – мистер Данвуди смотрел на меня своим драконовским взглядом. Одет он был в свитер с узором в виде коричневой хризантемы на плече. В руках он держал алую книгу «История глаза» Жоржа Батая.

– Как и утверждает название, – сказал мистер Данвуди, заметив, что книга привлекла мое внимание, – это прозведение посвящено истории оптики. А ты что здесь забыл?

– Мистер Кемпси попросил меня принести ему его свисток, сэр.

– Как в том рассказе «Свистни, и я явлюсь тебе, мой мальчик»? (*речь идет о рассказе английского писателя М.Р.Джеймса. Рассказ в готическом стиле, в котором некий профессор Перкинс, исследуя руины храма на восточном побережье Англии, находит диковинный свисток. И, себе на беду, решает дунуть в него…*)

– Да, сэр, наверно. Он сказал мне, что свисток лежит на его столе. На стопке бумаг.

– Или, возможно, – мистер Данвуди сунул колпачок ингалятора в свой носище и сделал глубокий вдох, – мистер Кемпси просто хочет закончить карьеру учителя, пока его сердце не отказало окончательно. Уехать в Сноудонию и пасти там овец? Со своей шотландской овчаркой? И петь эту песенку «О дай мне приют в стране гор»? Может быть, поэтому он тебя и послал за свистком?

– Я думаю, он просто будет сегодня дежурить на выезде из школы, регулировать движение школьных автобусов.

– Его комната – там. Последняя. Всегда под нежным присмотром Холли Лэмб, – мистер Данвуди снова уткнулся в «Историю глаза» и не сказал больше ни слова.

Я шел вдоль мини-кабинетов. Столы учителей странным образом были похожи на хозяев, как собаки. На столе мистера Инкберроу лежали аккуратные стопки бумаг. Стол мистера Уитлока весь грязный, с лотками для семян и журналами «Спортивная жизнь». В мини-кабинете мистера Кемпси стояло большое кожаное кресло; на столе – лампа с гибкой шеей, совсем как у моего отца, и картина в рамке – Иисус, стоящий напротив заросшей плющем двери, с фонарем в руках. Кроме того, на столе лежали «Простые Молитвы для Сложного Мира» и «Тезаурус» Роже (отец Дина Морана называет эту книгу «Тиранозавром по роже») и «Делиус, каким я знал его» (*Тезаурус Роже — один из первых в истории и наиболее известных на сегодня идеографических словарей. Составлен британским лексикографом Питером Марком Роже около 1805 г. и опубликован в 1852 г; «Делиус, каким я знал его» - биография композитора Фредерика Делиуса, написанная его другом Эриком Фернби*). Свисток лежал именно там, где я и ожидал – на стопке ксерокопий. Я взял верхний листок, сложил его и положил себе в карман, – просто так.

Вот что там было написано:

«Вопреки распространенному мнению, хулиганы очень редко бывают трусами.

Хулиганы бывают самых разных форм и размеров. Понаблюдай за своими. Напряги ум.

Сдаться в одном безнадежном бою – это еще не значит быть трусом.

Стремление к популярности или к безопасности делает тебя слабым и уязвимым.

Что хуже? Сдать своих обидчиков и заслужить презрение? Или продолжать молчаливо терпеть издевательства?

Жестокие люди тоже часто становятся жертвами жестокости, во многом превосходящей их собственную.

Пусть хитрость будет твоим союзником.

Если ты заслужил уважение прямотой и честностью, ты никогда не потеряешь его. Такое уважение возможно будет отобрать у тебя только с твоего согласия.