Лужок черного лебедя

– Я скажу вам, чего бы я не стала делать, – голос девушки-эльфа звучал угрожающе, – если бы я была жалким продавцом-консультантом, я бы не стала так походя бросаться жалкими обвинениями.

– Что ж, значит, вы легко сможете доказать «жалкость» моих обвинений, показав, что у вас в сумочке. Только вообразите, как глупо будет выглядет жалкий продавец-консультант, когда увидит, что в вашей сумочке нет опаловых сережек.

На секунду я подумал, что девушка-эльф как-то умудрилась вернуть серьги на место – и эта мысль привела меня в ужас.

– Я не позволю ни вам, ни кому бы то ни было рыться в моей сумочке.

Она была крутая, эта эльфийка. Бой продолжался.

– Ваши родители знают, что вы воровки? – мама повернулась к Прыщавой и Треске. – Как они отреагируют, если им позвонят из полиции?

Прыщавая и Треска прямо пахли чувствоми вины.

– Мы заплатим, – девушка-эльф совершила первую ошибку.

– Заплатите за что? – на лице у мамы появилась какая-то жуткая улыбка.

– Вы не можете предъявить нам обвинение, если мы еще не покинули магазин. У моего отца есть отличный адвокат.

– Правда? И у меня есть, – весело ответила мама, – у меня есть два свидетеля, которые видели, как вы пытаетесь уйти.

Девушка-эльф так уверенно подошла к маме, что я думал, она ее сейчас ударит.

– ДАЙ МНЕ КЛЮЧ ИЛИ ПОЖАЛЕЕШЬ!

– Ты разве еще не поняла? (Я и понятия не имел, что моя мама настолько крута.) Я тебя не боюсь. Ни капельки.

– Пожалуйста, – в глазах у Прыщавой заблестели слезы, – пожалуйста, я…

– В таком случае, – рявкнула девушка-эльф, – я сейчас просто возьму одну из твоих дерьмовых статуэток и выбью эту…

Мама кивнула мне: давай!

Вспышка заставила всех трех девушек подпрыгнуть.

Полароид выплюнул фото. Я помахал снимком, чтобы дать ему высохнуть. Потом сделал еще один снимок - на всякий случай.

– Что он, черт возьми, делает? – голос девушки-эльфа дрогнул.

– На следующей неделе, – сказала мама, – я объеду каждую школу в городе, со мной будет полицейский и эти фотографии. Я начну с Челтенгэмского колледжа для девочек, – Треска испустила стон отчаяния. – Директора в школах для девочек всегда такие сговорчивые. Они скорее согласятся исключить пару паршивых овец, чем допустить, чтобы история попала в газеты и запятнала репутацию школы. И знаете что? Я их в этом не виню.

– Офелия, – голос Прыщавой был похож на мурчание котенка, – давай просто…

– «Офелия»! – мама наслаждалась моментом. – Какое редкое имя. Я не думаю, что в этом городе так уж много Офелий.

У Эльфа-Офелии не было выбора.

Мама позвенела ключами.

– Так, быстро вывернули свои сумочки и карманы наизнанку. Я хочу, чтоб вы сказали мне имена, адреса и номера телефонов. Да, у вас будут проблемы. Да, я сообщу обо всем в вашу школу. Но я не буду вызывать полицию.

Все три девушки смотрели в пол.

– Ну, что вы решили?

Никто не сдвинулся с места.

– Как хотите. Агнесс, будь добра, позвони офицеру Мортону. Скажи, пусть освободит место в камере для трех магазинных воров.

Прыщавая положила тибетский амулет на кассу, и слезы рекой потекли по ее прыщавым щекам, проделывая две неровные борозды в толстых слоях макияжа.

– Я никогда раньше этого не делала, клянусь…

– Надо уметь выбирать друзей, – мама посмотрела на Треску.

Рука Трески дрожала, пока она выкладывала на кассу датское пресс-папье.

Мама повернулась к главной.

– Скажи, это ведь у Шекспира была героиня, Офелия, верно? Это она сошла с ума в конце?

– Вот это да! – мы с мамой бежали по пассажу в супермаркете, чтобы успеть в кино на «Огненные колесницы». – Ты их просто по стене размазала!

– Круто, а? – мамины туфли звонко щелкали по мрамору: тик-так, тик-так, тик-так. – Я достаточно в своей жизни повидала, и уж как-нибудь смогу поставить на место трех испорченных дурочек. (Голос мамы звенел от восторга, она была счастлива.) Как хорошо, что ты засек их, Джейсон. Прямо орлиный глаз. Если бы я была шерифом, я бы выписала тебе вознаграждение.

– Попкорн и «Севен-ап», пожалуйста.

– Ох, ну это-то, я думаю, мне по силам.

Люди всегда нуждаются в чем-то. В простых вещах, в важных вещах и в маленьких победах; нуждаются в вещах, которые им не по силам получить, но еще больше люди нуждаются в вещах, которые им по силам. Реклама знает это. Магазины знают это. Особенно в супермаркетах, где каждый магазин кричит: «У меня есть то, что тебе нужно! У меня есть то, что тебе нужно! У меня есть то, что тебе нужно». Но сейчас, когда мы с мамой бежали вдоль витрин, я осознал, что есть еще одна вещь, в которой все мы нуждаемся, хотя и не отдаем себе в этом отчета. Это благодарность матери. Не любовь, а именно благодарность.

– Замечательно! – мама выдохнула и сняла свои темные очки.

Очередь на «Огненные колесницы» змеей растянулась от кинотеатра вниз по ступенькам и дальше – вдоль восьми или десяти магазинов. Фильм начнется через 13 минут. Около ста человек в очереди перед нами. В основном дети, группами по два, три, четыре человека. Несколько пожилых людей. Несколько парочек. И только я стоял в очереди с мамой. Мне было неловко, и я хотел сделать вид, что мы не вместе.

– Джейсон, что у тебя с лицом? Только не говори мне, что хочешь какать.

Какой-то жирный дебил с опухшими веками обернулся, посмотрел на меня и хмыкнул.

– Нет! – буркнул я.

(Слава Богу, мы в Челтенгэме, и никто меня здесь не знает. Два года назад Росс Уилкокс и Гарри Дрэйк видели Флойда Челэси, стоящего с мамой в очереди на фильм «Девушка Грегори». Они до сих пор издеваются над ним (*Девушка Грегори» – английская романтическая комедия (1981 год)*)

– Выбирайте тон, молодой человек, когда говорите с матерью. Я же говорила тебе сходить в туалет, когда мы были в магазине.

Хорошее настроение – штука хрупкая, как яичная скорлупа.

– Но я не хочу в туалет.

Старый автобус прорычал мимо, и в воздухе запахло карандашами.

– Если тебе стыдно стоять в очереди со мной, так и скажи (мама и Джулия всегда как-то чувствуют, о чем я думаю, хотя я стараюсь ничем себя не выдавать). И мы сэкономим друг другу кучу нервных клеток.

– Нет! – дело не в том, что мне «стыдно». Ну, это сложно объяснить. Мне стыдно стоять в очереди не потому, что это именно моя мама (моя-то мама крутая), но все-таки мне стыдно, потому что стоять с мамой в очереди – это не круто. Ну вот, теперь мне стыдно потому, что мне стыдно. – Нет.