ЛЮБЛЮ

– Тогда контакт! – Приказал Пацкань, опуская свой стакан и ка-

саясь им края стола.

Все последовали его примеру, каждый в свою очередь рапортуя:

– Есть. Есть контакт.

– Нет. Я вижу – там нет контакта! – Строго следил тостующий

красными, как у окуня, глазами. – Вижу, нет! А, теперь, есть! Теперь,

вижу, что есть!

– Речь, Фарфорыч. Давай речь! – Требовал сидевший напротив

командовавшего, Мирона Христофоровича, его двоюродный брат

Глухарёв.

Глухарёва поддержали, и, как ни тяжело было подниматься на-

пившемуся отчиму, он всё же встал. Впрочем, сделал это не из уваже-

ния к обществу и не из-за торжественности тоста, а от того, что понял:

сидя содержимое стакана в него не войдёт.

Речь, которую так ждали, говорить не стал. Прошептав: «За

встречу», просто опрокинул стакан. Гости последовали его примеру.

Предчувствие отчима не обмануло, водка не пошла, не помогло

даже вставание. Запрокинув голову и прогнувшись, как солдат, полу-

чивший пулю в спину, Мирон Христофорович, привлёк к себе внима-

ние сидящего рядом мужчины пощёлкиванием пальцев, и получил за-

ранее приготовленный бутерброд, состоящий из куска чёрного хлеба и

толстого слоя горчицы. Пока отчим его пережёвывал, Глухарев, вос-

седавший напротив, затрясся от смеха.

– Чего хохочешь? – Спросил Пацкань, слабым голосом. – Сей-

час фонтаном бы, да всё на тебя. Устроил бы День Победы, с салютом

из винегрета.

– Не пошла? – С неожиданным участием, осведомился Глухарёв.

– Легла зараза, – стал объяснять Пацкань. – Вот туда-сюда и гонял.

Пашку посадили за стол с краю, на самый угол. Только сидя за

столом, после перебранки отчима с Глухарёвым, он, как следует,

– 6 –

вдумался в смысл слов, вертевшихся на пьяных языках и понял, о

чём шла речь.

«Как же так? – Думал он. – Я, всю жизнь только и ждавший этого

часа. Десять лет о встрече мечтавший, стороживший каждую минуту,

вдруг взял да прозевал».

С волненьем и тревогой он стал осматривать гостей и нашёл его,

бесконечно далёкого и такого близкого, своего дорогого, родного отца.

Отец, как оказалось, сидел рядом, смотрел на сына и молча пла-

кал. Представляя эту встречу тысячу раз, с объятиями, поцелуями,

сердечными словами, Пашка видел, что случилось всё не так. При чу-

жих людях, напоказ, под тосты. Он боялся: «А вдруг отец что-нибудь

спросит и придётся отвечать». Чувствовал, что говорить не сможет, а

если и сможет, то, разрыдается. Но отец, стирал катившиеся по щекам

слёзы, и спрашивать ни о чём не собирался.

– Обними же отца! – Крикнул отчим с другого края стола и, из-

виняясь перед седым человеком, который от его крика вздрогнул, ска-

зал. – Он робкий у нас. Но, не беда. Вам в одной комнате ночевать,

успеете поболтать. Правда, у Павла завтра экзамен, и ему не болтать, а

выспаться надо. Да, о чём это я? А, всё равно. Не знаю, как жена, а я

вам рад. А вы куда? – Меняя объект внимания, грубо обратился он к

гостям, поднимавшимся из-за стола и собиравшимся уходить.

– Ну, ладно, – смягчился он после замечания жены, сказавшей

«не груби», – пойдёте, успеете, никто силком не держит. Но без посо-

ха не отпущу. Давайте, наливайте, можно стоя. На посошок, чтобы

легче шагалось!

Гости повиновались, наливали и стоя ждали, держа наполнен-

ные ёмкости в руках.

– За встречу отца и сына, – ободрившись к концу застолья, ска-

зал отчим.

– И святого духа, – вставила тётка с двумя подбородками и за-

лилась звонким продолжительным смехом. Многие последовали её

примеру.

Оставшись с отцом наедине, Пашка молчал, не решаясь загово-

рить. Он не видел отца десять лет и представлял его другим. Расстав-

шись в раннем детстве, запомнил отца молодым, черноволосым. И

очень удивился, увидев старым, седым.

– 7 –

Но не только это смущало. Он хотел отца о многом расспросить,

рассказать ему своё. А как начать? С чего? В этом и заключалась

главная, неразрешимая, задача.

Комната, в которой они находились, была небольшая и принад-

лежала когда-то бабушке. После её смерти в комнате практически ни-

чего не изменилось. Осталась допотопная тахта, с откидными валика-

ми и жёсткими подушками, заменяющими спинку. Тёмный, почер-

невший от времени комод, с громоздкими ящиками для белья и такая

же старая тумбочка, на которой стоял огромный ламповый приёмник.

Стену над тахтой закрывал ковёр с изображением картины «Охотники

на привале». В углу, под потолком, на полочке, икона Спасителя.

С приходом Пашки в комнате появился письменный стол, два жёстких

стула и политическая карта мира, облюбовавшая свободную стену.

– Будем спать? – Спросил отец, нарушая тишину.

– Да, – согласился Пашка и, достав бельё из комода, стал сте-

лить постель.

Наблюдавший за ним отец, тяжело вздохнул и сказал:

– Жизнь прожил, а стою перед тобой гол, как сокол. Ничего нет,

кроме креста нательного. Даже на память оставить нечего.

– А крест? – Неожиданно для себя, сказал Пашка и тут же, по-

краснев до корней волос, отвернулся.

Отец снял с себя медный, позеленевший, видавший виды на-

тельный крестик, и собственноручно одел его на сына. Пашка расцвёл

на глазах и тут же, осмелев, спросил:

– У Макеевых ещё не были? Давайте, завтра вместе пойдём?

Отец светло улыбнулся и ответил:

– Теперь только вместе.

3

Экзамен по устной математике принимала Трубадурова, препо-