ЛЮБЛЮ

Всю дорогу от школы до дома Марков ругал Трубадурову послед-

ними словами и, прощаясь, уверял, что она подохнет, как собака в яме.

– Это я тебе говорю, – весело крикнул он, отбежав несколько

шагов по направлению к тёткиному подъезду.

Пашка кивнул, демонстрируя товарищу, что утешения не про-

шли впустую, и поднялся к себе.

4

Скинув в прихожей ботинки, поискав и не найдя тапочки, он в

носках вошёл в комнату.

Отец ещё спал. «Наверно, сильно устал, до нас добираясь», – ре-

шил Пашка и представил неудобную, длинную дорогу, выпавшую отцу.

Пётр Петрович лёг, не раздеваясь, ближе к стене, чтобы не мешать

Пашке утром. Лёг на спину и в таком положении оставался до сих пор.

– Я тебя утром проводила, – раздался за спиной голос матери, –

зашла, чтобы его разбудить, а он уже – всё. Думала, крепко спит, хо-

тела растолкать, дотронулась, а он холодный. Повезло. Хорошая, лёг-

кая смерть, уснул и не проснулся.

Всё это Лидия Львовна говорила стоя у Пашки за спиной, и при

этом щёлкала семечки.

– 11 –

Пашка от услышанного остолбенел, матери не поверил. Он был

уверен, что она обманывает. «Она всегда так поступает. Всегда делает

больно. И теперь решила посмеяться, потому что знает – с ней я не ос-

танусь. Мы будем жить вдвоём с отцом. Обманывает, – думал он. –

Ведь я вижу, отец дышит, у него поднимается грудь, шевелятся губы,

рука. Она обманывает, потому что знает – нам сегодня идти к Макее-

вым. Вот и злится. Но отца нужно будить. Как ни устал он в дороге,

надо поднять, доказать ей, что она обманывает».

Пашка подошёл к лежащему на тахте отцу и тихо позвал:

– Пап, ты меня слышишь? Ты спишь? Вставай. Помнишь, мы

сегодня хотели к Макеевым идти?

Мать, продолжавшая стоять в дверном проёме и поначалу прыс-

нувшая смешком, как только услышала о Макеевых, смеяться пере-

стала, свернула кулёк с семечками и спрятала в карман.

– Ну, ты что, глухой? – Сказала она. – Или слов русских не

понимаешь? Я же сказала – помер твой отец. Возьмись, дотронься.

Из него всё тепло уже вышло. Холодный, как ледышка, видишь,

окоченел.

Пашка с удвоенным напряжением стал всматриваться и ясно

увидел, что грудь у отца поднимается и опускается, а губы шевелятся.

«Вот верхняя губа приподнялась, – думал он, – а вот опусти-

лась. Живой! Она обманывает». Пашка протянул руку для того, что-

бы пальцами закрыть ему нос. «Дышать будет нечем, и проснётся», –

решил он, и вдруг, коснувшись нечаянно мизинцем отцовской щеки,

со страхом, как будто обжёгся, отнял руку и, прижимая её к груди,

понял, ощутил всем существом, что на этот раз мать не солгала.

«А как же я? – Мысленно спрашивал он у отца. – Да, и разве можно

так умирать, лёг спать и не проснулся».

– Ты бы поплакал, как полагается, – сказала мать, вынимая из

кармана кулёк, – бессердечным растёшь.

Она поглядела на сына с упрёком и как бы между прочим спро-

сила о том единственном, что могло её ещё в нём интересовать:

– По экзамену-то что получил?

– Двойку, – помолчав, ответил Пашка, не сводя глаз с отца.

Мать вскрикнула и, схватившись руками за грудь, словно её но-

жом кольнули, из рук на пол посыпались очистки и семеч-

– 12 –

ки, запричитала, – Как же я людям об этом скажу? Как на работу пой-

ду? У меня спросят... Постой, ты за отца мстишь? Обманываешь?

– Нет. Двойка. За крест поставили, – сказал Пашка, стараясь

смотреть в глаза матери, пытаясь уловить прыгающие её зрачки, пыт-

ливо всматривающиеся то в один его глаз, то в другой.

– Какой ещё крест? – Вскричала мать. – Ты что, с ума сошёл?

Она схватила сына за волосы, повалила на пол и стала бить ла-

донями по телу и лицу.

– Ах, ты, гадёныш! Как же тебя из школы рассчитывать будут?

Восемь лет ходил туда и всё насмарку – волчий билет! Куда ж тебя с

«двойкой» возьмут, дурака? Ни в какую тюрьму, ни на завод, никуда

не примут! Ах, ты, гад! Скотина! – приговаривала она себе в помощь.

Приёмная Пашкина сестра, дочь Пацканя, учившаяся в специ-

альном интернате, в классе коррекции, для детей с заторможенной

психикой, и по причине простудной болезни не поехавшая с интерна-

том на дачу, видя, как брата бьют, по-детски открыто радовалась, и

издавала звуки «гы-гы», что было у неё вместо смеха.

Пытаясь уйти от побоев и как-то высвободиться, Пашка рванул-

ся. Лидия Львовна ухватившись за рубашку, порвала её. Тут-то роди-

тельскому взору и предстал крест. Но, на Пашкино счастье, мать ус-

пела уже забыть, в чём был крест виноват, на всякий же случай, при-

поминая, что что-то нехорошее с ним связано, она сорвала его и

вместе с цепочкой бросила на пол. Ей было не до креста. Её ярость

получила новую пищу в лице разорвавшейся рубашки, за что она с

новой силой на сына и накинулась.

– Праздничная! Белая! Она же одна у тебя. В чём к людям те-

перь пойдёшь? Убить, гада, мало!

Она схватила сына за волосы и, решив, что не совсем удобно

бить сына в комнате, в которой лежит его мёртвый отец, потащила в

другую, где в сопровождении бранных слов, избиение продолжилось.

Милка подобрала крест с цепочкой, осмотрела и то и другое,

цепочку оставила себе, а крест отнесла на кухню и бросила в мусор-

ное ведро.

Побив сына всласть, и устав от этого занятия, Лидия Львовна

выпила водки и легла спать.