Любовь цвета боли 2

Молчит, крепко сжимая челюсти, и лишь неторопливо, с интересом рассматривает меня.

— Говори, раз есть что сказать, — роняет глухо, и красивое лицо искривляет злая усмешка. — Очисти совесть.

Пошатываясь, отходит к камину, поднимает с пола полупустой графин и пьет прямо из горла крупными глотками. А у меня болезненно ноет в груди от жалости и обиды на весь белый свет. Непривычно видеть Макара таким сокрушенным.

Что же ты с нами делаешь?..

— Покайся! — кричит, и я взвизгиваю, зажав уши руками, когда графин разбивается на мелкие осколки. — И, может быть, я подумаю, выживет твой капитошка в тюрьме или нет. Давай, — взмахивает руками. — Покажи, на что ты готова ради него!

— Мне не в чем каяться! — кричу в ответ, напуганная до чертиков его неадекватным поведением. — Я ничего не сделала! Между нами давно ничего нет!

— Маленькая изворотливая лгунья! — шипит в бешенстве. — Не успела! Ты просто не успела, называй вещи своими именами, — хватает за ножку кресло, на котором до этого сидел, и с диким ревом швыряет его в книжные стеллажи.

Тоскливая безысходность и паника. В глубине души зарождается давящий ужас, понимание, что это крах, конец нашего, казалось, незыблемого будущего.

Макар не поверит. Не услышит. Не поймет. Он всё, как всегда, решил.

— А знаешь, пусть будет так! — к страху примешивается смесь глубокой обиды и горечи. — Пусть я буду лгуньей, дрянью, зверушкой, — остервенело стираю злые слезы, заволакивающие взгляд. — В таком случае твоим чувствам грош цена! Знаешь, как бы я поступила на твоем месте, если бы действительно любила? Швырнула бы тебе в лицо свои претензии и обвинения! Вызвала на разговор и только потом делала выводы! Меня подставляют! Слышишь? И меня, и Виктора! А ты, словно обиженный на весь мир слепой божок, вершишь судьбы! Казнишь без суда и следствия!

— Еще раз ты произнесешь его имя… — шипит в бешенстве, выставив вперед руку.

Иду к Макару, наплевав на здравый смысл и интуицию, которая вопит, чтобы я остановилась. Беру его руку и прижимаю к своей груди, глядя в глаза.

— У меня болит вот здесь, — шепчу, глотая слезы. — Так болит, что дышать трудно. Давай вместе во всем разберемся. Я прошу тебя. Не губи нас. Я не предавала и никогда не предам, потому что люблю тебя больше жизни.

Мне на миг кажется, что я вижу просветление в его взгляде. Суровые линии на лбу разглаживаются, и Макар смотрит почти как раньше.

??????????????????????????— Вспомни, что я пережила в этом доме. Какой дикий страх и ужас. Я чуть не умерла по твоей вине, — бью по самому больному. Мы никогда не разговаривали о том отрезке времени, будто оба стерли из памяти историю нашего знакомства. — Думаешь, мне легко было довериться тебе? После всего? Но я смогла. Потому что поняла, как сильно ты мне нужен.

Время как будто замирает. Мы смотрим друг на друга, тяжело дыша, и я вижу, как чернеет его взгляд, как трепещут в гневе крылья носа, как ходят ходуном желваки. Мысленно визжу и топаю ногами в истерическом припадке от бессилия. Как мне достучаться? Как пробиться сквозь скорлупу?

Отстраняется и достает из кармана брюк телефон, водит по экрану, всовывает мне в руки и отходит к окну.

А я стою, будто неживая, когда из динамика слышу свой голос и голос Виктора.

— Это неправда, — а сама понимаю, что слишком убедительно всё подстроено. Не подкопаешься. Там реально мой голос, моя интонация.

— Я проверял запись на подлинность, — а в голосе лютый холод и приговор. — Дважды.

Понимаю, что любым моим словам или действиям не поверит. Это конец. Конец всему. И так горько, так обидно. До сумасшествия больно.

Когда запись, наконец, замолкает, осторожно кладу телефон на диван. Мои движения заторможены, пальцы будто одеревенели.

— Я… — голос срывается, давлю зарождающийся в горле всхлип. — Я вызову такси и поеду домой.

Разворачиваюсь и бреду к выходу, напоминая сама себе побитую собаку.

— Я разве отпускал тебя? — летит в спину.

Замираю, слыша его шаги позади. И такое густое, мягкое тепло разливается в груди. Надежда и вера, что не всё потеряно, окутывают спасительным коконом.

— Ты моя зверушка. Забыла? Так я сейчас напомню.

Глава 14

Ольга

Опешив, оборачиваюсь, настороженно слежу за его приближением.

С кривой усмешкой на губах Макар вскидывает руку, расстегивает часы на запястье и небрежно бросает их мне в ноги.

— Подними.

— Что?

— По-дни-ми, — повторяет, не отводя безумных глаз от моего лица.

Как коршун, цепко следит за эмоциями, которые смертоносной лавиной проносятся во мне: от немого шока и недоверия до жгучей обиды. Подобрался весь: мощное тело напряжено, как струна, грудь рвано вздымается в такт прерывистому дыханию.

— Я жду.

По комнате разносится звонкий звук пощечины. Да такой силы, что голова Макара откидывается к плечу, а на щеке его отчетливо проступает след моей ладони.

Во все глаза смотрю на него. Замерев, стоит неподвижно некоторое время, шумно дышит, на скулах играют желваки. Затем медленно, невыносимо медленно поворачивает голову и поднимает на меня взгляд. Становится не по себе. На мгновение, кажется, что он ударит в ответ, настолько диким выглядит.

А потом жгучие мурашки бегут толпами по телу, когда на мужском лице появляется оскал. Иначе эту страшную улыбку и не назовешь.

— Не смей, — шиплю как кобра, сама не узнавая своего голоса и поражаясь его твердости. Потому как внутри всё сводит то ли от страха, то ли от мощной дозы адреналина, то ли чернющего взгляда, на дне которого плещется адская бездна и моя погибель. Мысленно стону и впиваюсь до боли ногтями в ладони, сжимаю кулаки. Непослушное тело меня предает, стоит Макару только посмотреть вот так: с лютым голодом, безудержной жаждой обладания.

И он это считывает. Впрочем, как всегда.

— Ты пьян, — веду языком по пересохшим от волнения губам, и мужской взгляд тут же устремляется на мой рот с явно нездоровым интересом. — Давай поговорим утром, — иду на попятную, не решаясь больше на открытый конфликт, пока Макар в таком состоянии.

— Не настолько, чтобы не отдавать себе отчет в своих действиях, — медленно приближается с мрачной, непоколебимой решимостью.

Отступаю на шаг, цепляясь пальцами за подол платья. Отвожу глаза от его пронизывающего, всепоглощающего взгляда и выставляю перед собой вторую руку в провальной попытке прекратить неминуемое.

— Не надо, — тихо. — Я не хочу так.

— Тш-ш… Молчи, Оля, — обхватывает ладонью мою кисть, опускает руку, переплетя наши пальцы, и фиксирует, прижав к бедру. — А сейчас я хочу, чтобы ты отдалась мне. Как раньше. Как ты умеешь. Чтобы я поверил.