Любовь и ненависть

потом? Росомаха самоуверенно посматривала вверх, иногда

раскрывая пасть, точно для того, чтобы показать, какие у нее

острые клыки. И не только клыки: когти у нее тоже довольно

сильные и острые, - во всяком случае, волки избегают

встречаться с росомахой, да и медведь предпочитает жить с

ней в мире.

Надо было что-то предпринимать. И Марина решила:

повредить телефонную линию, оборвать провода. Она знала,

что военные связисты сразу же выйдут к месту обрыва. Это и

будет ее спасением. Но как это сделать, особенно когда у тебя

под рукой не только перочинного ножа, но даже камешка с

воробьиную голову нет. Попробовала оборвать провода ногой.

Но сразу же убедилась, что дело это немыслимое. Тогда она

решила сделать короткое замыкание. Это ей удалось, хотя и с

большим трудом.

Через час примерно она увидела двух идущих вдоль

телефонной линии моряков. Они спешили отыскать и

исправить повреждение. Можно представить себе, что они

подумали, увидев в первую минуту на столбе человека.

Злоумышленник, диверсант. И если появление двух

вооруженных матросов до слез обрадовало девушку, то

росомаха реагировала на это совсем по-иному: планы ее

расстраивались, добыча, которая казалась такой близкой и

определенной, теперь уходила, вернее, хищнику самому

пришлось уходить. С неохотой и злобным ворчанием поднялся

зверь, потоптался у столба, словно раздумывая, как тут быть.

В это время грянул винтовочный выстрел. Росомаха встала на

задние лапы, отчаянно заревела и, зажав одной лапой рану, из

которой хлестала кровь, а другую подняв высоко над головой,

неожиданно, как человек, зашагала навстречу матросам. Она

успела сделать лишь несколько шагов: рухнула наземь

одновременно со вторым выстрелом.

А Марина... Она долго не могла слезть со спасительного

столба. Пришлось одному матросу, пользуясь верхолазными

"когтями", подниматься на столб и помогать девушке

спуститься на землю.

Я зримо представил всю эту картину и подумал: окажись

на месте Марины Ирина, она, несомненно, растерялась бы и

погибла в когтях росомахи. Неприятная дрожь прошла по

всему телу. Мне было страшно не за Марину, которая

представлялась сидящей на столбе у самых изоляторов, а за

Ирину, которая могла бы встретиться один на один с хищным

зверем. И как-то самому даже неловко стало от подобной

мысли. Тогда я подумал: надо обязательно повидаться с

Мариной.

Пока мы сидели со Струновым и разговаривали - это

было на берегу, в штабе дивизиона, - в кабинет ко мне

постучали. Вошел старший лейтенант, довольно молодой,

подтянутый и молодцеватый. Четко доложил приятным

звонким голосом:

– Товарищ капитан третьего ранга! Старший лейтенант

Левушкин прибыл для прохождения дальнейшей службы во

вверенном вам дивизионе.

Потом предъявил предписание, в котором говорилось,

что назначается он на должность помощника командира

корабля.

Очень знакомым показалось мне лицо Левушкина, и я

силился припомнить, где его видел. Но так и не мог. Пришлось

спросить:

– Где мы с вами встречались?

Старший лейтенант пожал плечами, чувствуя неловкость.

Ответил не совсем уверенно:

– Кажется, впервые... товарищ капитан третьего ранга.

– Вы где служили?
– спросил я.

– Сейчас на Балтике, а до этого здесь, в Завирухе... Но

мы с вами разминулись...

"Разминулись..." Тут только я вспомнил: да ведь это его

фотокарточка лежала в ящике стола Марины.

В тот же вечер я решил повидаться с Мариной. Но как

это сделать? Я пошел было в клуб, потолкался там с четверть

часа, рассчитывая случайно встретить ее. А потом подумал: не

пойти ли мне прямо домой к ней? Не так просто было принять

такое решение: ведь я был у нее дома всего лишь два раза да

и с мамашей ее, Ниной Савельевной, был не так уж знаком. Я

шел по направлению к Марининому дому, предпочитая лучше

встретить ее где-нибудь у дома, чем заходить к ним. Начнутся

ненужные расспросы, особенно Нины Савельевны, где вы

пропадаете, да почему не заходите, да что с вами?..

Вот и домишко их, деревянный и невзрачный. В окне

яркий свет. Вижу силуэты людей. "Может быть, гости у них?"

Догадка эта остановила меня. Я подошел ближе к окну и

невольно прислушался. Как будто голос Марины и еще другой,

определенно мужской. Что-то нехорошее зашевелилось во мне

и вместе с тем любопытство, что ли, родилось: я стал

присматриваться. И вдруг ясно вижу сквозь неплотно

задернутую занавеску офицера-моряка. Сначала погон увидел.

Потом человек повернулся, и вот лицо его. Левушкин... Да, это

был он, старший лейтенант Левушкин.

Я отшатнулся, точно боясь, что меня могут увидеть, и

быстро пошел прочь.

Ревности не было - меня это и удивляло и радовало. Не

было, значит, и любви. Не было - и не надо. В кино я не пошел

в тот вечер: решил, что лучше почитать книгу, которую подарил

мне Дмитрий Федорович Пряхин, покидая Завируху. Это был

томик избранных произведений Сергеева-Ценского, писателя,

известного мне по грандиозной эпопее "Севастопольская

страда". Ценский, Новиков-Прибой и Станюкович были моими

любимыми писателями, познакомившими меня с морем.

Помню, адмирал, вручая мне этот томик, говорил с каким-то

взволнованным проникновением:

– Ты прочти его всего, внимательно прочти. Это, братец,