Любовь и ненависть
Шрифт:
расстроенная, в крови, по ночному новогоднему Стамбулу. Ког—
да я встречала счастливых людей, которые вышли на улицу для
того, чтобы запускать салюты, мне становилось теплее. Когда
я шла, то практически не чувствовала ступни. Сбив их в кровь,
я продолжала идти вперед.
Вурал вместе с телохранителями объезжали каждую улицу,
каждый проулок Стамбула, но так и не могли найти меня. Мо—
лодой человек так испугался за мою жизнь, что даже не заме—
чал боли от нанесенной мной раны. Он лишь
осматривал каждого прохожего в темноте на улице.
Сквозь этот невыносимый мороз я все же добралась до
пролива. Мое тело тряслось от холода, я присела на скамью
и стала смотреть на морскую воду. Я заплакала, с одной сторо—
ны, от радости, с другой – от обиды. Мне казалось, что в этой
спокойной пучине я смогу похоронить все свои беды и печали,
справиться с невыносимой болью в моем измученном теле
и в сердце, наконец—то освободиться от оков рабства. Я встала
и подошла к краю пирса, смотря на море. Мне казалось, что
подо мной огромная пропасть. Распахнув руки, словно крылья,
я бросилась в ледяную морскую воду. В это время мимо проли—
ва проезжал Вурал и заметил меня; выбежав из автомобиля, он
прокричал мне:
– Бихтер! Бихтер!
Подбежав к берегу, он увидел, что морская пучина уже по—
глотила меня, и, не побоявшись ледяной воды, бросился за мной
в море. Он увидел под водой белоснежное платье и плыл на его
сияние. Наконец, он настиг меня и схватил за руку под водой.
Вытащив из ледяной воды всю окоченевшую, он в ту же секун—
ду стал делать мне искусственное дыхание. Почти вся надежда,
что я осталась жива, у него исчезла. Вурал склонился надо мной
и заплакал от печали и чувства вины. На часах пробило двенад—
цать, и в небо запустили разноцветные сияющие и сверкающие
салюты. Все небо сияло лучистыми огнями. Вурал плакал над
моим телом, лаская мое лицо, и говорил:
– Любимая, прости меня! Я тебя не защитил, позволил тебя
унижать! Прости!
После этого прижал меня к себе, ему показалось, что все, что
было у него,– сгинуло в былых ненастьях, но если случится
нечто тревожное и размыкающее его с пропащим прошлым,
тогда жизнь, еще необходимая ему, вновь расцветится красками,
словно тот карнавал, что отшумел на пороге зрелости. Неожи—
данно я открыла свои глаза и сильно закашляла, стуча зубами,
промолвив:
– Зачем ты меня спас? Ты мог погибнуть сам.
Никто не мог бы поверить, что Вурал от радости поцелует
меня в губы. И я, на удивление, даже не сопротивлялась этому,
лишь потому, что очень сильно замерзла. Именно в эту ночь,
в машине Вурала, около пролива, под грохот салютов, между
нами и произошла та самая близость. В ту же секунду я почув—
ствовала, что люблю его, что мое сердце принадлежит только
ему,
хоть оно и было разбито навеки. В тот самый момент я незнала, что он любит другую женщину. Но почему он это сделал,
я до сих пор не понимаю. Ведь он спас меня лишь по одной
причине. И эта причина – мой отец и его мать. То есть —
обязательство перед кланом!
Люди возбужденно расходились по домам, еще продолжая
спорить между собой, сталкиваясь в дверях, на улице и возвра—
щаясь обратно. На улицах не было ни одной бродячей собаки,
все они попрятались в подвалах домов, поскуливая от грохота
салютов. Когда наступило утро, Вурал привез меня в особняк,
в этот каменный дворец. Спящую, он занес меня в эти камен—
ные стены. А госпожа Белькиз и Фереде ждали, словно на игол—
ках, смотрели на часы и переживали с тревогой. Когда женщи—
ны увидели меня и Вурала мокрых и замерзших, они сильно
испугались, а госпожа Фереде сразу задрала свой длинный нос
к потолку. Но ее душа искала прощения за то, что она сделала.
Чувство вины ее вновь сделало злой. Госпожа Белькиз подъеха—
ла на своем инвалидном кресле к сыну и спросила его:
– Вурал, сыночек, что случилось с вами?
Он остановился, потом посмотрел на меня и на мать и отве—
тил ей:
– Ничего. Мы просто решили искупаться в Босфоре, а по—
том мы заснули.
– Что? – испуганно воскликнула госпожа Белькиз.
– Мама, не кричи, Бихтер разбудишь,– прошептал Вурал,
поднимаясь вверх по лестнице.
Вурал зашел в спальню, положил меня на кровать, укрыл
двумя одеялами и ушел. Потом он переоделся и вновь ушел
к своей любимой, оставив меня одну на этой печальной кровати.
Турция. Ван.
Савашь совсем окреп, а знахарь Чинар помог ему с доку—
ментами. Он смело выехал из Вана в Стамбул, но перед этим
сказал знахарю:
– Отец, я никогда не забуду твоей доброты. Моя семья по—
гибла. Никого не осталось. А ты заменишь мне родного отца.
После этих слов он обнял старика, и тот сказал ему в ответ:
– Если честно, то я в жизни никогда не встречал такого, как
ты. Ни к кому так сильно не привязывался, как к тебе. Именно
в тебе, Савашь, я увидел сына, которого у меня никогда не было.
Ты навсегда теперь будешь моим сыном… Сынок.
Мужчина дал ему немного денег и мобильный телефон,
в надежде, что он будет ему звонить.
На улице становилось все холоднее и холоднее. Ведь на ка—
лендаре было уже 31 декабря.