Любовь императора: Франц Иосиф

Тем временем для Софии нашли нового жениха, принца Фердинанда Бурбон-Орлеанского, герцога Алансонского, племянника короля Луи Филиппа, по-мужски красивого, который даже внешне выигрывает по сравнению со своим предшественником. На этот раз решают не тянуть дело и сыграть свадьбу уже в сентябре. Таким образом и жизнерадостная София, быстро оправившаяся после истории с несостоявшейся женитьбой Людовика II, приобретает собственный дом.

Франц Иосиф, вернувшись домой, в письмах подтрунивает над Елизаветой. Упомянув как-то своего генерал-адъютанта графа Беллегарде, он в скобках замечает: «Только не красней!» Дело в том, что на первых порах граф был заметно неравнодушен к красавице императрице, но не встретил взаимности. Когда по поручению императора он как-то приезжает в Поссенхофен, Елизавета пишет Францу Иосифу: «Приехал Беллегарде. Можешь не беспокоиться, я с ним не кокетничаю, равно как и с кем-нибудь другим».

После почти полуторамесячного пребывания в Поссенхофене Елизавета проездом через Вену опять возвращается в Венгрию, собираясь пробыть там до Рождества. К немалому раздражению немцев она много времени проводит в этой стране, охотнее всего в Геделе, где императорская семья действительно может вести спокойную жизнь. Когда порой заболевает Валерия, что неизбежно, Елизавета всякий раз теряет голову. «Если рассказать тебе, — пишет она 5 октября 1868 года матери по поводу одного такого случая, — сколько я пережила за эту неделю и какого страха натерпелась, ты, конечно же, поймёшь меня как никто другой». А ведь речь шла всего лишь о лёгком недомогании малышки, которое было вызвано прорезыванием у неё первого зуба.

Императрица бросается из одной крайности в другую. То она грустит по пустякам, впадает в меланхолию, даже приходит в отчаяние, то буйно веселится, становится лукавой и по самым торжественным поводам буквально корчится от смеха. Совершенно несчастной чувствует себя Елизавета, когда идиллия и спокойная жизнь в Геделе заканчивается и к началу декабря ей приходится переезжать в Офен, где в связи со встречей после провозглашённого равноправия делегаций Австрии и Венгрии для обсуждения общих дел она вынуждена видеть много посторонних людей и не успевает приходить в себя после непрерывных обедов, театральных зрелищ, приёмов и приглашений. Порой её страдания во время подобных мероприятий вознаграждаются тем, что среди имеющих доступ ко двору людей, чаще всего совершенно ей безразличных, она иногда получает возможность побеседовать с какой-нибудь интересной личностью. Одним из таких людей стал венгерский романист Йокаи.

— Давно мечтала лично познакомиться с вами, — говорит она ему. — Я давно знаю ваши произведения. Самым замечательным считаю «Золтана Карпати».

Это именно то произведение Йокаи, которое пробуждает дух национального идеализма. Продолжительная беседа с поэтом особенно бросается в глаза, потому что он — депутат от враждебных правительству левых и редактор так же настроенной газеты «Хон». Он просит у королевы разрешения преподнести ей очередное произведение. Имея в виду благополучное решение вопроса о равноправии, она говорит ему:

— Теперь, я думаю, у вас будет больше времени заниматься поэзией, поскольку политические вопросы улажены.

— Я должен благодарить и поэзию, — отвечает Йокаи, — поскольку именно ей обязан высокой милостью, которая дарована мне теперь и которой, возможно, я не дождался бы за свою политическую деятельность.

— Я ничего не смыслю в политике, — с улыбкой возражает ему Елизавета, на что Йокаи остроумно замечает:

— Высшая степень владения политикой — завоевать душу страны, а этим искусством Ваше величество владеет в совершенстве.

Поэт просто восхищен красотой своей королевы. Когда она говорит, лицо её становится чрезвычайно выразительным, особенно глаза, взгляд которых затмевает блеск бриллиантов, которые её украшают. «Мы видим в ней не королеву, — поясняет Йокан, — не женщину, а доброго гения своей страны». В Венгрии это повторяет каждый, это общее мнение, а потому здесь нет ни капли лести.

Императрица в этот период избавляется от последнего пережитка прошлого в своём окружении: дам и кавалеров, выбранных эрцгерцогиней Софией, а именно, от супружеской пары Кенигсэгг — Беллегарде. Обер-гофмейстером Елизавета назначает трансильванца барона Франца Нопчу. Он тоже венгр, и это обстоятельство вызывает при венском дворе, естественно, большое возмущение. Супружеская пара Кенигсэгг пользовалась всеобщей любовью, и там совершенно точно знают, что её уход не совсем доброволен.

Немецкие и славянские газеты уже сетуют, что мир Елизаветы скорее чисто венгерский, что она всегда говорит на этом языке, общается с дамами только из этой страны и даже для маленькой Валерии взяла кормилиц, которые умеют петь королевскому ребёнку венгерские народные песни. Так что когда Елизавета, проведя в Венгрии в этом году целых двести двадцать дней, под Рождество возвращается в Вену, её ждёт не слишком тёплый приём. Правда, эти чувства целиком взаимны. Поэтому, когда она в марте, после непродолжительной поездки в Аграм, вновь возвращается в Венгрию, она довольна и счастлива. Но и в Офене, если рядом нет императора, Елизавета не может полностью уединиться. Время от времени ей приходится принимать людей и выполнять обязанности, обусловленные её положением, хотя она ограничивается лишь совершенно необходимым. Елизавета старается залучить к себе обычно недоступного Деака. Приглашение Деака подготовлено усилиями Дьюлы Андраши, который, желая что-нибудь сообщить императрице, всё чаще обращается к услугам Иды Ференци. Отныне переписка между ними принимает регулярный характер и в результате Елизавета всё больше втягивается в сферу венгерских интересов. Она вышивает первое знамя для вновь воссозданных венгерских войск. Франц Иосиф тоже заметно втягивается в этот круг интересов.

Император, как только ему позволяет время, приезжает в Офен, чтобы навестить супругу, и она неизменно грустит, когда ему вновь приходится уезжать. «Мне очень тебя недостаёт, мой дорогой, — пишет она ему, — за последние дни я опять так хорошо воспитала тебя. Теперь, когда ты вернёшься, мне придётся начинать всё сначала...»

Скоро Елизавете уже подойдёт время возвращаться в Австрию, иначе она напрочь забудет, что является императрицей этой страны. В июле 1869 года Елизавета на шесть месяцев снимает замок Гаратсхаузен самого старшего своего брата Людвига. Ей явно нравится быть вдали от дома, и она пользуется любой возможностью, чтобы найти предлог для отъезда. Её сестра, Мария Неаполитанская, в Риме. С мужем она снова помирилась и просит Елизавету помочь ей при первых родах. Императрица обращается за разрешением на поездку к Францу Иосифу. В это время, светская власть папы в Риме с трудом обеспечивается французскими войсками, которые сдерживают натиск королевства Италии. Даже в политическом плане такая поездка — особенно деликатный вопрос. Францу Иосифу не по душе намерение жены, но он ни в чём не может отказать ей.

Дела не позволяют Францу Иосифу приехать в Гаратсхаузен, и он просит Елизавету скорее возвращаться в Ишль. Она даёт согласие, но прибавляет: «Как я сговорчива и готова идти на жертвы во имя тебя, так же, надеюсь, поведёшь себя и ты со мной». Франц Иосиф интересуется Людвигом II. «Короля Баварии, слава Богу, не видно и не слышно, — отвечает Елизавета, довольная, когда её оставляют в покое, — он вообще непоседа и никогда не сидит на одном месте». Скрепя сердце, она решает возвратиться в Австрию, в Ишль. «Там, куда я еду, меня ждут одни неприятности, если не считать тебя и моих лошадей», — жалуется она своей подруге Иде. Тем самым Елизавета намекает на то, что при дворе на неё обижаются за любовь к Венгрии. Правда, эрцгерцогиня София с возрастом, убедившись, что император и императрица прекрасно ладят друг с другом, ведёт себя весьма сдержанно и несомненно считается с Елизаветой. В своё время София перестаралась, проявляя враждебность к Венгрии, однако теперь Елизавета слишком часто забывает о том, что в конце концов она — императрица Австрии...

При дворе все разговоры вертятся вокруг предстоящей поездки императора на торжества по случаю открытия Суэцкого канала. Они намечены на 16 ноября 1869 года. Не вполне поначалу ясно, следует ли Елизавете сопровождать императора, неизбежные торжества по этому поводу пугают её, а кроме того, она недолюбливает императрицу Евгению, но поскольку и Франц Иосиф считает, что его половине лучше остаться дома с детьми, принимается окончательное решение: император поедет один. 26 октября они расстаются в Геделе. В последний момент Елизавете становится жаль отпускать мужа одного. Целый день она думает о нём и о замечательном путешествии, которое ему предстоит. Заботясь о муже, она убеждает Франца Иосифа захватить с собой врача.

Основываясь на таком мелком факте, эрцгерцогиня София заключает, что между супругами прекрасные отношения, и ставит это в заслугу Елизавете: «Да вознаградит за это Господь твою добрую маму!» — пишет она в письме к кронпринцу Рудольфу. Франц Иосиф отправляет письмо жене в тот же самый день 26 октября, когда он «расстался со всем, что ему дорого на этом свете».

Первую остановку император делает в Константинополе, где наносит визит султану Абдулу Азизу, «самому очаровательному, какого только можно себе представить, хозяину дома». Изо дня в день Елизавета отсылает пространные письма и отчёты. Она сгорает от зависти, читая описание султанских конюшен. «Ты тоже, наверное, начала бы с этого», — высказывает своё мнение Франц Иосиф, описывая великолепных арабских скакунов, любимую белую лошадь султана, восемь сотен прочих придворных лошадей и так далее. Она смеётся над маленьким принцем, сыном великого правителя, который, по словам Франца Иосифа, один владеет полутора сотнями лошадей, но при этом так зол и невоспитан, что «колотит хлыстом адъютантов султана». Читая эти описания и слыша о великолепной, тёплой погоде на юге теперь, когда в страну снова пришла зима, Елизавета испытывает «ужасную тоску» по мягкому климату. Она тоже почти ежедневно пишет Францу Иосифу пространные письма и надеется, что из них он поймёт, что она «довольно думает о нём, хотя и не умеет выразить это в занимательной форме». Андраши, сопровождающий императора, тоже исправно пишет Иде Ференци, а тем самым косвенно и Елизавете.