Любовь императора: Франц Иосиф

Из Константинополя император едет в Яффу, а оттуда — к святым местам. Великий правитель приготовил для Франца Иосифа блестящий эскорт. Император вместе с Андраши любуется живописными фигурами местных жителей, облачённых в цветные бурнусы. Андраши особенно поглядывает на женщин. В лагере сопровождающих их лиц раскинуты палатки, расшитые золотыми нитями и шёлком, там находятся сотни турецких солдат на одногорбых верблюдах и бедуинов на прекрасных лошадях. Весь караван направляется в Иерусалим. На берегах Иордана император велит наполнить речной водой многочисленные бутыли, чтобы привезти домой, ибо с незапамятных времён членов императорского дома крестят этой священной водой. Андраши даже купается в ней, поскольку слышал, будто бы каждый, кто искупался в водах Иордана, обретает способность творить чудеса. «Это может потребоваться моей родине», — уверяет он.

Из этой поездки Франц Иосиф отсылает жене всё, что будет напоминать о святых местах. Здесь и фляжка с водой из Иордана, набранной в том месте, где Иоанн крестил Христа, шкатулка из камня, из которого был изготовлен гроб Господень, и тому подобные реликвии.

Из Яффы император со свитой направляется в Суэц. По прибытии туда Франц Иосиф получает наконец первые письма жены. Она пишет ему о новой собаке по кличке Шедоу. «Я завидую султану из-за его диких зверей. Но ещё больше мне хотелось бы иметь мавра. Может быть, ты привезёшь мне одного в качестве подарка, за что я тебя уже заранее целую бесчисленное число раз... Теперь ты, наконец, вместе со своей любимой императрицей Евгенией. Я ревную при одной мысли, что ты сейчас поёшь ей дифирамбы, в то время как я сижу здесь одна и не могу даже отомстить... Я сейчас обленилась как никогда прежде, и одна мысль, что нужно чем-то заняться, вселяет в меня страх. Но в Константинополь мне бы очень хотелось...» Франц Иосиф спешит успокоить жену: Евгения Французская уже давно не так привлекательна, он нашёл её заметно потолстевшей.

Грандиозный бал во дворце вице-короля Египта объединил всех высоких и не очень высоких гостей, прибывших на церемонию открытия канала. Были приглашены несколько тысяч человек, так что общество оказалось весьма пёстрым. В залах царила невообразимая теснота, так что даже императору Францу Иосифу, явившемуся под руку с императрицей Евгенией, облачённой в роскошное ярко-красное платье и с диадемой на голове, с трудом удалось пробраться через толпу. Организация бала никак не отвечает масштабам торжества. Ужина приходится ждать бесконечно.

«Всеми нами, — жалуется Франц Иосиф жене, — владело одно-единственное желание — скорее приняться за еду. Императрица и я, мы оба прилагали все усилия, чтобы приблизить начало ужина, которому мы не могли не отдать должное, ибо он был задуман с завидным хлебосольством — в меню было свыше трёх десятков блюд». В этом Елизавета нисколько не завидует своему супругу. Поехать — да, этого бы ей хотелось, но если за такую поездку пришлось расплачиваться участием в подобных торжествах, то ехать лучше не стоит.

Вести от королевы Марии Неаполитанской дают основания предполагать, что ожидаемое радостное событие произойдёт в декабре. Елизавета так подгадывает свой отъезд, что в Мирамаре встречается с императором, возвращающимся с Востока, и лишь потом отправляется дальше, в Рим. Там как раз собрался Вселенский собор, участвовать в котором съехалось не меньше восьмисот иерархов церкви со всех концов света. Елизавета остановилась в палаццо Фарнезе как гостья короля Неаполя, который «рассыпается в любезностях», ничуть не смущая сестёр.

8 декабря императрица присутствует на открытии Вселенского собора, расположившись в ложе, отведённой для суверенов. «Целое море епископских митр», — делится она своим впечатлением с мужем. Удивление вызывают у неё длительные церковные обряды, например, обряд изъявления покорности, когда всё присутствующее духовенство приближалось к папе для целования руки. Всё это продолжалось почти семь часов. На следующий день императрица является в Ватикан к папе. Он говорит много и весьма дружелюбно, но она мало что понимает, поскольку папа говорит по-итальянски. Однако неоднократное «ползание на коленях» представляется ей «довольно забавным». 12 декабря папа Пий IX посещает палаццо Фарнезе. «Всё это, — сообщает Елизавета мужу, — опять сопровождалось ужасными церемониями. Весь дом был в сборе, и мы ожидали Его святейшество, стоя на коленях у подножия лестницы... Поскольку беседа велась по-итальянски, мне не было нужды напрягать внимание. Во время проводов повторился тот же церемониал. Затем папа надвинул на уши ярко-красную тиару и облачился в горностаевую мантию такого же цвета — в этот момент он напомнил мне императрицу Каролину Августу...»

24 декабря происходит наконец долгожданное событие: в день рождения Елизаветы и одновременно под Рождество Мария благополучно производит на свет дочь. Все опасения Франца Иосифа оказались беспочвенными. За весь период пребывания императрицы в Риме не произошло ни единого инцидента. Елизавета едет в Офен, вновь вызывая тем самым немалое раздражение у венского двора. В июне императрица снова в Ишле.

В тихую сельскую жизнь, нарушаемую лишь невинными развлечениями вроде показа наряженных собак, учёной лошади и тому подобных забав, неожиданно врывается весть о чрезвычайно напряжённых отношениях между Пруссией и Францией. Из-за этого император лишён возможности приехать в Ишль. «Если дело снова не дойдёт до войны, — сказала, узнав о необычной новости, Елизавета, — это будет особенно печально». Но Франц Иосиф подчёркивает, что обстановка складывается не столь неблагоприятно, как она думает. Хорошо, если Наполеон поставит на место эту заносчивую Пруссию. Теперь для этого предоставляется подходящий случай. Елизавета тоже пересматривает свои взгляды. Ещё до конца не избавившись от враждебности венского двора по отношению к Пруссии, которая возникла с 1866 года, императрица, подобно Францу Иосифу, ожидает победы Франции в уже вспыхнувшей войне. Елизавете хочется в Баварию к своей семье, но из этого, конечно, ничего не выходит. Оставаться в Ишле она ни за что не хочет, потому что это означало бы провести всё лето вместе со свекровью, и выбирает местечко Нойберг в снежных Альпах к северу от Мюрдцушлага, куда император может добраться за пять часов. Её братья, Людвиг и Карл Теодор, тоже втягиваются в борьбу. Любопытно, продолжают ли оба брата поддерживать Пруссию? Весть о сражении под Саарбрюкеном [50] Франц Иосиф сразу же по телеграфу присылает Елизавете, расценивая эту баталию как большую победу Наполеона.

50

Сражение под Саарбрюкеном — город в Пруссии, где произошло первое столкновение французов с пруссаками в франко-германскую войну 1870—1871 гг.

«По крайней мере французы положили теперь неплохое начало, — отвечает она. — Велико ли значение этого города? Мне интересно, как пруссаки объясняют эту аферу?» В последующие дни Франц Иосиф передаёт жене благоприятные для французов новости и выражает надежду, что Франция дольше выдержит эту войну. «Если так пойдёт и впредь, — отвечает на это Елизавета, — пруссаки вскоре опять будут в своём Берлине». Однако обстоятельства меняются самым неожиданным образом.

Вайсенбург, Вёрт, Шпихерн, Марс ля Тур: сколько названий, столько и прусских побед... Разочарование венского двора, где вполне серьёзно обдумывали идею выступить при случае на стороне Наполеона, велико. Теперь, когда то и дело слышишь о победах пруссаков, опасаются, что вскоре те опять выступят против Австрии и окончательно разобьют её. «Может быть, нам ещё удастся продержаться несколько лет, пока до нас не дойдёт очередь? Как ты думаешь?» — спрашивает Елизавета мужа. Более всего потрясена эрцгерцогиня София, которой теперь, на склоне лет, приходится убеждаться в крушении всех своих надежд на объединение Германии под эгидой Австрии. Предстоит к тому же расторгнуть конкордат, который она некогда помогала заключить. В мрачном настроении она жалуется маленькому кронпринцу на тяжкую ношу, которую приходится нести. «Меня очень радует, что баварцы так отличились, но как родственнице мне остаётся только искренне пожалеть, что такого не было в шестьдесят шестом году, а теперь подобно простодушному немецкому Михелю они должны сражаться и проливать кровь за окончательную потерю своей независимости и за самостоятельное существование».

Чем дальше, тем хуже. 1 сентября капитулирует Седан, Наполеон вручает свою саблю королю Пруссии, 4 сентября в Париже провозглашается республика, а императрица Евгения вынуждена самым спешным образом покинуть Францию. Франц Иосиф считает разразившуюся катастрофу ужасной, а счастье короля Пруссии с «его высокомерием, его чванливостью и быстротой — постыдным». «Известие о провозглашении республики, — пишет Елизавета своему супругу, — не слишком меня обескуражило, я только поражаюсь, что они не сделали этого давно. Когда ты приедешь, то, надеюсь, посвятишь меня в подробности бегства императрицы — это меня чрезвычайно интересует...»

Эрцгерцогиня принимает эту ужасную войну и её печальные последствия близко к сердцу, она испытывает глубокое сочувствие к Луи Наполеону и его жене. В её памяти так живы итоги войны 1866 года, что она совершенно забывает, сколько зла причинил Наполеон Австрии в 1859 году и в особенности ей лично в трагедии, разыгравшейся с императором Мексики. Однако Кениггрец, помимо всего прочего, лишил её влияния на императора Франца Иосифа и на правительство Австрии и Венгрии, а такого честолюбивая женщина не в силах перенести даже на закате жизни.

Эти события получают продолжение, глубоко затрагивающее и баварское семейство. 8 сентября войска объединённой Италии вторгаются в Рим. Вследствие этого и августейшей чете Неаполя, пытавшейся оттуда организовывать заговоры против королевства, приходится спешно покидать Вечный город. С этих пор начинается кочевая жизнь супругов, согреваемая безумной надеждой, что когда-нибудь им всё же удастся вернуть себе неаполитанский престол.

Кажется, всё уже теперь решено, и императрица Елизавета полагает, что мир вскоре восстановится. Втайне она немного гордится успехами во Франции, тем более что её земляки проявили при этом такую доблесть. По крайней мере есть уверенность, что Австрия не будет больше играть никакой роли во франко-прусской войне.