Любовь императора: Франц Иосиф

Флигель-адъютант императора, барон фон Гемминген, много времени проводит с императрицей. И он, прибыв ко двору, был совершенно обескуражен непрекращающимися сплетнями вокруг императорской четы. Однако ему пришлось привыкнуть к этому: похоже, такое явление вообще невозможно пресечь не только при дворе, но и вообще в жизни.

Время от времени Елизавета просит своего секретаря зачитывать ей отдельные необычные послания, которые попадаются в той огромной почте, состоящей преимущественно из просительных писем, которая приходит на её имя. Вот, например, письмо некоего Фердинанда Ауфрихтига, который просит императрицу носить фальшивые драгоценности, чтобы это вошло в моду и в то же время обеспечило заказами промышленность и пощадило кошельки мужей. Этот человек не так уж неправ. Нельзя, однако, не отнестись скептически к тому, что некий месье де Мюлло де Вильнан из Франции утверждает, будто бы открыл средство против рака и обещает сообщить его императрице, если она вышлет ему аванс в размере пятисот тысяч франков. Прочитав распоряжение, которое сделал в своём завещании недавно умерший граф Манна, Елизавете не остаётся ничего другого, как улыбнуться. Дело в том, что граф пожелал, чтобы ей каждый год вплоть до конца её жизни присылали знаменитый миланский «панетонё» — кекс, напоминающий австрийскую бабу, только намного больше по размеру и суше.

11 декабря императрице приходится немало поволноваться: кронпринц Рудольф выстрелил себе из ружья в левую руку. «Потому что она не познакомила его ни с одним иным развлечением, кроме глупой пальбы, — возмущённо записывает в своём дневнике Мария Фестетич. — Все твари земные платятся жизнью. Такими людьми овладевает своего рода жажда убийства, а это я считаю ненужным. Ещё ребёнком — а как он был очарователен — принц стрелял из своего окна по снегирям, а эрцгерцогиня Валерия, у которой доброе сердечко, плакала горючими слезами». Впрочем, несчастный случай остался без последствий — рана быстро заживает. А вся история показывает, что Елизавета больше не имеет влияния на собственного сына. Всё больше проявляются его характер, его страсть и необузданность натуры, не привыкшей уважать ровным счётом никого на свете.

В январе 1870 г. Елизавета снова мечтает о верховой охоте по ту сторону пролива, которая доставляла ей в последние годы столько радости. Англия её уже не устраивает. Елизавета слышала, что тамошняя охота — не более чем жалкая пародия на охоту в Ирландии. Только там якобы истинный рай для спортивной охоты, только если травишь лисицу или оленя там, отдаёшь себе отчёт, что значит мчаться галопом вслед за собаками, перепрыгивая через различные препятствия. Местность очаровательная, обширные пространства покрыты светло-зелёной травой, земля в большинстве своём ещё не возделана. Картина, совершенно обратная Англии. Население живёт за счёт скотоводства, и поэтому пастбища обнесены загородями, через которые так прекрасно прыгать верхом на лошади. Охота здесь намного опаснее, нежели в Англии.

В охотах нередко принимает участие более сотни всадников, но не в красных фраках, как в Англии. Здесь это не принято. Многие падения объясняются тем, что люди садятся на мало обученных лошадей. У императрицы же отборные лошади. Даже самые сложные преграды она преодолевает играючи. Не раз падает даже сам Мидлтон. Как-то в одном парке вспугнули лисицу. «Я скакала на Истоне, — рассказывает Елизавета Францу Иосифу, — бедняга Мидлтон был очень неловок, совсем не в форме. Скорость была очень велика, препятствия большие, так что вскоре капитан оказался на земле. Затем он упал во второй раз, лошадь его ещё прыгнула, но была так измучена, что приземлилась на голову; какое-то время мне пришлось удерживать Истона, чтобы он не прыгнул на упавших, и этот манёвр мне удался. На этом же самом месте упал и Руди Лихтенштейн...»

Однажды падает и Елизавета. Это случилось уже в конце марта, во время одной из последних охот. Её славная сивая кобыла провалилась в заросший мох. Елизавета с быстротой молнии спрыгивает с неё, кобыла быстро поднимается на ноги, никто не приходит на помощь императрице, которая в одно мгновение вновь оказывается в седле и мчится следом за остальными всадниками. У одного из охотников, которые ехали вместе с императрицей, от пережитого волнения внезапно случился эпилептический припадок. Это было печальное зрелище!

Радость, которую испытывает императрица от верховой езды и охоты, разом померкла, когда с родины пришла горестная весть. Из-за катастрофического половодья Чегедин оказался затопленным и наполовину уничтоженным. Елизавета потрясена. «Получив печальные вести из Чегедина, — незамедлительно пишет она Францу Иосифу, — я решила уехать отсюда... Лишь из последних телеграмм и подробностей, опубликованных в газетах, мы узнали истинные размеры этого несчастья. Поэтому я считаю, что мне лучше всего уехать, да и тебе это больше по душе. Это самая большая жертва, какую я могу принести, однако в подобном случае она необходима...» Елизавета готовится к отъезду, но опасается, как бы Франц Иосиф не потребовал от неё сделать в Лондоне ещё кое-какие визиты, которые всегда тяготят её. Она, так мало задумывающаяся обычно над расходами на своё содержание — например, пребывание в Ирландии поглотило не менее 158 337 гульденов 48 крейцеров — неожиданно становится экономной. «Ко времени моего возвращения домой королева ещё не вернётся из Италии. Принц Уэльский просил передать мне его предложение увидеться со мной где-нибудь по пути моего следования. Может быть, и ты захочешь, чтобы я остановилась в Лондоне? Я охотно избежала бы этого, чтобы сэкономить на проживании в гостинице. Таким образом, вся моя поездка туда и обратно обошлась бы без проживания в отеле».

Франц Иосиф не настаивает больше ни на каких визитах. Он счастлив и доволен, что императрица поняла это, что она возвращается домой без каких бы то ни было намёков с его стороны. Супруги радостно встречаются на вокзале, после чего мать восторженно обнимает свою маленькую Валерию. Трудно поверить, что император и императрица женаты уже двадцать пять лет, так молодо и свежо они оба выглядят. Теперь в связи с серебряной свадьбой императорской четы Вена готовится продемонстрировать Францу Иосифу и Елизавете свою любовь. Елизавета слишком стиснута жёсткими требованиями придворного штата и лиц, имеющих доступ ко двору, поэтому считает себя непопулярной, не понимая, что за пределами этого узкого круга в государстве существуют многие миллионы высокообразованных и умных, простых и работящих, честных и ни в чём не уступающих по крайней мере по своим душевным качествам людей, которые нередко испытывают к императорской чете больше любви, проявляют больше лояльности, чем многие из тех, кто изо дня в день непосредственно пользуется её милостью и расположением. В дни торжеств представляется удобный случай убедиться в чувствах и других слоёв народа. Франц Иосиф сопровождает очаровательную, одетую во всё серое жену, которая в свои сорок два года производит впечатление юной новобрачной, в церковь. Глубоко взволнованная императорская чета стоит перед алтарём, вспоминая прошедшие годы, полные любви и страданий, полные страха и забот, — годы, в которые счастливых дней было всё же гораздо больше, чем печальных.

К сожалению, в эти дни идёт дождь, и торжественное шествие приходится отложить, что, впрочем, нисколько не охлаждает энтузиазма сотен тысяч людей, съехавшихся в Вену со всех концов империи. Лишь знаменитый Макарт [53] демонстрирует свои блестящие полотна несколько позже. Единодушное преклонение населения столицы пред Францем Иосифом и Елизаветой становится выражением истинных чувств подавляющего большинства подданных к своим повелителям. На этом фоне буквально теряются голоса немногочисленных злопыхателей, которые даже в эти дни стараются досадить императрице.

53

Макарт Ганс (1840—1884) — знаменитый живописец XIX в., по приглашению австрийского императора в 1869 г. поселился в Вене.

По завершении торжеств в Вене император с императрицей отправляются в Венгрию, где их встречают с таким бурным восторгом, что даже скептически настроенная ландграфиня Фюрстенберг буквально поражена этим неописуемым воодушевлением венгров. После этих празднеств жизнь императорской четы опять возвращается в привычную колею. Императрица опять с утра до вечера ездит верхом, а если она не в седле, то размышляет о людях, которые её окружают.

Невозможно охарактеризовать императрицу точнее, чем графиня Мария Фестетич 14 сентября 1879 года — в то время, когда будущее было ей, естественно, совершенно неизвестно, — она написала в своём дневнике: «Императрица мила и добра, но ей всё причиняет страдание, а то, что для других — источник чистой радости, превращается у неё в источник неприятностей. Она представляется мне ребёнком из мира фей. Множество добрых фей кладёт ему в колыбельку чудесные дары... Но вот является злая фея и говорит: «Я вижу, тебя ничем не обделили. Но я собираюсь обратить эти качества против тебя самой, и они не принесут тебе никакой радости. Я не дам тебе ничего. Зато лишу тебя несомненного блага, на которое мало обращают внимание, но ах! как оно необходимо, чтобы поддерживать душевное равновесие, чтобы обрести счастье в гармонии сердца и достичь умиротворения. Я лишаю тебя того, что человек неосознанно носит в себе, я отбираю у тебя чувство меры в твоих делах, мыслях и ощущениях. Всё будет тебе не в радость, всё обратится против тебя, даже твоя красота принесёт тебе одни страдания. Твой разум будет до такой степени вникать в суть вещей, пока не приведёт тебя на ложный путь, пока ты не начнёшь презирать человеческий род, ты утратишь веру в добро и любовь. В твоей душе будет копиться отвращение и горечь, пока ты не обретёшь покой...» Боюсь, я окажусь права и всё же я бы пожертвовала собственной жизнью ради её счастья».

Осенью следует отставка графа Андраши с поста министра иностранных дел. Несмотря на всё, что на данную тему было написано, подлинная причина отставки осталась неясной и до сих пор покрыта тайной. Сам он сказал про себя, что не хотел бы принадлежать к разряду тех министров, которые всячески цепляются за своё место, а также к разряду тех, которых прогоняют, когда они надоели. Он хочет быть одним из тех министров, которые уходят добровольно, добившись своих целей. Если судить поверхностно, он раздвинул границы империи, но, по сути дела, углубил разлад с Россией, от которого в конечном счёте погибли все три великие империи континента и правящие в них династии. Однако пока ещё никто так далеко не заглядывает. Можно было предположить, что Елизавету серьёзно расстроит падение министра, но она уже настолько далека от любых мыслей о политике, что мирится с его смещением с высокого поста.

— Ведь он всё же остаётся с нами, — считает она и тем самым отделяет личность Андраши, к которому питает симпатию, от какой бы то ни было политики.

Кронпринц не одобряет такое поведение матери; отец для него слишком консервативен. «Был период, — напишет он позже Латуру [54] , — когда императрицу волновала политика — к счастью или нет, этого я не буду касаться, — и она, руководствуясь взглядами, которые были диаметрально противоположными взглядам императора, говорила с ним о серьёзных вещах. Эти времена миновали. Теперь она больше интересуется спортом, так что отныне и этот путь доведения до императора иных мнений, в общем и целом скорее либерального толка, оказался перекрытым...»

54

Латур, Винценц Карл Макс — граф, австрийский политический деятель. В 1897—1898 гг. — министр просвещения, с 1900 г. — член палаты господ.