Любовь моя

– Природа-то наша разная, – усмехнулась Инна. – Президента ругает? Так теперь это в порядке вещей. Не клясть страну и правительство сейчас считается дурным тоном. Представляю, с каким удовольствием душу отводила!

– Я попытаюсь найти этому разумное, а не эмоциональное объяснение. Предположим… – Аня на миг задумалась.

– Предположение – мать всех провалов, – отчеканила Инна. – Появился шанс занять свое «достойное» место в литературе, так почему бы его не использовать? Ведь был же до перестройки фантастический реализм, как некий пропуск к дозволенному. Теперь надо иначе писать. Не стоит быть заложниками одного строго определенного жанра или направления, новые надо осваивать, нарушая старые каноны. Имя Лены тоже восторжествовало на развалинах соцреализма. И ей оставалось всего ничего – создать что-то присущее только ей.

Жанна не поняла, шутит Инна или всерьез оправдывает и поощряет автора.

– Аня, а эти стихи как тебе? – поинтересовалась Инна.

– Шокировали. Нет, я, конечно, понимаю: гласность, свободомыслие, полярные мнения в чести… Автор утверждает, что религия спасет Россию. Призывает к духовной революции, заигрывает с церковью. А по мне, так религия – это коллективное болото заблуждений. Нет, я, конечно, понимаю, что религия – великая сила, если она во имя добра, но… чем больше плохого я узнавала о священниках, тем меньше верила церкви. Мне не посчастливилось знаться с ее достойными представителями, многократно не везло.

– Легко тебе, Аня, живется, – кисло усмехнулась Жанна. – Все тебе ясно и понятно. Ты не задумываешься о том, что будет после кончины, потому что не предполагаешь жизни после смерти.

– Я считаю, что образование и патриотическое воспитание надо поднимать, хотя бы до послевоенного уровня дотянуть. А на церковь – на место организованного восприятия религиозных догм – люди полагаются и призывают ее в помощники, когда сами не справляются со своими проблемами, – сердито сказала Аня.

– Вот и пусть помогает. Ты же сама говорила, что на некоторых этапах развития общества она полезна, – осторожно заметила Жанна, боясь вызвать ураган упреков. – Или ты вовсе отрицаешь институт церкви? Может, народ возвращается к своим истокам? Достоевский говорил, что человек без Бога превращается в животное. Если нет Бога в душе, то все позволено.

– Без Бога, но не без церкви. Что-то я не вижу вокруг себя великих апологетов веры!

– А вот эта поэтесса Берию оправдывает! Сталина – «гения всех времен и народов» превозносит. Ее бы в ту мясорубку! Мне черный юмор тех лет припомнился. «Собиралась умереть, а вождь жить приказал, подсуетился, посадив на десять лет. Придется жить», – зло фыркнула Инна.

– Мне кажется, Берия был умным, – осторожно заметила Жанна.

– Конечно, умный! Ты о Гулаге? – пустила Инна в нее язвительную стрелу. – Ох и впаяла бы я этой поэтессе по полной, чтобы и тени сомнений не осталось у таких как ты защитничков!

– Может, многое ему приписывают, преувеличивают, оговаривают, выгораживая вождя?

– А теперь ты его? Откуда в тебе комплекс вины? Мне непонятна подоплека этого явления.

– А эта поэтесса ратует за монархию. Считает, что сильная монархическая власть – единственная скрепа нашего великого государства, и что без сталинской строгости коррупцию нам не победить, – сказала Аня.

– Имеет право на собственное мнение, – мгновенно отреагировала Инна.

– Ты умом повредилась или снова меня дразнишь? При царе не было воровства и коррупции? – разозлилась Аня.

– А вот этот писатель тянет нас обратно в социализм. Идеалист, – переключилась Инна на другую «солидную» книгу и тем ушла от Анниного вопроса.

– И что в том плохого? Была оттепель – время необыкновенных надежд, – сказала Аня.

– И как выяснилось, когда мы вступили в пору зрелости, время великих надежд и великих разочарований, – хмыкнула Инна.

– Мы верили в вечную дружбу. Нам казалось, что весь мир под нашими ногами! Мы жили на полную катушку, «яркими, крупными мазками». «Красивые и мудрые как Боги!» В нас была готовность во имя родины принять любые начинания. Я в сибирскую деревню поехала растить таланты. А сейчас невнятное время. Из людей выжимают аромат их душ, их ломают, корежат… – хмурым высказыванием закончила свою патетическую речь Жанна.

– И ты снова, не щадя себя, готова к новым идиотским свершениям? О, это таинственное русское чудо – надежда, вера и любовь! И кто из нас остался верен своим детским мечтам?

Жанна не отреагировала, прекрасно понимая, что эти слова – не оскорбление ей, а дань несносному противоречивому Инниному характеру. Хорошо, хоть без злого матерка.

– И при Брежневе нам достаточно уютно и спокойно жилось, если не считать последних лет его вынужденного правления, называемых эпохой разгильдяйства и застоя, и времени «гонки лафетов», когда один за другим умирали в правительстве генсеки и другие заслуженные старцы. Богатство нас не волновало. Ну не хватало чего-то. Не беда! Главное, что без войн на нашей территории. Один мой товарищ про наше время сказал: «Строили коммунизм, а построили бараки». А я заявляю: «И заводы строили, и квартиры давали». Нехватку в легкой и пищевой промышленности нам устраивали борющиеся за портфели чиновники Госплана. От них все наши беды, – сказала Жанна. – Вроде бы жизнь наладилась и вдруг… эти сумасшедшие девяностые.

Инна энергично возразила:

– Я захожусь от смеха! Развезло тебя на старые дрожжи. Легкое время, но бесперспективное! Время эволюционного пробела. У власти одни блатные. Простому человеку не высунуться, враз задвигали. Милиция своевольничала. Безнравственность во всех секторах жизни, фальшь. Карьеру не давали делать. Вот тебе и причина обмельчания мужчин. Они свою мужественность искали где угодно: в алкоголе, курении, рыбалке, только не в семье и не в стремлении чего-то добиться.

– Не выдумывай. А теперь милиция честнее? При социализме народ был более свободным. При капитализме плохих людей стало больше. Олигархи страну грабят, ничего не строят, деньги за границу утекают. Свобода предпринимательства нужна, но далеко не всем. И выезды за границу – тоже. Всем порядок в стране нужен. Простые люди – а их у нас процентов восемьдесят – из-за нестабильности теперь менее счастливые, чем раньше. Нам в молодости казалось, что если бы у нас руководители государства были более молодые и энергичные, мы жили бы еще лучше.

– А некоторые считали, что ученые, став у власти, изменили бы мир в лучшую сторону, – добавила Аня.

– Мелко копаешь, Жанна. Не ожидала я от тебя непонимания ситуации в стране. Сыну и зятьям не удалось удачно встроиться в современную жизнь? Ну если на производственных примерах ты не сумела увидеть положительных перемен, то загляни в область культуры. Сколько прекрасных художественных коллективов по стране образовалось! Кто бы мог себе такое позволить в наши молодые годы? Везде были чиновничьи препоны, цензура. «Как бы чего не случилось», – сказала Инна.

– А сейчас нам не врут, не измываются? Да на каждом шагу! И перспективы роста у большинства под большим вопросом, потому что безработица, о которой мы раньше не слышали.

– Так пусть не хнычут, а повышают квалификацию. Вкалывать надо, головой работать, – энергично возразила Инна.

– Обострилась проблема глобального одиночества. У мужчин появилась тенденция не заводить семьи. У них нет глубоких привязанностей. Они стремятся жить в гражданском браке, чтобы женщины их нянчили. Для них штамп в паспорте стал, как тавро на крупе лошади.

– Как метка у себя на лбу, – рассмеялась Инна. – Один мой знакомый нашел себе красивую отговорку, мол, боюсь спугнуть свое счастье бюрократическим походом в загс. А у них уже двое детей. Гражданский брак – щель между совестью и подлостью. Я признаю только любовь освященную браком! Я в молодости видела западных хиппи и относилась к ним с презрением. Бездельники, глупыши. Сами себе коверкали жизнь. Надо было вкалывать, а они бездельничали и вели аморальный образ жизни. Протестовали, конечно, но в основном с жиру бесились.