Любовь моя

— Рубина уже не наша, — напомнила Жанна.

— Какая разница! Она свое советское нутро из себя до конца еще не скоро вытравит. Оно из-за каждого угла выглядывает и выпирает как ребра из худосочного тела. Оно словно тень облаков над всем… У Рубиной советская фактура произведений, наша закваска, наше тонкое понимание души, — безапелляционно заявила Инна.

— Мужчины утверждают, что женщины плетутся в хвосте событий, а через их произведения проходит своевременный анализ жизни всей страны. «А они не добирают в чувственности и эмоциональности», — могла бы возразить я. Но сочту за лучшее промолчать. Каждый творец ценен своей индивидуальностью, — сказала Аня.

— Не слишком ли много у нас гениев на один квадратный километр территории? Есть ли у нас сейчас писатели такой общественной значимости как Распутин? — сама себе задала вопрос Инна.

— По мне так экология семейных отношений не менее важна экологии природы. И почва для этой темы слишком благодатная. — Лицо Ани передернула короткая, какая-то извиняющаяся улыбка.

— Значит, книги наших девчонок чего-то да стоят! Инна, завидуй, — фальшиво засмеялась Жанна.

— Для полного счастья мне только этого и не хватало, — отозвалась та.

— Инна, не пойму я тебя. За кого ты стоишь? — растерялась Аня.

— Я жду открытий, новых имен, которые обрели бы особое звучание в нашем расхристанном обществе, чтобы их книги сметали с полок магазинов! Я жду пришествия русских литературных гениев!

— Чтобы современные читатели опустошали прилавки? Ты давно посещала книжные развалы и библиотеки? — спросила Аня.

— Здрасте-пожалуйте! Приехали!.. А я о чем? Давайте, не мешкая, сами поделим всех писателей на известных, знаменитых, талантливых и гениальных.

— Какая самоуверенность! Не нуждаются писатели в твоей классификации. Да и не по тебе эта работа. Пупок надорвешь. Как зубами-то заскрежетала! — усмехнулась Жанна.

— Такие прекрасные слова забалтываем, — тихо заметила Лена.

Инна взглянула на подругу. Та молча кивнула на ее немой вопрос и закрыла глаза.

— Писатели разные, их нельзя ни сравнивать, ни в одну кучу сваливать. Каждый велик по-своему. В современной литературе есть много имен, заслуживающих самого пристального внимания, — вступилась за писателей Аня.

— Так уж и велики, — хмыкнула Инна.

— У нас тот не велик, в кого не бросают грязью, — отметилась неконкретной критикой Жанна. — Лена, твоя слава еще не достигла пика?

— Нет, — отмахнулась Лена и еще глубже «погрузилась» в подушку.

— … Мне Пелевин подходит. Его тексты наполнены аллегориями и метафорами, — тихим шепотом поделилась Аня. — Он пишет о вымышленной современности.

— Милый мой склеротик, не путаешь ли ты его с Поляковым? — удивилась Инна. — У него сочный русский язык и такое мощное переплетение смыслов. Он уже титулованный классик. Многие лета ему. Прочитай его черную, апокалиптическую комедию «Чемоданчик». Сплошь едкая афористическая критика.

— Каждому художнику интересно по-своему обыгрывать жизненное пространство, соединять не соединяемое. Иначе не стяжать ему славы. — Это Жанна попыталась теоретизировать.

— По мне так фантастика Пелевина несуразна. (Инна подначивает?)

— Ты что, Пелевин умопомрачительный, фантасмагорический фантаст. У него особая сатира, — сказала Аня.

— Особая? Обычная, мужская, — не согласилась Жанна. — Сейчас во всем мире в моде галлюциногенная фантастика. Буквально засилье ее. Шизофреническая разорванность сознания, двоемыслие, многомыслие… тонкая грань между выдумкой, мистикой, мистификацией и фантасмагорией. Бог знает что! В ней много откровенного безумия, которое не цепляет, но пугает. Сработана она, конечно, хорошо, но зачем? Фантасты ставят себе некую особенную художественную задачу? Они ищут выход в новые философские идеи и в их осмысление? Может, пытаются найти входы в подсознание, когда человек в пограничном состоянии? У этих писателей патологический интерес к его самым темным глубинам? Их не пугает мир, лежащий за гранью рассудка? Они любители пощекотать нервы? Во времена Леонардо да Винчи у людей искусства тоже был высокий уровень восприятия жизни и созданных ими произведений, но без отклонений.

— Не надо в каждом произведении искать магистральную линию… партии. Универсализм теперь не нужен. Мы не создаем новый капиталистический народ взамен советскому, — фыркнула Инна.

— Фантастика не представляет угрозы для реалистической литературы, не поглотит ее? — посетовала Жанна.

— Да брось ты. У всякого свой «барабан». Чувствуешь себя мальчишкой-героем — пиши о мушкетерах! Пламенный привет мужественным, но бесшабашным персонажам и их счастливым читателям! В пылу веселья всем море по колено! — привычно насмешливо и патетично ответила ей Инна.

— Людям нравится фантастика, они как-то сразу к ней потянулись. Она же в плену держит, невозможно оторваться. Она нужна людям, иначе бы ее не переводили на разные языки, — спокойно сказала Аня. — Фантастика в человеческом сознании творит чудеса. Она раскрепощает, делает более счастливыми. Писатели создают мир, которого нет, но он настолько осязаем, что, кажется, будто на самом деле существует.

— Только Агата Кристи и Жуль Верн все равно по количеству переводов на другие языки занимают первые места, — заверила подруг Жанна. — Чем хороши фантасты? Тем, что их интерпретации фактов, интереснее самих фактов? — с сомнением спросила она.

— Да, это парад литературных трюков, аттракционов и занимательных моментов! Пиршество новаций и идей! Изощряются, кто во что горазд, — весело ответила ей Инна. — А тебе нужны голые журналистские, отличающиеся только неожиданными фактами сюжеты или страстные нравственные, но громоздкие проповеди Толстого? Либо отражение реальности, либо изображение иллюзий? Это разобщение. Но сам факт — я читала — еще не есть правда. Правда в литературе — внутри художественных образов. Они доводят повествование до совершенства правды, — разъяснила Инна свою точку зрения Жанне.

— Для школьников в большей степени нужна не фантастика, а приключенческая литература. Она не уводит детей от реальной жизни, но подпитывает неистребимую любознательность, воспитывает благородство, достоинство, развивает чувство необыкновенного и воображение, без которого человек не поймет, что кому-то, допустим, больно. Приключения — это череда экстремальных обстоятельств, в которых добро и смелость обязаны восторжествовать. Авторы и их герои призывают превозмочь возможности среднего человека. Эта литература не назидательная, а авантюрная и интересная. Она — источник радости, наслаждения и великая сила, объединяющая подростков. И если фильм мелькает перед глазами, то сюжет книги крутится в голове, и читатель «видит» его глазами своего воображения, — бросилась в подробные рассуждения Жанна.

— Женщины и девочки из пространства приключений в основном исключены. Их дело приучаться работать, — проехалась Инна. — Я судорожно пытаюсь вспомнить, что советского приключенческого мы читали в школьные годы, а в голове колом стоит библия нашего детства «Хижина дяди Тома». Сейчас в списке для домашнего чтения нет книг о приключениях. Тризну по ним справляют учителя, сбросили их с корабля современности. И мистику они не одобряют. Но мы и наши дети не чурались на уроках под партой на коленях читать иностранные переводные приключенческие книжки, потому что испытывали в них потребность.