Любовь моя

— Учителя мыслят несозвучно тебе? Консерватизм и романтизм тоже бывают разными: реакционными, передовыми.

— Классику либо облизывают, либо оплевывают?

— Но эта литература не предполагает умствования и наличия интеллекта, — с сомнением сказала Аня.

— Для этого существуют научные издания, — возразила ей Инна.

— Книги о путешествиях искушают и соблазняют детей сбегать из дома, — заявила Аня.

— Любить надо детей, тогда не сбегут, — сказала, как отрезала Инна.

— Современные писатели очень любят политические события маскировать под фантасмагорию. Будут ли эти книги понятны через пару поколений, если и сейчас читатель с трудом догадывается, кого автор назвал перевернутым именем и что его герой натворил, допустим, в жестокие сталинские годы или в «веселые» девяностые? И какой в этих произведениях процент правды? — засомневалась Аня. — А недавно я прочитала книгу автора с громким именем и не поняла, зачем он вместо людей использовал каких-то чудищ с головами птиц, если ясно видно, что пишет он о сталинских временах, проевших нам мозги. До сих пор правду в глаза боится сказать?

— Не трепыхайся. Это в сталинские времена мания преследования у советских людей была массовая. Теперь-то чего трусить? Демократия. По каждому малейшему поводу, слава богу, не требуется уверений в лояльности власти. Никто не шныряет с холодно-стеклянными глазами, — засмеялась Инна. — Теперь это всего-навсего художественный прием, чтобы не было скучно. А что касается исторических фактов, то для этого существуют архивные документы. В них писатели могут отыскать крупицы исторической истины. Хотя кто теперь доподлинно может сказать, что было так, а не иначе?

— Я расхожусь с тобой по этому вопросу. Хорошо, что детективов сейчас пишут больше, чем фантастики. Она — уход от реальности. Лена, фантасмагория, гротеск — они не для тебя? — спросила Аня.

— Они — один из наиболее ярких и оригинальных способов выразить реальность. Но ты права, сама я не очень люблю фантастику. Просто это не мое, потому что для меня главный конфликт кроется не в окружающей действительности — хотя она тоже важна, — а в самом человеке. Я читаю фантастику — надо знать все направления и течения в литературе, — она бывает очень даже разная, но душа моя не проникается ею. И ничего тут не поделаешь. Каждому свое. Мой сын обожает произведения Пелевина.

— У него грубо и примитивно вылезает подтекст. Тебе, наверное, кажется, если реалистичность изображения действительности уходит на второй план, то духовный мир тут же выйдет на первый? — насмешливо спросила Инна Аню.

— Напротив, я пытаюсь тебе втолковать… Это ты у нас такая умная, а для неискушенного невзыскательного читателя…

На этой несуразной Аниной фразе Лена отвлеклась от спора подруг. Ее мысли уплыли в сторону своего понимания прозы современных авторов.

*

— …Какая жизнь, такие сюжеты: бессвязные, клочковатые, болезненно яростные, излишне эмоциональные, — пробурчала Аня. И тут же одернула себя: «В своем недовольстве я сама себе противна».

— У тебя от них всё в голове перемешалось? — непринужденно и насмешливо поинтересовалась Инна.

— Мне кажется, Пелевин злой и нелюдимый.

— Причем здесь характер автора? И потом, ироничный и язвительный — совсем не значит, что злой, — возмутилась Жанна и посмотрела на Инну, ожидая поддержки.

— Достоевский утверждал, что главное в человеке не ум, а то, что им управляет: характер, сердце, доброта, чувства, — сказала та и спросила:

А как тебе неповторимый Довлатов?

— То, что я находила в интернете — не очень… Я до него много читала о лагерях и тюрьмах. Но искорки встречаются, — осторожно сказала Жанна, ожидая очередного подвоха. — Может, туда отсылают то, что не продается?

— Вот так наезд! Черте что и сбоку бантик! Ну, если уж для тебя Довлатов не фигура… Ты, мать, его с кем-то путаешь. Его книги — живой документ общественной жизни. Невольно напрашивается вопрос… Хотя… его тонкая ирония не всем по мозгам. Правда, он ненормативную лексику применяет, — усмехнулась Инна.

— После Солженицына читать у кого-то о лагерях? Помню, он меня ошарашил, подавил. Я поняла, что в СССР была еще и другая жизнь, о которой я не знала. Этим счастьем открытия я обязана Лене. Считаешь, что от твоих слов я Довлатова принуждена буду воспринимать как-то иначе?.. Я слышала, что он хотел быть как Чехов, а стал модным писателем. Только мода не всех трогает, — «отшила» Инну Жанна.

— Она слыхала… Ну, ты даешь! — тонкие ноздри Инны гневно затрепетали, брови грозно сошлись на переносице, но она сдержалась и сказала ехидненько:

— Довлатов не обязан всем нравиться. Я тоже к нему избирательно отношусь. Он разный. Помнишь его «кружева»? В начале пути он один, через двадцать лет другой. Но он прочно обосновался в литературе. Его стилистическое влияние я замечаю даже в соцсетях. К тому же, у любого стоящего произведения есть первый слой, второй, третий. Не всякий читатель своим пониманием быстро добирается до сути авторской задумки, проникает в глубину. Что-то считывается в восемнадцать лет, что-то в тридцать. Тебя устраивает его фраза: «Альтернатива добра и зла подменяется альтернативой успеха и неуспеха»?

— Не смог Довлатов отринуть от себя Россию, хотя жил за границей. Случилась с ним такая «незадача», — ушла Жанна от обсуждения творчества. — Несмотря ни на что преданным оказался хотя бы родному языку. Я его за это уважаю. А Бродский сумел отлучить себя от родины, преодолеть ее притяжение, прижился за границей, получил неслыханную прижизненную славу, все мыслимые и немыслимые награды и почести. Счастливчик. В его жизни была одна трагедия — его ранняя смерть, — спасительно поменяла объект спора Жанна и тем самым дала мыслям подруг другое направление.

— Бродского прекрасно читает моя любимая актриса Алла Демидова, как-то по-своему, но, не ломая ритма автора. Его собственное равномерное чтение — то поступь командора, то заунывный вой, — отметила Инна.

— Бродский не для чтения, а для преклонения. Он больше явление лингвистическое, а мне смысл важнее. Проклюнутся, вылупятся ли еще ему подобные или мы обречены на взращивание и чтение поэзии современных посредственностей? Если только через сто лет? — спросила Аня.

— При наличии тотальной среды, — уточнила Инна.