Любовь на руинах

— Охраняешь ее. Здесь за дверью стоишь, пока я не вернусь. Уйдет, голову сниму!

Успев уловить неожиданное разочарование в его глазах, побежал, сжав в руке оружие, по коридору к выходу.

45

Ярослав.

С моего места — с балкона двухэтажного здания, которое когда-то служило для размещения делегаций, специалистов, временно приехавших на завод, новых сотрудников, только устроившихся и не имеющих еще пока своего жилья — был хорошо виден весь огромный двор завода, вся площадь перед ним. Когда-то здесь, наверное, запросто помещались десятки фур с прицепами и постоянно, как в муравейнике, сновали туда-сюда люди. Теперь же, впервые на моей памяти, здесь собралась такая уйма народу.

Как ни странно, все вели себя спокойно, даже те, кто всегда конфликтовал, и сейчас разместившиеся подальше друг от друга, группировки Петровского и Линькова, не пытались и словом задеть своих врагов! Даже несколько человек, зовущих себя Детьми ночи, а нами называемых просто каннибалами, из группы всеми ненавидимой и презираемой, стояли, как бы в окружении пустоты, на два метра вдалеке от остальных, но слушали, не отводя глаз, Пророка, стоящего на помосте.

Был он невысок, коренаст с интересным, запоминающимся лицом. Когда-то черные волосы его теперь были почти полностью седыми. Немного одутловатое лицо — скорее всего из-за болезни — еще не утратило былой превлекательности. Голубоглазый, с чуть великоватым носом, с легко складывающимися в улыбку полными губами. Ему было на вид лет пятдесять пять — шестьдесят, но когда он заговорил, мне стало казаться, что он гораздо моложе — детская восторженность, искренность и вера в людей, в нас, звучали в каждом его слове.

Мне было хорошо слышно, что говорит Пророк и слова его странным образом заставляли даже забыть о боли. Я слушал и думал о том, что до этого не знал, зачем живу и что должен в этой жизни делать — просто жил и все. Но теперь, теперь мне все стало ясно! Мы должны, просто обязаны возродить свой город — сделать свой Солнечногорск! Найти специалистов, отремонтировать заводы, очистить грунт и воду — тем более, что перенять опыт нам есть у кого!

… И это может быть счастливая, пусть и трудная жизнь! И тут же одернул себя — могла бы быть у меня такая жизнь, если бы рядом была Зоя. А так… имеет ли это все для меня смысл? И вдруг в мое сознание ворвались, по всей видимости, ведь говорил он, практически никем не перебиваемый, уже больше двух часов, его завершающие слова:

— Всегда есть прощение, даже при, казалось бы, страшнейших преступлениях. Всегда есть надежда. Мы с вами живы, а значит, не все еще кончилось. И поверьте мне, даже в нашем мрачном грязном мире, есть место чуду… Чуду, которое может произойти в любой момент, даже когда его абсолютно никто не ждет.

И именно после этих слов в полнейшей тишине, воцарившейся над площадью, вдалеке послышался гул мотора. Но ведь этого просто не могло быть! По всем дорогам стояли кордоны, потому что мы всерьёз опасались теракта! Сейчас, когда, считай, половина жителей города находится в одном месте, проще всего одним махом избавиться сразу ото всех врагов. Но шум усиливался и многие из толпы стали испуганно крутить головами, пытаясь определить его источник.

Я повернул голову в сторону дороги, уходящей загород и увидел свою машину. Ошибиться не мог — ее я бы узнал из тысяч других! Ребята! Ребята возвращаются, поэтому и пропустили машину!

Толпа заволновалась, опасаясь неизвестности. Пророк, похоже, растерялся — им-то не видно то, что вижу я. Пришлось встать, с трудом, опираясь локтем левой руки — она пострадала меньше, чем правая, на перила и прокричать:

— Все в порядке, это наши ребята с задания возвращаются!

Линьков выступил из толпы своих и сказал, обращаясь ко мне:

— Ты их сюда не впускай. Пусть машину за воротами оставят и оружие, так же, как и мы. Вдруг вы нас обмануть решили?

Я слегка перегнулся через перила и приказал Беркуту, специально приставленному ко мне:

— Передай там, на проходной, чтобы заходили пешком и без оружия. И проверьте их, как положено.

Но сам не мог удержаться — медленно поковылял вниз, с трудом опираясь на раненую ногу, — я должен был их встретить!

46

… Машина ехала медленно. Невидимый пока, водитель объезжал каждую кочку. И чем ближе она подъезжала к нам — мне, и ещё четверым молодым бойцам, выставленным для проверки приезжающих на встречу с Пророком, — все отчётливее становился слышен какой-то странный звук, от нее исходящий. Парни переглядывались, вслушиваясь в него. Беркут взялся за оружие и вопросительно посмотрел на меня.

— Нет. Нужно понять, кто в машине. Она же бронированная — с автоматом ты ничего не сделаешь. Найдите себе укрытие, рассредоточьтесь здесь поблизости и будьте готовы стрелять по моему знаку.

Я остался на дороге один. Стоять, лишь слегка опираясь на раненую ногу, было тяжело, но сотни внимательных глаз за моей спиной не давали расслабиться — все собравшиеся ждали, что будет дальше. Правда, выбора у них по-любому не было — вряд ли кто-то из них знал о других выходах с заводского двора.

Машина приближалась, и я начинал понимать, что отчётливо слышу доносящийся из неё надсадный детский плач.

За рулём сидел Давид. Рядом с ним никого видно не было. Когда машина остановилась в паре метров передо мной, через открытое окно со стороны водителя я услышал еще и стоны, полные боли. Давид вышел на дорогу бледный, как полотно. Взглянув на меня, выжал страдальческую улыбку:

— Командир, рад тебя видеть живым! Значит, не зря мы… — почему-то не договорил, шагнул ближе, осторожно обнял, похлопал по плечу и кивнул на машину. — Иди! Я открою дверь.

Я послушно шагнул туда, куда он мне указывал, гонимый каким-то предчувствием, холодящим сердце. Когда Давид распахнул дверцу, в первые секунды я был оглушен множеством самых разных звуков, которыми был наполнен салон моей машины: детский плач, женские стоны, мужские и женские голоса. И среди нескольких — знакомых и незнакомых, выделялся один, тот, который я не спутал бы ни с какими другими. Недоверчиво посмотрел на Давида. Он ухмыльнулся и заявил:

— Сам учил — своих не бросать!

А из машины доносилось, заглушая голос Давида:

— Ты — умница, Линочка!

— Нет-нет, не вставай — тебе отдохнуть нужно!

— Больно!

— Смотри, какие мальчишки замечательные!

Моему взгляду открылась потрясающая картина. Сиденья сзади были выброшены. Прямо на полу расстелено окровавленное одеяло. На нем лежала молодая девушка с длинными распущенными волосами. Ее голые ноги, были раздвинуты и согнуты в коленях. А между ними, спиной по ходу движения, на коленях сидела Зоя и держала в руках маленького сморщенного красного ребеночка, только что, секунду назад, извлеченного из несчастной матери.

Это потом я рассмотрел и узнал ошеломленного Димона со светком в руках. И того самого старика, пустившего нас на ночлег в первую ночь нашего путешествия, только без бороды оказавшегося совсем не старым еще мужиком, с еще одним свертком.

В первые секунды я, стиснув зубы, не веря себе, смотрел только на Зою. Что там Пророк говорил про чудо? Для меня оно свершилось сейчас! Она жива! И она здесь — рядом!

Роженица потянулась к ней, и Зоя отдала малыша, завернув его в какую-то ткань. Вытерла руки и, наверное, почувствовав, что на нее смотрят, медленно подняла голову. Этот взгляд невозможно забыть — узнавание и безумная радость, волна которой буквально окатила меня с ног до головы.