Любовь на руинах

Она рванулась из тесного салона прямо так, на коленях ко мне, выскочила из машины и встала рядом. Стояла и смотрела на меня. Мне безумно хотелось крепко прижать ее, стиснуть в своих объятиях и, забыв про забинтованные, жутко болящие руки, я потянулся… Но она сделала шаг назад! И взгляд такой странный… презирает меня за то, что бросил или… жалеет из-за ожогов?

Понимал, какой может быть реакция человека, вдруг увидевшего меня таким, каким я стал. И видел, как ее глаза медленно наполнились слезами, как они потекли по лицу. А когда она в ужасе закрыла ладонью рот, мне стало так больно, что впору было закричать.

— Я знаю, что недостоин прощения. Оставил тебя там… Обещал, что смогу защитить, что со мной тебе ничего не угрожает…

Она перебила:

— Стоп! Не нужно этого! Не было бы тебя — не было бы и твоих ребят. Значит, ты, как командир, научил их, приказал им, и они смогли сделать то, что ты сам не смог из-за ранения. Я не хочу тратить время на эти разговоры сейчас.

Она медленно протянула руку, положила ее на здоровую мою щеку и прошептала:

— Славочка, миленький, я до смерти хочу тебя обнять, но боюсь сделать больно!

И столько в ее глазах было любви и нежности, что мне оставалось только раскрыть объятья. Она молча прижалась ко мне, обняла руками за талию и прошептала:

— Живой. Живой, любимый мой! У меня лекарства есть! Вот прямо сейчас буду лечить тебя! Я все могу! — она отстранилась немного и посмотрела в глаза. — И даже не думай, что меня ожоги отталкивают или пугают! Забыл, кто я? Я их видела больше, чем ты, за свою жизнь! Помнишь, какая у меня спина? Хозяин следы оставил! Ты жалел меня, когда видел?

— Жалел, — выдавил из себя через силу.

— А я тебя жалеть не буду! Буду только любить! Всегда.

— Ты плакала.

— От счастья, дурачок! От счастья, что вижу тебя живым!

Я не знал, что ей сказать, как передать переполняющие меня чувства. И, не придумав ничего лучше, поцеловал в висок и прошептал на ушко:

— Люблю тебя. Очень люблю.

Кажется, я только на мгновение закрыл глаза, позволяя себе вдохнуть запах ее волос, как вдруг за воротами на сотни голосов взревела толпа. Забыв обо всем на свете, занятый своими чувствами, я совершенно не обращал внимания на то, что там происходит! И понимая конечно, что это ее не защитит от них — задвинул Зою себе за спину. И тут только понял, что они скандируют только одно слово: "Чудо! Чудо!"

Обернулся и понял, о чем кричат, что так сильно поразило толпу мужиков, видевших многое в своей жизни, но такого точно не встречавших никогда — три младенца, родившихся в моей машине, одновременно у одной единственной женщины, тогда как и один в наше время рождался далеко не во всех семьях…

47

Зоя.

Нам дали ровно час времени на перевязку. Антон, предупредил, что как только разъедутся собравшиеся на площади люди, и он сам решит один важный вопрос, все должны собраться в столовой, чтобы отметить наше возвращение, удачно прошедшее первое выступление Пророка и наметить дальнейшие действия. А еще послушать о наших приключениях. Меня удивило и порадовало то, как я была встречена лидером Славиной группировки — он не отделил меня от остальных своих людей, обнял, просил простить его за то, что в пылу сражения на станции метро не мог за мной вернуться. Сейчас, когда все разрешилось, это уже не имело особого значения. А вот с Женькой я поговорить очень хотела. Где-то в глубине души мне казалось, что Слепой догадывался изначально о том, что из себя представляет Странник, но тем не менее подло подставил меня, отправив с таким человеком. Антон распорядился разместить Лину с детьми и Иваном, поэтому за них я не беспокоилась. Сейчас самым главным для меня было — оценить Славины ранения и ожоги и обработать их так, как положено, тем более, что все необходимые лекарства у меня были.

Всё было не так страшно, как мне показалось вначале. Разбинтовав варварски намотанные, местами присохшие к ранам, бинты, я ужаснулась, чего уж там скрывать. Но ожоги на руках не мокли, воспаления особого не было, только площадь… площадь была большой. Бедный мой, как же ты терпел все это время? Но он терпел и сейчас, позволяя отмачивать в перекиси, обрабатывать руки, и не издав при этом ни звука! Бинтовать снова я не стала — лицо у него явно лучше заживает, чем затянутые в тряпки руки.

— Только когда будешь из комнаты, туда, к людям выходить, я лучше забинтую — народу много, заразы всякой тоже. А здесь пока так оставайся.

— Зоя, посмотри на меня.

Я и так смотрела. Все время смотрела на него. И не могла насмотреться! Соскучилась… нет, не так, истосковалась по нему. Странник говорил, что Слава на его глазах был убит. Я не верила в это днем, когда стирая в кровь ладони, вкалывала на грядках. И верила ночами, когда, уставшая и полуголодная, умирала от тоски по любимому, от страха, что не увижу его больше никогда.

Я смотрела. Мне хотелось обнять его снова и повторять, повторять одни и те же слова: "Милый мой, любимый мой, как же я счастлива, что ты жив!"

Вот почему он снова хмурится, ведь сейчас уже боль улеглась — обезболы можно было теперь не экономить?

— Зоя, он сделал тебе что-нибудь?

Кто успел сказать — Димон или Давид? Ведь просила же не говорить о Страннике! Пусть бы думал, что меня просто забыли!

— Нет. Он хотел по доброй воле.

Слава пытливо всматривался в мое лицо — не верил!

— Правда. Он ждал, что я сама, устав от непосильной работы, голода, унижений, приползу к нему, чтобы жить там с ними, как королева. Но ему бы долго пришлось ждать — всю жизнь. Ни за что бы… лучше умереть!

— А со мной? Со мной будешь вместе жить?

— Я уже думала, что не дождусь! Только учти, ты свадьбу обещал мне. Я помню, — обняла его со спины, целуя лицо, коротко обстриженные из-за ожога волосы.

— И тебя не смущает, что я теперь такой…?

— Смущает немного, — соскучилась, целовала в шею и думала только о том, что ему сейчас больно, что не время приставать к нему, но против воли приставала с вполне определенной целью. Затаив дыхание, продолжила. — Придется всю работу взять на себя… Но мне нравится быть… сверху.

Мне хотелось забыть бо всем, что случилось. Не только о том, что было недавно, а вообще, обо всем плохом в моей жизни, и жить сейчас, со Славой, радуясь каждому мгновению. Но он был напряжен и расстроен — чувствовал свою вину передо мной? Молодой боец Тимур, ехавший все время Лининых родов в багажнике, потому что в салоне места не было (но я подозревала, еще и потому, что дико боялся смотреть на сам процесс), рассказывал о том, что Ярослава ранили на его глазах, что пуля попала в ногу. Это потом оказалось, что пули было целых две! Также он видел, как Слава и Степка попали под струю огня. Но плачущей мне он говорил с уверенностью, что из метро обоих выносили живыми, потому что Антон приказал мертвых не забирать — нужно было пробиваться с боем к поезду. Поэтому я надеялась до последнего.

Ну и пусть не отвечает! Пусть сидит, как истукан! Я все равно не могла оторваться — с бешено стучащим сердцем гладила его широкие плечи, легко царапая ногтями гладкую, упругую кожу на крепких мускулах. Целовала везде, куда могла дотянуться со спины — шею, правое ухо, щеку, подбородок, волосы. Вдыхала его запах — чистого тела, волос, вымытых явно недавно. И до меня начинало доходить, что сам он этого сделать не мог — руки же обожжены! Та-ак. Я прямо физически ощутила, как острой иглой в сердце впилась ревность. Получается, с ним рядом все время находился кто-то, делавший для него даже такие вещи, не говоря уж о перевязках! Женщина! Видимо, он почувствовал перемену во мне.