Любовь против (не)любви

Выехали с рассветом, и Катерина поняла, что за без малого год покидает Торнхилл всего лишь второй раз — первый был летом, когда поехали на ярмарку. Но ей частенько случалось ездить по окрестностям, поэтому серый в яблоках Облак уже не шарахался от неё, да и она от него — тоже. Ехали живой рысью, и на закате увидели впереди башни Солтвика.

Анна встретила их с радостью, и рассказала, что Джон уехал позавчера, и известий пока не присылал. Зато вот сегодня прислал с отрядом младших сестёр — Фанни и Энни, с гувернанткой и учителем, и просил Анну принять их — на какое-то время. Ей это показалось совершенно разумным, потому что девочки остались не только без матери, но и вообще без какой-нибудь старшей женщины семейства, а должен же кто-то присматривать за их нуждами, образованием и воспитанием. Катерина была очень рада увидеться с ними обеими, и обещала, что они непременно погостят в Торнхилле, но — когда станет потеплее, и когда Катерина с Робом сами вернутся домой.

Анна выглядела отлично — весёлая, довольная собой и жизнью. Младенец Уилл был вынесен нянькой познакомиться — отличный здоровый младенец, глазами — вылитый Джон, отметила Катерина. Ничего, и здесь люди детей рожают, и всё у них хорошо. Значит, вернёмся домой и подумаем.

Следующим утром снова выехали с рассветом, чтобы на закате услышать шум моря, проехать немного по его берегу, посмотреть на прибрежный лёд и вступить во двор Телфорд-Касла. Катерине показалось, что за год башни стали ещё мрачнее и огромнее, чем ей помнились.

Люди тоже были мрачны — ну да, им тут, наверное, не до веселья. Хотя почему? Катерина не могла сказать, что леди Маргарет любили — скорее всего, побаивались ввиду её непредсказуемости. И опасались вызвать её раздражение и гнев — по причине всем известного склочного характера. Но впрочем, к чему думать о ней теперь? Даже если лорд Грегори решит взять себе ещё одну жену, вряд ли это будет такая же возрастная и скандальная особа, скорее — молодая девица, но это если ему захочется ещё детей.

На пороге их встретил Джон. Обнял их с Робом обоих, Катерина ещё отметила, что ничего уже не трепыхается в груди, и слава богу. А потом сказал:

— Я даже не знаю, хорошо ли, что вы приехали. У нас здесь неладно.

* * * *

Тут только Катерина заметила тёмные тени, что залегли у Джона под глазами — летом ничего похожего не было, да и Анна в Солтвике не сказала ни слова, и по ней не было похоже, что она знает о здешних неладностях.

— Что случилось, Джонни? — нахмурился Роб.

— Расскажу. Сейчас ужин, а потом пойдём к вам и поговорим.

Роб безропотно отправился жить в комнату Катерины, то есть — в бывшие комнаты Кэт. В его собственные покои отправились Майк и Дик Трейси, и Майк вскоре явился оттуда с приличным дублетом и штанами — по нынешним временам такие вещи надевались редко, очень уж по-простому всё было у них в Торнхилле.

Грейс одобрительно хмыкнула, и тоже достала для Катерины нарядные лиф с юбкой, и чепец. Мол, совсем опростились с такой жизни. Катерина только хмыкнула — потому что как по ней, так это вовсе не самое страшное в жизни.

За столом встретились с лордом Грегори — тот скупо приветствовал Роба, а по ней и вовсе только взглядом скользнул, да и всё. И потом ещё прибежал Джейми — взъерошенный и запыхавшийся. Тоже — с Робом поздоровался, а на неё только глянул. Ну и ладно, не очень-то и хотелось.

Люди за столом были мрачны и угрюмы, и Катерина никак не могла расшифровать это молчание. А после и того сильнее — пришёл отец Мэтью и перед началом трапезы громко прочёл молитву, чего тут отродясь не водилось, и даже лорд Грегори без возражений присоединился и вместе со всеми склонил голову.

Впрочем, на подаваемой еде всеобщее угнетённое состояние не отразилось никак. Кормили сытно и обильно, разве что сладостей было поменьше. Дворецкий Питерс как увидел Катерину — так тут же подбежал, и спросил — чего желает миледи, сметаны ли, сливок, а может, булочек свежих? Или вот груш — груши-то есть, да никто их больше так, как покойная миледи, не любит.

Катерина подумала — и попросила грушу. Одну и маленькую. Бедняга Питерс даже лицом просветлел.

А после ужина Джон пошёл с ними, закрыл дверь, присел на лавку, кивнул Грейс — оставайся, мол, и выдал:

— Кэт, ты же у нас теперь не из пугливых?

— Да кто ж меня знает, — ответила Катерина. — Смотря, как пугать будешь. Рассказывай уже, чем вас так сурово всех придавило.

— Да уж придавило, так придавило, — кивнул он. — Роб, что бы ты сказал о том, что наша матушка так любит Телфорд-Касл, что даже после смерти не захочет с ним расставаться?

— Это как? — не понял Роб.

— А это так, что миледи наша мать скончалась, да не совсем.

— Чего? — Роб прямо вытаращился на брата. — То есть как — не совсем?

И перекрестился.

— Вот в точности, как в сказках рассказывают. Когда покойнички встают, возвращаются домой и забирают оттуда всех подряд.

Грейс в углу громко ахнула и закрыла рот рукой.

— Да, дева, ты тоже слушай, — мрачно кивнул ей Джон. — Мало ли.

Вышло так.

Леди Маргарет отдала богу душу честь по чести — исповедалась, причастилась и всё, как положено. Как чувствовала, что ей осталось недолго — позвала отца Мэтью и долго с ним беседовала, подробностей он, понятно, не раскрывал, но — говорил, что тяжело жить на свете упрямым и своевольным. Её тело убрали, как заведено, и положили в церкви — чтобы все простились, как положено. Тем более зима, и приморозило не на шутку — давно уже таких холодов не случалось, и ещё метель сутки не унималась, невозможно было за стены нос показать. Но метель улеглась и сменилась ясным днём и свежим морозом, и разослали гонцов — в столицу, к Роузвиллам — родичам миледи, в Солтвик, в Торнхилл и ещё к некоторым соседям. Лорд Грегори не был склонен торопиться — как все соберутся, сказал он, так и похороним, оттепели пока никто не предсказывал.

— Две ночи миледи пролежала в церкви, как положено, — продолжал Джон, — а на третью — встала и пошла ходить по замку. Как ни в чём не бывало. Только вот тени у неё не было, и пола не касалась, хотя шаги были отчётливо слышны, и вообще они такие, характерные, с подшаркиванием, тяжелые, ни с чем не перепутаешь, как и при жизни были. Первым делом она навестила милорда нашего отца, но тот был сильно пьян и приложил её отборной бранью, как, видимо, не прикладывал никогда в жизни. Но помогло — она из его спальни вылетела, будто за ней сто чертей гнались, и спряталась в своих покоях. А там до сих пор оставалась толпа её комнатных тётушек и девиц — камеристок, служанок, швей, вышивальщиц. И кто-то попрятался, кто-то нет — но самую вредную свою камеристку, Нэн, она забрала с собой. И ещё по дороге заглянула на кухню и увела повариху Полли. Они ж всё тётки простые, им миледи приказала — они встали и пошли. На кухне, говорят, ещё и во все горшки заглянула, и где ещё что съестное оставалось — всё протухло.

— Ты шутишь, да? — Роб смотрел — и как будто не верил.

А вот Катерина поверила — сразу. Потому что стало понятно, отчего не по себе местным обитателям, ведь просто смерть хозяйки так бы не подкосила. Кто-то, глядишь, вздохнул бы свободно, а кто-то и порадовался бы. А теперь уже какая радость, вовсе не до радости!

— Знаешь, вот так я бы шутить не стал — всё же, не Джейми и не Рон, — ответил Джон. — Кстати, Рон здесь тоже был, встречал Рождество. Явился, как ни в чём не бывало, и отец его не прогнал.