Любовь с первой строчки

Но лицо моего писателя по-прежнему сумрачно, замкнуто, словно какая-то тяжелая мысль не дает ему покоя.

– Не нужно хмуриться, Михаил Михайлович! Посмотрите, какой замечательный день! Помните, в "Хароне" у вас написано о том, как теплым летним днем вы гуляли с кошкой Таракашей по лесной тропинке и вдруг ощутили, что совершенно счастливы? Помните?

– Да, помню, - соглашается писатель, - так и было. Обычно, счастливый день вспоминаешь позже, задним числом, а тут так получилось, ощутил счастье в данный момент.

– Вот и я сегодня чувствую, как мне хорошо: этот солнечный день, этот теплый ливень, мы рядом, чего же еще желать, это и есть счастье.

Возвращаемся в Металлострой под вечер. Солнце так же жарит, а мой писатель так же мрачен, молчалив, по-прежнему отвечает односложно и нехотя. Я невольно сникаю.

– Скажи мне что-нибудь, скажи, что я значу в твоей жизни?

– Ты значишь в моей жизни очень много, - отвечает Чулаки, скользнув по мне строгим взглядом.

Сижу насупившись. Вспомнился известный фильм с Леонидом Куравлевым, где главный герой, устав от одиночества и непонимания окружающих, делает предложение первой попавшей, обожающей его юной девушке.

– Катюша, выходи за меня замуж!

И Катюша, весело хлопотавшая возле дорогого гостя, не зная, как ему угодить и чем его угостить, вдруг замирает и сникает...

– А разве вы меня любите?

Проезжаем Рыбацкое, с ужасом жду момента, когда мы въедем в черную грозовую полосу, нависшую над Металлостроем. Но резкий порыв ветра налетел еще раньше, устрашающе ухнул, качнул машину, и обрушился ливневым водопадом, гулко забарабанив по капоту. Стало темно как ночью, я включила фары и замедлила ход. Щетки не справлялись с потоками воды, за окном виднелась лишь мутно скользящая, серая пелена, а шум стоял такой, какой бывает на море во время шторма. Ураганный ветер гнался за нами, дышал и грозно хлопал в заднее стекло. Я искоса взглянула на Чулаки, он сидел неподвижно, смотрел вперед, лицо его было напряжено. Не знаю, о чем он думал в этот момент, но я не испытывала ни страха, ни волнения, какой может быть страх, если мы рядом?!

Прощались все у той же пожарной башни, подъехать к парадной я не решилась.

– Веди машину аккуратно, не спеши.

– До свидания.

Как в ступоре молча смотрела за его шагами по залитому водой асфальту, так и не не сумев задержать его, крикнуть во весь голос самые заветные и нужные слова. Почему?! Почему я разучилась кричать, и вслух, и про себя..

Еще через несколько дней звонок:

– Анечка, нас пригласили в Сиверскую, если ты не против, можно съездить.

– Разве я могу быть против?

И вот, как два года назад, мы снова едем в Сиверскую. С нами едет Нина и еще кот по кличке Кит. День солнечный, жаркий, окно в машине с моей стороны открыто и легкий ветерок треплет мне волосы. Нина с заднего сиденья обеспокоенно спрашивает:

– Аня, почему ты не пристегиваешься ремнем?

– Он мне мешает, - я делаю движение плечами. Нина переключается на Михаила Михайловича:

– Миша, пристегни ремень.

– Аня не пристегивается, и я не буду - невозмутимо отвечает писатель.

Молча улыбаюсь, спрашиваю, почему кота зовут Кит, не иначе, в честь фантаста Кита Шармака, героя повести "Отшельник"?

– Нет, - отвечает Нина, - просто по-русски звучит КОТ, а по-иностранному КИТ.

– А мне больше нравится, если в честь писателя. Какое у Кита Шармака было отчество?
– обращаюсь я к сидящему рядом со мной Михаилу Михайловичу, - не Сергеевич?

– Да. Кажется, Сергеевич.

– Значит буду звать кота Кит Сергеевич.

"Тра-та-та, тра-та-та, мы везем с собой кота.." Между тем, Кит Сергеевич ведет себя беспокойно, необычная обстановка его пугает, в машине ему тревожно, периодически он издает резкие кошачьи вопли. Он еще не знает, но словно чувствует, что едет на встречу новой жизни: в Сиверской его ждут новые хозяева. Как я узнала позже, Михаил Михайлович откликнулся на приглашение при условии, если для этого молодого кота найдутся хорошие руки. Женщины из нашего фан-клуба тут же подсуетились, и такие руки быстро нашлись.

Наконец наша веселая, дружная компания прибыла в Сиверскую и притормозила у подъезда знакомой панельной пятиэтажки. Нас встречают: Ольга Степановна Выдрина с семейством, несколько поклонниц писательского таланта Михаила Михайловича и один молодой человек, студент Вуза. По секрету мне было доложено, что именно Гриша был инициатором этого вечера, и что ему нужно поговорить с писателем о чем-то серьезном. Бессловесного и обезумевшего от езды Кита Сергеевича передают одной из дам, и она тут же уносит его к себе домой.

Оставляем писателя вдвоем с Гришей, о чем они беседуют - нам неведомо. Потом все садимся за накрытый стол, причем для Чулаки специально приготовлены овощи: жареная цветная капуста, тертая свекла. С другого конца стола я протягиваю ему хлеб. Нина, сидящая рядом со мной, тут же восклицает: "Нельзя! Нельзя ему хлеб!" Я не скрывая своего возмущения, недовольно бормочу: "Ну что это за диета, одни овощи и даже без хлеба?!"

Разговор за столом не запомнился, все что-то незначительное, поверхностное, бытовое. Несколько раз я пыталась заговорить о литературе, задавала вопросы о новом романе, спрашивала, что ждать читателям в ближайшее время, но меня не поддерживали и незаметно беседа снова сползала к житейским темам.

После чая отправились на экскурсию по окрестностям. Пожалуй, это было самым интересным и увлекательным за этот вечер. Но проходя по дорожке усадьбы Набокова, я обратила внимание на походку Михаила Михайловича, он шел, чуть согнувшись на левый бок. Испугавшись, что писатель может почувствовать мой взгляд на своей спине, - я отвела глаза.

Скачет и кружит

Красный ветер

После ночи

Сразу вечер

Фейерверк невиданный

Да некому смотреть

Невеста на выданьи

Фокстротит смерть

Ритм бесконечный,

А времени нет,

Пляшет копеечный

Белый свет.

Оказалось, что эта последняя поездка в Сиверскую красочно описана одной из поклонниц творчества Чулаки, Лилией Сониной, которую мы все считали главой, "председателем" нашего маленького фанклуба. Вот отрывок из ее текста (журнал Нева 2005 год, N 4):

"....В тот памятный июльский день Михаил Михайлович приехал в окружении только близких людей. Его сопровождали жена Нина Константиновна и знакомая дама, опекавшая Чулаки. В глаза бросался контраст между этими женщинами. Жена писателя, в прошлом артистка кордебалета Малого оперного театра, выглядела подростком -- маленьким и худеньким. Она старалась быть незаметной возле своего видного супруга. А дама, которая привезла их на своем автомобиле, наоборот, прилагала все усилия, чтобы быть на виду, всячески подчеркивая свою близость к писателю, который воспринимал это с ироничной, но доброй улыбкой. На природу дама выехала почти в бальном наряде, в туфлях на тонких высоких каблуках и с обильной косметикой на лице. В ней все кричало о свалившимся на нее достатке. Но надо отдать ей должное: действовала она бескорыстно и была в меру щедра. Она все делала искренне и восторженно. Михаила Михайловича это явно забавляло, но не одобрялось его женой.... И вот приехали Чулаки с котом на шикарном лимузине, за рулем которого сидела не менее шикарная хозяйка. Эта последняя поездка писателя запомнилась своей комфортностью, настоящим дачным отдыхом, радостным настроем....."