Любовь с первой строчки

Между тем, поэт читает свои стихи, взрослые, серьезные и детские, смешные. Я начинаю что-то вспоминать: да, стиль мне знаком, похоже, я читала эти детские стихи много лет назад своему сыну. Некоторые стихи мы слушаем только на английском, некоторые с переводом, а некоторые с разными переводами, это особенно интересно, т. к. при разных переводах стихи становятся разными, хотя об одном и том же.

После двухчасовой беседы всех приглашают в соседнюю комнату, где накрыт большой стол, на нем тарелки с бутербродами, водка, много водки. Стулья все несут сами. Мы с Михаилом Михайловичем садимся в самом углу, и я, прижавшись к нему плечом, с восторгом шепчу что мне выдался редкий случай увидеть пьяных писателей. От предложенного вина отказываюсь, приходится объяснять, что я за рулем. Михаил Михайлович пьет только минералку.

Уильяма Смита садят в центре, на почетное место, но рядом с ним нет никого. Мы тихонько обсуждаем поэта, его индейскую внешность. Я говорю, что есть такая марка внедорожника Гранд Чероке, на русский манер - джип Широкий. Чулаки смеется. К поэту, тем временем подходит молоденькая, хрупкая то ли поэтесса то ли журналистка и они весело начинают общаться на английском.

Руки тянутся к бокалам, оживление, поэт Кушнер, сидящий справа от меня предлагает вино, разговоры становятся громче, заинтересованнее, кажется вот-вот кто-нибудь хлопнет кого-нибудь по плечу с неизменным "уважаю!", но Михаил Михайлович не вовремя сообщает: "Нам пора". Уходим ни с кем не попрощавшись. Он тянет меня за руку, я притормаживаю, и со вздохом сожаления, оборачиваюсь: нет, не посчастливилось мне увидеть, как напиваются питерские писатели.

Время позднее, но на улице по-летнему светло, дороги просторны и свободны от транспорта. Мы делимся впечатлениями о прошедшем дне. Я улыбаюсь про себя, вспоминая красивых белых птиц на водной глади. О, если б я умела писать стихи!

– Спасибо за прекрасный вечер.

– Будь осторожна, не гоняй..

– Я люблю тебя..

Глава 17

Весна 2002

Киберлогово.

Богословское кладбище.

В редакции журнала "Звезда".

Михаил Михайлович, словно извиняясь, сообщает, что у него сломался принтер и для его починки нужно съездить к мастеру. Серьезный повод, чтоб подъехать к подъезду, а не встречаться тайком на аллее. Чулаки садится в машину, бережно кладет на колени тяжелый пакет. Погода весенняя, но студеная, неистовое апрельское солнце слепит глаза и будоражит. Я открываю окно в машине со своей стороны и город врывается в салон, оглушая нас шумом и весенней суетой.

Едем на Фонтанку: у парадной старого питерского дома нас встречает неприметный мужичок средних лет. "Настоящий компьютерный бог" - так отозвался о нем писатель. Поднимаемся по лестнице и входим в странную квартиру. Сразу, на пороге мы спотыкаемся о гору запчастей всевозможной разобранной оргтехники. Запчасти лежат в прихожей, в коридоре; везде, куда можно бросить взгляд - видим компьютерный и телевизионный лом. Вдоль стен штабелями возвышаются мониторы вперемежку с микросхемами, проводами, колонками и и прочим хламом подобного рода.

Мастер компьютерной техники довольно резво пробирается через экзотические залежи пластика и железа, мы же ступаем осторожно, боясь что-либо задеть неосторожным движением. Убрав со стула какой-то железный ящик с торчащими из него проводами, хозяин садится за стол, так же заваленный запчастями. Чулаки, придерживая очки, удивленно озирается и пристально смотрит по сторонам.

– Мне здесь нравится, очень необычно.

Еще бы не нравилось! Чулаки, со своим супер-мозгом и способностью мгновенно воспринимать новейшие технологии, - сразу ощутил себя в привычной среде. Перенесись писатель на машине времени в следующее тысячелетие, он, быстро адаптировавшись, снова пошел бы на опережение. Если он сам не ремонтировал сломанный принтер -- то лишь по причине плохого зрения.

– Похоже на логово компьютерного робота, - тихо произношу я.

Я ищу место, где бы сесть, вижу кресло, заполненное хламом лишь наполовину, пытаюсь втиснуться в эту половину, при этом мастер, испугавшись, тут же вскакивает и торопливо выхватывает из-под меня какую-то металлическую корягу. Сижу не шевелясь. Михаил Михайлович стоя (сесть больше негде), беседует с хозяином и возможной причине поломки. Я в этом ничего не понимаю и в технических терминах не слишком сильна, потому сижу тихо, как примерная девочка, но потом встаю и ухожу в туалет. Возвращаясь, удивленно сообщаю: "Странно, но в туалете ничего лишнего я не заметила. Наверное, это единственное место в квартире свободное от железа" На что Чулаки замечает, что если единственное, значит, в ванной все же что-то есть?" "Да, в ванной лежит...." - и мастер сыплет техническими терминами, а я с ужасом наблюдаю как грубо он ковыряется отверткой в разобранном принтере, мне страшно, что все детали растеряются, просто исчезнут среди такого же хлама и принтер будет невозможно собрать.

Чтоб внести оживление в беседу, рассказываю мужчинам про своего сына. Однажды, когда моему Боре исполнилось года три, я задала ему вопрос:

– Скажи, Боречка, вот если б вдруг здесь появился волшебник и сказал, что исполнит любую твою просьбу, любое желание, - что бы ты попросил у волшебника?

Сын молчит, пожимает плечами: не знаю!

– Ну, как же, не знаю!
– не успокаиваюсь я, - проси у волшебника, что хочешь, может, шоколад, игрушку, или мороженое?

Боря отмахивается, но я не отстаю, и после долгого раздумья, сын вдруг сообщает:

– Хочу, чтоб здесь было много-много моторчиков!
– При этом делает жест рукой, означающий, что вся комната должна быть заполнена моторчиками.

– Так вот, - заключаю я, если б сюда попал мой сын в трехлетнем возрасте, уж как бы он обрадовался такому количеству моторчиков! А вы, мастер, были бы просто волшебником.

Примерно через полчаса принтер собран и уже работает, - оказалось, сломалась какая-то незначительная мелочь. Мы все довольны: да, действительно, мастер - высший класс! Михаил Михайлович предлагает деньги, но хозяин отказывается: "За такие пустяки денег не беру"

Покидаем киберлогово, выходим на набережную Фонтанки, весело щуримся от солнца довольные тем, как быстро освободились. Садимся в машину, и Михаил Михайлович тут же притягивает меня к себе и целует так, словно с нетерпением ждал этого момента, и вот, наконец, дождался. Смотрим друг на друга, улыбаясь и я, все еще слегка ошеломленная, спрашиваю:

– Ну, а сейчас куда?

Еще утром, думая о предстоящей встрече, я почему-то представила, как мы поедем на кладбище, и потому услышав "давай съездим на Богословское кладбище" - я ничуть не удивилась. Мы уже давно научились чувствовать друг друга на расстоянии, не улавливать мысли, а чувствовать их как свои собственные.

Дорогу на Богословское кладбище мне не нужно показывать, мы ездили туда с писателем в прошлом, 2001 и в позапрошлом году. Помню, зажигали свечи и клали на могилу цветы. Я всегда покупала мои любимые ноготки, каждый цветок как ярко-оранжевое солнце с детского рисунка. Но на этот раз мы заехали в магазин и купили пакеты с землей, цветочные семена и детскую лопатку.

Находится Богословское кладбище в черте города, в конце Кондратьевского проспекта, дорогу туда запомнить легко, но вот могилу найти не просто. Это сейчас я туда пройду даже с закрытыми глазами, а тогда я шла за моим писателем, не задумываясь и не запоминая пути (может и задумываясь, но прочь гоня ужасные мысли).