Любовь в Буэнос-Айресе
Шрифт:
Ж.— И сегодня пришел опять...
Г.— Когда стальные костяшки его пальцев вновь забарабанили в эту дверь, меня всю, от головы до кончиков пальцев, охватила дрожь.
Ж.— Хорошо, но сначала расскажите, пожалуйста, чем вы занимались в промежутке между вчерашним и сегодняшним его приходом.
Г.— Спала, много часов подряд, то и дело просыпаясь от полной иллюзии, что он здесь, в номере, и может обидеться и уйти, если я сейчас же не начну занимать его разговором и показом чего-нибудь, что было бы ему интересно. Кроме того, несколько часов провела в ванне. А сегодня утром сходила в парикмахерскую.
Ж.— Сегодняшние ваши любовные утехи были более или менее бурными, чем вчера?
Г.— Помню, когда я посетила Сан-Франциско, мне с трудом верилось, что этот современный, лучащийся золотом город возведен на руинах,
Ж.— Последний вопрос мне будет столь же сложно сформулировать, насколько вам — просто ответить на него. Как бы это поудачнее выразить?... Мужчина, идя по улице или сидя в салоне и ведя интимную беседу, создает себе образ, который не всегда совпадает с другим, плотским образом, являемым им в спальне, наедине с вами...
Г.— Понимаю.
Ж.— Или скорее так: тот мысленный образ Лео, который сложился у вас, гармонирует или находится в противоречии с его плотским образом?
Г.— Я отворила дверь, и он вошел, отводя взгляд. Я спросила, не выпьет ли он со мной за компанию чаю (как видите, в этом отеле каждый номер оборудован чудесной кухонькой). Он ответил, что да, и отдал мне зонт и плащ, которые я у него попросила. Затем спросил, не хочу ли я куда-нибудь сходить — например, на выставку или в кино. Я ответила — стоя к нему спиной, так как была занята приготовлением чая, — что в этом городе нет ничего, что бы меня особенно интересовало. Обернувшись, я увидела, что он, почти раздетый, стоит посреди комнаты, а у ног его лежат брошенные на пол брюки, пиджак, ботинки и жилет; теперь он развязывал галстук. Такая наглость возмутила меня, и я приказала ему немедленно одеться. Он рассмеялся и снял трусы. Я не успела вовремя отвести взгляд и увидела его напрягшийся от возбуждения фаллос, который при свете дня ужасал своими размерами, подумала о своих органах, еще ноющих после вчерашнего нападения, и невольно вспомнила картинку из своего учебника то ли для третьего, то ли четвертого класса, где были изображены колодки, зажимы и прочие орудия, которыми испанские колонизаторы пытали патриотов-креолов, чье восстание было подавлено в 1810 году. Он набросился на меня и с силой приник к моим губам. Я не отважилась криком позвать на помощь коридорных, но продолжала сопротивляться (ибо я решила про себя, что ни один мужчина не станет уважать женщину, покорно позволяющую силой овладеть собою), покуда сила в моих руках не иссякла. До тех пор сопротивление мое было скорее морального порядка, однако когда я почувствовала, как пот градом струится с него, меня захлестнуло настоящее отвращение, заставившее меня содрогнуться. Но перед лицом своей беззащитности все, что я могла, — это расплакаться. Рыдания сотрясали меня, словно порывы ветра — мертвый листок. Своими неумолимыми руками он раздвинул мне ноги. Я слабо, еле различимо взмолилась не делать этого. Остальное мне вспоминается как сквозь туман. Возможно, страх боли привел меня в полуобморочное состояние. Знаю лишь, что, вновь придя в чувство и ощущая, как он тихо, осторожно проникает в меня, я насилу сумела отыскать собственные руки — раскинутые крестообразно в стороны — и обнять ими его торс. Спина его была мокрой от пота. Я нащупала свободный край простыни и вытерла его. Он нежно поцеловал меня, и мы больше уже не разнимали своих уст. Я надеялась, что вот сейчас он оторвет свои губы от моих, и я скажу ему, — отвечая на его вчерашний вопрос — что люблю его. Но так и не смогла произнести ни звука. Сладкая волна экстаза накатила снизу, захлестнув по горло. Я широко распахнула глаза и увидела его ресницы, висок, прядь темно-русых волос.
Ж.— О чем вы думали в этот момент высшего наслаждения?
Г.— Ни о чем.
Ж.— Согласно новейшим психоаналитическим теориям тот, кому во время занятий любовью удается ни о чем не думать, — натура здоровая.
Г.— Значит, ко мне это не относится, так как теперь мне вспоминается, что когда оргазм своей сухой рукой перехватил мне горло, вынудив вновь закрыть глаза, я подумала: небо существует, Бог любит меня и потому, в награду за все страдания, одарил меня истинной любовью. Бог вопросил, готова ли я принести любую жертву моему избраннику за эту любовь, — и я ответила, что, конечно, готова. Более того: исполнить волю Лео будет для меня наслаждением.
Ж.— Не припомните, какой на вас был туалет в тот момент. Я имею в виду — во время беседы с Богом, на небесах.
Г.— Кажется, наряд морской пантеры, хотя не могу утверждать.
Ж.— Не приходит ли вам в голову мысль, что мы, женщины отважнее, чем думаем? Подумайте только: быть запертой один на один в комнате с существом втрое сильнейшим!..
Г.— Это та сила, которая необходима для защиты любимой. Представьте
другое: что бы было с вами, если бы, посреди джунглей, не оказалось рядом сильной руки, способной нанести смертельный удар изготовившемуся к прыжку леопарду...Ж.— Вы хотели бы рассказать мне еще что-нибудь перед прощанием?
Г.— Да. Когда он проснется, я скажу ему, что... люблю и что отныне его воля станет моей. До сих пор я казалась ему холодной и высокомерной, поэтому он и прибегал к такому неистовому напору. Теперь же он узнает, какова я на самом деле, и полюбит еще сильнее.
Ж.— Он зашевелился. Не иначе как мы разбудили его своей болтовней. Я ухожу...
Г.— Постойте. Прежде я хотела бы задать вам один вопрос. Когда должна выйти объявленная в вашем журнале статья о так называемом корне женской красоты?
Ж.— Я помню, что видела подобный анонс, но не в нашем журнале. Мы такого шарлатанства не публикуем.
Г.— Меня зачаровала сама постановка вопроса в этом объявлении: «Корень вашей красоты — инстинктивный или церебральный? Питается ли она из экзистенциального, физического или аксессуарного источника? Проверьте сами». Мне страшно хочется это узнать. С тех пор, как я почувствовала себя красивой, меня снедает любопытство — инстинктивная я красавица или экзистенциальная?
Глава VIII
Вор (многие годы скрывающийся от полиции в закоулках касбы):Так стало быть, вы решились вернуться сюда, кинуть прощальный взгляд на обитающего здесь зверя... Как вам моя клетка? Как вам касба алжирской столицы?
Хеди Ламарр. Я не люблю путешествовать — это приводит меня в ностальгическое настроение. Если, открыв глаза, я обнаруживаю, что нахожусь не в Париже, мне хочется вновь закрыть их и больше не открывать. Вы знаете Париж?
Вор (с гордостью).Каждый камень, каждую улицу, каждый бульвар!
Хеди Ламарр (оглядывая жалкую таверну, в которой они сидят).Как все это сейчас далеко...
Вор (указывая на украшающие собеседницу драгоценности).Вам не страшно появляться в таком виде в подобных местах?
Хеди Ламарр. Нет, если со мною рядом Пепе ЛеМоко.
Вор (сжимая ее в объятиях).Ты прекрасна! Но слова эти произнести несложно... Ты, должно быть, устала их выслушивать. Я хотел сказать другое. Для меня ты — больше, чем просто красивая женщина. Два года я чувствовал себя потерянным, точно шел наугад с закрытыми глазами, как лунатик. И вдруг я проснулся — потому что появилась ты — и не могу понять, как прожил столько времени, ожидая тебя... Знаешь, что ты для меня? Париж! Вот что: воплощенный Париж, весь, целиком.
Хеди Ламарр (с нежностью).Мне пора... Постараюсь завтра прийти снова. Пораньше. Но... что если мне не удастся? Ты, Пепе, не смог бы вылезти из этой своей касбы и отправиться мне навстречу?
(«Алжир», Юнайтед Артистс)
АНКЕТА
(бланк, полученный художницей Марией Эстер Вилой для подачи заявки на участие в Панамериканском фестивале искусств Сан-Паулу в июле 1969 года)
Ф. И. О.:
Место и дата рождения:
Семейное положение:
Домашний адрес:
Образование:
Прежняя артистическая деятельность:
Награды:
Произведения, предлагаемые для участия в фестивале:
Дата заполнения анкеты:
Буэнос-Айрес, 24 апреля 1969 года
Исповедь Леопольдо Друсковича личному врачу
...мне снилось, будто я здесь, в вашем кабинете и вы мне показываете эти пластины с отпечатанными пятнами разных цветов, которыми раньше пользовались во время тестов — помните, такие симметричные. Во сне все эти пятна изображали бабочек, но среди них не было ни одной целой, у каждой чего-нибудь недоставало — и, естественно, недоставало с обеих сторон: ведь это абсолютно симметричные пятна, которые образуются при сгибе листа по оси... Крылья у всех бабочек были повреждены. А я должен был отыскать такую, у которой было бы повреждено только одно крылышко, и никак не мог ее найти, а вы все больше раздражались. И вдруг действие сна перенеслось в редакцию моего журнала. Меня вызвал главный редактор, а я в этот самый момент рисовал бабочку: начал с туловища, но тут как раз меня позвал шеф, и я должен был бросить неоконченный рисунок — тельце без крыльев, походившее на червя или хилый член младенца. Ничтожество. Главный все звал меня...