Любовная проблема

— Это было интересно.

Эмма посмотрела направо и увидела Грейс буквально с языком за щекой, которая наблюдала за всем происходящим. Затем Райли оказалась слева от нее, ухмыляясь, даже когда она наносила блеск на губы, пока они втроем наблюдали за своими тремя великолепными мужчинами.

Нет, не их мужчинами.

Кэссиди не принадлежал ей.

Но на секунду ей показалось... ей показалось, что это так.

Глава 20

Цель Джули — трясти своей замужней задницей.

Достигнута.

И даже более того.

Митчелл не был таким уж хорошим танцором, что абсолютно никого не удивило, но Джули была на танцполе не одна. Эмма и другие женщины были рядом с ней: от «The Electric Side» до песен Бритни Спирс, которые Эмма не слышала со школьных времен (просьба невесты).

Конечно, не все танцы сопровождались трясением попы из-за выпитого шампанского, или дикими взмахами рук. Было несколько и медленных песен.

Песни, которые требовали медленных покачиваний, сексуальных прикосновений и романтики.

Под эти песни Эмма тихо соскальзывала с танцпола, чтобы освободить место для пар. Снова и снова она наблюдала, как Джули обвивает руками шею Митчелла, шепчет что-то, что вызывает редкую улыбку у застегнутого на все пуговицы брокера с Уолл-стрит.

Она наблюдала за Грейс и Джейком, развлекая себя тем, что пыталась определить, кто из них двоих выглядит счастливее, но сдавалась, когда понимала, что они оба счастливы и влюблены настолько, насколько это вообще возможно.

А потом появилась новая пара, Сэм и Райли, которые так идеально подходили друг другу, так крепко обнимали друг друга, что к горлу Эммы подступил новый комок, хотя ей казалось, что после церемонии у неё не будет хватать слёз.

Конечно, Эмма не все время была в сторонке. Джейк приглашал её на танец, как и Сэм. Она не танцевала с Митчеллом, хотя знала, что это потому, что в те несколько раз, когда парню удавалось оторваться от Джули, его подхватывала какая-нибудь обожаемая родственница. Большинство из них были либо пожилыми, либо детьми, и все они были очаровательны.

Эмма также танцевала с Коулом Шарпом, который, как она и не подозревала, дружил с Митчеллом и оказался таким же язвительным и обаятельным, как ее и предупреждали. Но хотя у него была дьявольская улыбка, чертовски красивые волосы и то, что Райли называла сексуальными глазами, и хотя он дико флиртовал, между ними ничего не было. Коул не делал никаких шагов, а Эмма и не хотела.

К тому времени, когда диджей объявил последнюю песню вечера, Эмма была приятно пьяна от шампанского, на левом мизинце ноги появилась мозоль, и она была почти невыносимо счастлива.

Почти.

Потому что последний танец вечера был медленным — и под песню, которую она не слышала много лет, но очень любила.

И когда она и другие холостяки и холостячки покидали танцпол, а пары всех возрастов рука об руку выходили на танцпол, что-то закралось в головокружительную атмосферу вечера.

Тоска.

Она говорила себе, что ей хорошо быть одной — она даже хотела этого — но когда свет померк, музыка стихла и начались прикосновения, Эмма захотела этого. Захотела всего.

Джули поймала взгляд Эммы через плечо Митчелла и многозначительно подняла брови. Предположив, что подруга беспокоится о ней, Эмма радостно помахала ей рукой и ухмыльнулась, прежде чем решить, что, возможно, она не прочь спрятаться в уборной.

Она была рада за своих друзей — действительно была рада — но сейчас она не хотела быть в сторонке. Не тогда, когда она чувствовала себя такой чертовски уязвимой.

Но когда Эмма повернулась, чтобы трусливо уйти, она наткнулась на твердую грудь и поняла, что Джули пыталась ей сказать.

Кэссиди стоял прямо за ней.

Он потянулся, чтобы схватить ее за руки и поддержать, но эмоции вывели ее из равновесия больше, чем тело, и она рефлекторно отпрянула назад, прежде чем он успел вступить в контакт.

Его улыбка была мимолетной, а глаза грустными, когда он опустил руки.

И именно эта грусть заставила ее протянуть руку, и на мгновение коснуться его руки.

— Прости, — тихо сказала она. — Это просто...

— Самозащита, — сказал он. — Я понимаю.

Она почти не видела его на протяжении всего приема — намеренно — и в какой-то момент вечера он потерял пиджак от смокинга, но галстук-бабочка остался. С белыми рукавами рубашки, закатанными до локтей, но идеально завязанным, идеально прямым галстуком, он представлял собой неотразимое сочетание официальности и непринужденности, и ей необъяснимо... хотелось прикоснуться к нему.

Она прикасалась к нему.

Она опустила руку обратно на бок, когда осознала это, но в тот же момент, когда ее рука упала, его рука поднялась. Он приглашал ее на танец.

Эмма посмотрела на его протянутую руку, затем встретила его взгляд. И в конце концов, не идеальный галстук-бабочка или сексуальная белая рубашка заставили ее вложить свои пальцы в его.

Это был взгляд его глаз. Не совсем умоляющий, даже не страстный... просто спокойное чувство правильности.

Как будто они должны были танцевать под эту песню, в эту ночь. Друг с другом.

И вот так Эмма отпустила. По крайней мере, на эту ночь, она отпустила боль.

Его глаза вспыхнули — зеленые сегодня вечером — когда их ладони соприкоснулись, и он накрыл большим пальцем тыльную сторону ее ладони, как будто хотел помешать ей передумать.

Но Эмма не изменила своего мнения.

Она позволила ему вывести ее на танцпол, пока они не смешались с покачивающимися парами. Вместо того чтобы отпустить ее руку, он потянул ее за собой, чтобы притянуть ближе, чтобы его вторая рука оказалась на ее талии.

Его ладонь была горячей, и она прерывисто вздохнула, когда подняла свободную руку к его плечу.

Рука, державшая ее, слегка изогнулась, крепче сжимая ее.

А потом они танцевали.

— Знаешь, ты был прав, — услышала она свои слова, уставившись на чистый воротничок его рубашки.

Он не ответил, но она знала, что он слушает.

— В ту ночь, когда ты положил руку мне на спину... ты сказал, что мне нравилось, когда ты прикасался ко меня там. Мне действительно нравилось, — Эмма сглотнула. — И до сих пор нравится.