Любовники в заснеженном саду (Том 2)

Я спокойно пережидаю вспышку ее ярости. Я вообще стала спокойной, как Боа-Удав, как Змея-Сирена, как, мать его, Филин...

– Ленчик писал книгу... Писал книгу... То есть я думаю, ее начала Виксан... Помнишь, он отбирал мои дневники... Те, которые я писала на гастролях..

– Да пошли они в задницу, твои дневники!!!

– Он отбирал мои дневники. Для этой книги...
– упрямо продолжаю я вколачивать в Динкину башку свою теорию.
– Теперь он ее закончил... Наверное, даже прослезился...

– Ты-то откуда можешь знать?

Это риторический вопрос, Динка и сама понимает. Она слишком давно знает меня. Меня и Ленчика. Ленчик сам говорил, что я похожа на него. Пугающе похожа, именно так. И она это знает, и я. Я чувствую Ленчика как никто. Я вижу его. Ведь я - Рысенок. Р-ысенок. А Рысь умеет видеть сквозь стены, так сказано в моем бестиарии. И я вижу сквозь Ленчикову стену. Я вижу отвратительные тухлые внутренности, которые спрятаны за стеной; внутренности, сожранные жаждой славы, денег и болезненным самолюбием.

– Я знаю. "Это не убийство, а всего лишь самоубийство двух сумасшедших"... Две сумасшедшие - это мы. Мы ведь похожи, правда? Никаких мозгов у нас не осталось, все нас бросили, и мозги тоже... Это когда-то мы были всем, а теперь стали никем... Скажешь, не так?

Динка молчит.

– Скажешь, не так?
– продолжаю наседать я. Динка молчит.

– Скажешь, ты никогда не думала об этом? После всего, что мы потеряли.. И с чем остались...

– И с чем же мы остались?

– Со всем этим... И еще с дурацким ярлыком извращенок, лесбиянок, бесстыжих сосок... Мы нравились всем, когда были пацанками... А теперь... теперь мы не пацанки, Динка... Мы девки, которым только и остается, что...

Я замолкаю. Я смотрю на плед, который Динка накинула себе на плечи. Я вижу кожу, которая проглядывает сквозь плед. И я... Я вдруг начинаю понимать, как постарела эта кожа, измотанная бесконечными мужиками, пьянкой и вылезшей полгода назад наркотой. Как она истончилась. А ведь Динке только восемнадцать. Так же, как и мне... Но ведь и моя кожа не лучше. Ее никто не касался, ее никто никогда не касался, кроме сценического пота в бесконечных гастрольных турах. И она... она даже не старая...

Она - мертвая.

– Разве ты никогда не думала об этом, Диночка? Разве то, как ты убиваешь себя - разве это не самоубийство?

– Плевать, - глухо говорит Динка.

– "Никто ничего не заподозрит..." Потому что это не будет до конца самоубийством... Потому что это...

Я замолкаю, оборвав фразу на полуслове, я близко придвигаюсь к ней, так близко, что у меня начинает кружиться голова. И беру ее за исцелованную инъекциями руку.

– Потому что это... Главное - доза, правда?

– Ну надо же, какая осведомленность... Хотя ты любишь потрындеть о том, в чем ни хрена не смыслишь... Ленчикова школа... Ненавижу...

– Главное - доза, правда?
– Мне плевать на ее слова, я знаю их наизусть. Почему бы нам не умереть от передозировки?

– С какой стати?
– Динкин голос слабеет на глазах.

– Или сделать это специально... Это ведь можно сделать специально, когда очень сильно устанешь? Виксан устала... Вот она это и сделала... Сама.

– Нет... это просто была передозировка...

– Она просто устала... мы тоже устали... Мы просто устали. Ты сама об этом говорила... Столько раз... А тут - один-единственный укольчик, и вся недолга... Ангел, наверное, знает в этом толк... Он ведь достает тебе твой сраный героин... Он знает толк в дозах... И не Ленчику же его учить этому в самом деле, правда?..

Динка молчит.

– Вот только я... Я ведь не употребляю наркотики. Я даже не курю... И пью только пиво... И то не всегда... Со мной придется повозиться, хотя особых проблем не будет... Я покладистая...
– Я тихонько смеюсь. Как сумасшедшая. Сама с собой.
– "Р."... Рената... Ренатка... Рысенок... со мной придется повозиться.

– Не надо, - неожиданно просит Динка.
– Не надо смеяться... пожалуйста...

– Он даже предсмертную записку сочинил... Он молодец, Ленчик...

– Чью?

Я молчу. Я так и вижу эту картину. Когда-то популярный дуэт валяется на сбитых простынях, перепутав руки и ноги... Обняв друг друга... Или что-то в этом роде. И предсмертная записка, куда же без нее, она все объясняет.

Мы устали. Устали. Популярность нас опустошила, выжрала изнутри.

Классический сюжет. Не мы первые, не мы последние.

Очень романтично... Убийца - мы сами.

Убийцы - мы сами...

Я чувствую внутри такую пустоту, что впору самой писать предсмертную записку. Наверняка я написала бы ее не в пример лучше, чем это сделал Ленчик. Наверняка в ней было бы гораздо меньше фальши. Ведь я и вправду думала... думала об этом... И смогла бы подобрать нужные слова... Может быть, предложить свои услуги Ленчику, пока Ангел нас не укокошил?

Кажется, я снова улыбаюсь, а потом тихонько смеюсь.

– Не надо... Пожалуйста... Не сходи с ума...
– снова тихо просит меня Динка.

– Я только не знаю, что такое Риера Альта...
– говорю я, прогнав улыбку с лица.
– Не знаю...

– Это улица, - после непродолжительной паузы говорит Динка.
– Улица в Барселоне. Риера Альта, 56.

Теперь приходит моя очередь удивляться.

– Откуда ты знаешь?

– Откуда?

Динка протягивает мне обрывок счета, на который я переписала письмо Ленчика. Это обрывок той самой Риеры Альты, с именем Ангела. Беспечного Ангела, ангелы просто не имеют права быть другими. Вот теперь мне становится по-настоящему смешно.

Ангел никак не тянет на профессионального убийцу.

Ангел - растяпа.

Бедный, бедный Ленчик! Красоту твоих замыслов безнадежно гадят бездарные исполнители. Сначала мы с Динкой, не оправдавшие надежд на самый крутой, самый скандальный проект века, а теперь вот еще и обдолбанный анашой неумеха-Ангел...

Гнать таких киллеров в шею!

Я несмело улыбаюсь Динке, а Динка несмело улыбается мне. И пока она улыбается мне, пусть несмело, пусть робко, впервые за два года... Пока она улыбается, я понимаю, что умирать мне не хочется. Ни при каких обстоятельствах.