Любовники в заснеженном саду (Том 2)

– Не буду, - легко соглашаюсь я.

– Так что? Сходим куда-нибудь?

– Не сейчас... Мне нужно побыть одной.

Я стараюсь произнести это убедительным тоном влюбленной студентки, влюбленной массажистки, влюбленной учительницы музыки. По классу аккордеона. И Ангел отступает - аккордеон слишком серьезный инструмент, к тому же он не совсем в испанском духе.

– Я ненадолго, - продолжаю канючить я с самым независимым видом.
– И вот еще, Ангел... Я хотела тебя попросить... Говорят... говорят, это делает секс незабываемым.

– Что именно?

– Ты понимаешь... Понимаешь, о чем я говорю... Я скашиваю глаза на сгиб локтя: el dopar, что же еще!.. Перехватив мой взгляд (о, этот мой знаменитый взгляд, один из нескольких знаменитых взглядов, выработанных фотосессиями), Ангел улыбается, он все понял. Теперь он искренне мне рад, я это вижу.

– Нет никаких проблем, девочка... Когда угодно и сколько угодно. Это и правда делает секс незабываемым... Тебе ведь хочется секса?

– Очень... Хочу быть с тобой...
– Кажется, я перегнула палку.

– Я тоже.
– Кажется, он перегнул палку. Динка-Динка, придется тебе куковать в моей комнате с видом на распятие.

– Тогда, может быть...

– Не сейчас.
– Я набираюсь храбрости и кладу Ангелу пальцы на ладонь. Дай мне немного времени. Прийти в себя.

Я жду ответа. Он должен мне ответить, черт возьми! Он должен отпустить меня, повод и в самом деле уважительный, Динка права. Он должен отпустить меня, иначе я никогда не попаду на Риеру Альту, а буду вынуждена пить с ним "Риоху" в каком-нибудь забитом туристами кафе. Представить это чаепитие в Мытищах можно без труда: он будет трахать меня шерстяными глазами - такими же шерстяными, как и язык, он будет касаться моих голеней пяткой или растопыренными призывно пальцами ног: уж это ему легко будет сделать, очень легко... Он будет брать меня за руку, а мечтать о моей заднице, которую так сладко облапать, сладко и примитивно. И он наверняка попытается это сделать на выходе из кафе, но скорее всего - уже на входе... И при таком раскладе Риера Альта совсем не светит мне, совсем не светит...

– Мне нужно побыть одной...
– снова говорю я.

– Как знаешь...
– Он отступает.

Подозрительно легко. А может, совсем не подозрительно?

А может, все не так? И Ангел - отличный парень, даром, что язык у него шерстяной. Отличный парень, отличный любовник, нельзя быть такой нетерпеливой, нельзя получить все и сразу; пара-тройка ночей с ним, и я узнаю то, что знают все. То, что знает проклятая, развратная, непристойная до кончиков волос, до выводка родинок на левом предплечье Динка.

Как прекрасна любовь и как упоительно мужское тело, накрывшее тебя с головой.

И в собачьей шерсти этого тела наконец-то распустятся лепестки дамасской сливы и вызреют яблоки сорта Гренни Смит... Динка этот сорт терпеть не может.

Вот хрень, я готова остаться. Если Ангел больше ничего не скажет мне, я останусь. Я позволю ему взять себя за руку, я позволю ему ухватить себя за задницу, я позволю ему бросить себя на кровать, я позволю ему раздеть себя и снова останусь в одних носках...

И получу то, что получает проклятая, развратная, непристойная до кончиков волос, до выводка родинок на левом предплечье Динка... Нет, носки все же придется снять, так же, как и все подозрения - и с Ленчика, и с Ангела. Наши приготовления ко дню "X" - не более чем бред. И сам день "X", сегодняшний дурацкий день, выглядит бредовым. Неужели вся эта лавина была вызвана одним-единственным камешком Ленчикова письма?

Да и было ли письмо?

И был ли в нем тот смысл, который я увидела?

Мне нельзя доверять, мне уже давно нельзя доверять, нервы у меня ни к черту, ничего другого и ожидать не приходится, после того как "Таис" грохнулся оземь, не удержавшись на своих глиняных лесбийских ножках... Да и Динка невро-тичка почище меня. К тому же - наркоманка, к тому же - нимфоманка... Мало того, что мы вяло собачимся друг с другом, так еще и норовим отгрызть протянутую нам руку помощи. И вцепиться в горло нашим благодетелям...

Идиотки.

– Мне нужно побыть одной...
– Вот он, рефрен, достойный идиоток.

И я в нем неподражаема.

Ангел тоже неподражаем, он ничего не говорит. Черт возьми, Ангел ничего не говорит. И, когда я уже готова с ним остаться, сам распахивает передо мной обтянутую истончившимся кованым железом дверцу в ограде.

– Я ненадолго.
– Мой шепот выглядит просительно: "Задержи меня, Ангел, задержи... Ну что тебе стоит?"

Но Ангел не понимает русского шепота. Он просто целует меня - по-дневному, по-хозяйски, как будто мы прожили с ним вместе тысячу лет... Как будто мы просыпались в одной постели с 1287 года, когда бестиарий был младенцем в люльке, а Ленчик и не думал вырисовываться на горизонте.

Он целует меня, и через секунду я остаюсь одна.

* * *

...А еще спустя сорок минут я нахожу Риеру Альту. Без всякого труда.

Гипотетический дом Ангела (если это и вправду его дом) тоже не требует от меня никаких усилий: многоквартирный, с небрежно подретушированным фасадом. И прежде чем войти в него, я долго стою на противоположной стороне улицы, подбрасывая в руке ключи. И молю только об одном: Господи, сделай так, чтобы мой визит сюда накрылся медным тазом! Тебе ведь ничего не стоит сделать это, Господи! Посади у входа консьержа с лицом святого Луки или консьержку с лицом святой Вероники... Вот именно, Лука и Вероника, два наугад выбранных имени из длинного списка имен, на которые натаскивала меня загероиненная полиглотка Виксан.

Я до сих пор его помнила. Список, который позволял мне выглядеть "томной интеллектуалкой", именно так она и выражалась, Виксан: "Будь томной интеллектуалкой, нимфеточка моя сладенькая, постарайся удержать все это хотя бы между ног, башка у тебя все равно дырявая..."

Кого только не было в этом проклятом списке!

Изобретатель радио Попов, изобретатель пищевых добавок Лайонелл Полинг; актер Фред Астер с его знаменитыми ногами, похожими на две копеечных зубочистки; Марлен Дитрих и Грета Гарбо в шмотках унисекс; рыба как раннехристианский символ Иисуса; мускусное дерево как парфюмерный символ Giorgio Armani; немецкий экспрессионизм, Лукас Кранах-старший под ручку с Питером Брейгелем-младшим, рецепт приготовления соуса ткемали, пара никому не нужных Бодхисаттв, пара заученных фраз из "Лолиты", певица Тори Амос, иллюзионист Гудини, мотоцикл Харлей-Дэвидсон, Бруклинский мост, старый хрыч Тимоти Лири, старая хрычовка Мать Тереза; банка с томатным супом от Энди Уорхолла, тиара от папы римского; педикулезный режиссеришко Райнер-Вернер Фассбиндер, которого Виксан рекомендовала называть не иначе, как Фасбом, это делает культуру ручной; увертюра к "Тангейзеру", два анилиновых мазилы-гомосека Гилберт и Джордж, фильмец "Ханна и ее сестры", книжонка "Иосиф и его братья"... И шикарное "Пошли к черту" на тринадцати языках...

Но к черту я не пошла, ни на одном из тринадцати, тем более что ни Лукой, ни Вероникой в доме и не пахло. И это позволило мне безболезненно заняться прочесыванием этажей.

Квартиру Ангела я нашла на четвертом. Откуда-то со двора доносились гулкие детские голоса, а здесь царила напряженная тишина.

Еще раз сверившись с цифрами на обрывке счета, я подошла к двери.

Господи, сделай так, чтобы ни один из четырех ключей не подошел! Марлен Дитрих, Грета Гарбо, Бруклинский мост, увертюра к "Тангейзеру", сделайте это!..