Люди на болоте. Дыхание грозы
Шрифт:
маленькую, ласково и тревожно шептала ей Ганна.
– Он - добрый... Он малых
не трогает... Он только кажется такой - страшный... А взаправду он -
добрый... Добрый...
Сквозь громыхание слышала, как тяжело, часто дышит Верочка, - хоть
словом, хоть чем-нибудь хотела помочь маленькой!
Уже близко к рассвету прорвался, загудел вокруг дождь - частый, но
короткий. Когда он унялся, блестело и погромыхивало уже далеко.
Утром парило. Все болото было как в дыму, просвеченном солнечной
ясностью.
Все, кажется, сияло, обещало радость
День наступал погожий. В солнечной веселости Глушаки скоро словно
забыли про беду: косы Степана и Евхима с азартом впивались в мокрую траву,
Глушачиха и Халимон, будто помолодевшие, раскидывали копны, переворачивали
ряды. Старик, сухонький, суетливый, торопился сам и подгонял других: все
боялся упустить время, молил бога, чтоб продержалась погода.
У Ганны грабли валились из рук. То и дело бросала их, измученная,
отяжелевшая от бессонницы и тревоги, спешила к дубку, к люльке: все ждала,
что Верочке полегчает. А дочурке было хуже и хуже. Дышала все тяжелей, все
чаще, почти задыхалась.
За Ганной подошел, помолчал с состраданием около люльки Степан. Не
сказал ничего, только вздохнул, побрел к возу, поднял баклагу - напиться.
Подбежала, погоревала старуха, но через минуту кинулась к граблям, боясь
вызвать 1нев старика. Подошел было на минуту и Евхим. Ганна ждала, что
поддержит как-то, посоветует что-либо: ей так нужны были теперь доброе
слово, поддержка, но Евхим только промолвил:
– Переболеет - здоровей будет...
Полная одиночества и неразделенной тревоги, Ганна кинулась к своим.
Когда отец, в рубашке, взмокшей на груди и под мышками, воткнув косье в
кочку, стал рядом, она почувствовала себя маленькой, беспомощной, чуть
удержалась, чтоб не заплакать. Но не заплакала С детской надеждой и
доверием повела мачеху и его к Верочке.
– Лишь бы горловой не было, - сказала мачеха, присмотревшись к девочке,
которая раскрытым ротиком хватала воздух. Она как бы пожалела Ганну: - Но,
кажется, не должно быть...
В эту минуту Ганна чувствовала в ней свою добрую, участливую мать. В
горе они вдруг стали близкими и родными...
Отец посоветовал Ганне:
– Если не полегчает, надо по знахарку...
– В Юровичи надо, - отозвался Андрей Рудой, знающе заглядывая под
полог. Никто не заметил, когда он подошел, и никто не знал, как он сумел
догадаться, что здесь может понадобиться его совет, но никто и не удивился
тому, что он здесь, что он советует. Много ли было в Куренях дел без
Андреевых советов.
– В Юровичи, - повторил он поучительно.
– Дохтор
Янушкевич там есть. Та-скать, светило на весь свет! В Мозыре знают...
.
–
– Кони у Евхима добрые, в
момент донесут до Юрович.
– Донесут-то донесут, - загадочно покачала головой мачеха, - а только к
добру ли... Знахарка - дело верное...
Всякий знает...
– Темнота наша! Выдумываем черт знает что!
– Андрей начал злиться.
Горячо сказал Ганне: - Езжай, не сомневайся! От любой хворобы враз
вылечит. Только, следовательно, чтобы не поздно приехала!
Старый Глушак, который тоже подошел и слушал, отозвался строго:
– Не опоздаем, если надо будет!
Чувствовалось, старик с трудом скрывал злость на Рудого: приперся,
наставник голопузый, сует свой нос! И на Чернушек смотрел не очень
приветливо, и Ганной был недоволен: сама работать не работает, да еще
всяких подсказчиков водит!
И Чернушки и Рудой, чувствуя эту Глушакову неприязнь, быстро начали в
неловком молчании расходиться.
Только Ганна не повиновалась старику, как бы даже и не считала его
недовольство стоящим внимания: жила только своей тревогой, которая была
выше всего, одна повелевала ею.
Попробовала накормить маленькую, но та грудь не взяла. Запахнув полог,
очень обеспокоенная, решительная, Ганна направилась к Евхиму, который с
жадным рвением вымахивал перед собой косой. Остановилась перед ним, глядя
колючими, сухими, недобрыми глазами, требовательно сказала:
– Горлянка, может, у нее!
Евхим устало развернул плечи, откинулся немного назад - хотел размять
одеревенелую спину.
– Еще что выдумаешь!..
– Посмотрел бы, какая она!..
– Смотрел уже... Нет у нее никакой горлянки... Застудилась, потная -
вот и вся горлянка...
– Задыхается ж!
– Простудилась - вот и дышит так...
Он провел рукой по косе, стер прилипшие мокрые травинки Ему, видела
Ганна, хочется кончить этот разговор.
Однако она будто приказала:
– К дохтору в Юровичи надо везти! Там есть, говорят, хороший дохтор!
– Надо дак надо, - вдруг согласился он. Тут же повел взглядом в сторону
отца, добавил: - Подождем только до вечера...
– Чего ждать!
– Подождем, - твердо сказал он.
– Посмотрим...
Евхим опустил косу в траву, как бы дал понять, что разговор окончен.
Некогда тут болтать попусту...
Вечером дочурке не стало легче, и, когда похлебали борща в потемках,
Евхим сказал старику, что надо что-то делать Степан сразу ухватился за эти
слова - заявил, что надо сейчас же ехать в Юровичи или в Загалье.
– В Юровичи или в Загалье!
– Старик, кряхтя, поднялся, бросил жестко, с
упреком: - Сено вон гниет!..
– К утру можно вернуться...