Люди на болоте. Дыхание грозы

3

На краю Глушакова надела стоял молодой, уже крепкий дубок. Остановились

у дубка.

Вскоре Евхим и Степан с косами за плечами чавкали по мокрой траве к

углу, откуда должны были начинать косить.

Глушак отвел коней, спутал, вернулся и сказал старухе, чтоб

посматривала.

– Да баклагу вкопай в землю. В тени, - бросил он.

Глянул на Ганну, как бы хотел и ей дать работу, однако не сказал

ничего, с косой подался к сыновьям.

Ганна, повесив люльку на сук, укачивала дочурку. Девочка лежала

распеленатая, радовалась свободе - минуты не могла полежать смирно:

стригла ручонками, ножонками, шевелила розовыми губками - что-то сказать

хотела!

– Ну что? Ну что?!
– смеялась, наклоняла к ней голову Ганна.
– Что? Ну,

скажи!.. Ну, скажи, Верочка!..

А!.. Знаю! Хорошо, говоришь!.. Хорошб-хонько!.. Тепленько! Солнышко!

Пташечки тиликают! Тилик-тилик!..

Комарики только недобрые! Укусить хочут! А мы их отгоним! Идите, идите

отсюда! Не кусайте Верочку!..
– Снова смеялась, радовалась: -

Хорошо-хонько! Мотыльки летают!

Жучки гудят! Гу-гу-гу!.. Поют Верочке! Все поют Верочке! ..

– Агу-агу!
– подошла, ткнула черным, в трещинах, пальнем Глушачиха.

Пощекотала Верочкину грудку.
– Агуагу!..
– Промолвила, похваливая: -

Евхим!.. Чистый Евхим! Как две капли похожи!

Маленькая быстро-быстро засучила ножками.

– Ну что?
– вновь склонилась над дочкой Ганна.
– Рада?! Побегать

захотелось!.. Ну, ну, побегай! Побегай!..

У-у, как быстро! Как быстро! А я - догоню! А я - догоню!

Догоню!! Не-е, не могу! Верочка быстро бегает! Быстро!..

Никто Верочку не догонит!..

Быстрая Верочка схватила ручонкой ногу, потянула в рот.

– Вот и Евхим все брал в рот...

– Ну куда ты! Куда ты!
– не слушала старуху, смеялась Ганна.
– Бе-е!

Ножку нехорошо сосать! Нехорошо!..

Ну, куда ты?!

Забавлялась бы, играла бы целый день с малышкой, если бы скрипучий

голос старого Глушака не позвал грести.

Завернула, стала пеленать дочурку. Верочка не давалась, все сбивала

пеленки, не хотела неволи; но что поделаешь: не спеленаешь - выкатится, не

дай бог, из люльки, стукнется оземь. Ганна, жалея маленькую, старалась

пеленать слабо:

пусть все же будет дочурке вольней!

– Не плачь, не скучай тут одна! Я скоренько вернусь! Скоренько!..

Аккуратно завесила люльку пологом от комаров, ухватила грабли и

заторопилась к прокосам.

Ворошила граблями сено, а мысли, а душа были около дуба, около дочурки:

не захотела ли есть, не мокренькая ли, не кусают ли комары?

Останавливалась, внимательно вслушивалась - не плачет ли? Плача не было.

Жихали только косы поодаль да звенела, стрекотала болотная мелюзга. Все же

не смогла долго сдержать беспокойство: ткнув рукоятку граблей в болото,

бегом заспешила снова к дубку.

В люльке было тихо. Верочка спала. Однако несколько комаров забилось

под полог, один, побагровевший уже, сидел на щечке. Согнала, убила комара,

выгнала других, - успокоенная, побежала к граблям.

Так было весь день. То шуршала сеном, то бегала к дубку, меняла, сушила

пеленки, давала маленькой грудь, качала, успокаивала, убаюкивала. Старый

Глушак, видя эту бесконечную беготню, разозлился, просипел с упреком:

– Что ты ето все бегаешь туда! Лежит - и нехай лежит! Не сделается

ничего!..

Наработалась, набегалась за день так, что вечером, давая грудь ребенку,

если б и хотела, не могла б устоять на ногах.

Сидела, прислонясь к дубку. Все жив усталости теплилась, жила нежность,

радость. Тихо, сонно, ласково тянула:

Люли, люди, Верочка,

Люли, люли, милая.

4

Вечером на болоте то там, то тут начали собираться группки. У телег,

вокруг костров, под каким-нибудь дубком.

Несколько женщин сошлись к костру, у которого возилась Дятлиха.

Началось с того, что по пути откуда-то забежала Сорока, она и привлекла к

костру Дятлихи внимание.

Не прошло и нескольких минут, как около Дятлихи, варившей картошку в

котелке, толковали с Сорокой Вроде Игнатиха, мачеха Чернушковых, невестка

Дятликовых Маня и еще несколько соседок. Увлеченные разговором, они не

обращали внимания на меньшого Дятлика - Володьку, тем более что хозяина -

Василя - у огня не было: где-то поил коня.

Вроде Игнатиха, при сочувственном молчании женщин, сказала, что, может,

еще ничего такого и не будет, что, может, страхи те людские - пустое, и

все, кто был у костра, поняли, о чем она. Дятлиха охотно поддержала:

хорошо было б, если б было пустое, если б одумались, Отступились...

Сорока словно ждала этого, ринулась сразу:

– Не отступятся! Не отступятся, и не думайте!
– Она уверенно

напророчила: - Вот только вернемся домой! Увидите! Почуете - как дома

переночуете!

– Наверно, не отступятся так, - рассудительно согласилась Василева мать.

Кулина, Ганнина мачеха, вдруг раздраженно отрезала:

– Нет дураков!

– Есть или нет, а только так не кончится. Не для того говорили, чтоб

посудачили да и забыли.

Кулину аж затрясло:

– Ето ж додумались! Отдай свое все, все, что наживал век мозолем своим!

Отдай черту лысому, а сам останься ни при чем! Как все равно голый!

– Коника, коровку, телегу - все!
– поддержала Вроде Игнатиха.
– Землю

отдай, семена отдай - все отдай! Все, что изо дня в день наживал, огоревал.

– От батьки, от матки что осталось!
– добавила свою думку Василева жена