Люди на болоте. Дыхание грозы

может.

– Я хочу узнать, что на самом деле было с...
– Апейка на мгновение

запнулся: как лучше назвать, - с Алесем Маевым? Вы, конечно, знаете его и

его поступок?

– Знаю...
– Апейка заметил, как в прозрачных глазах появилось что-то

сдержанное, настороженное. Парень будто ушел в себя. Спросил: - Вы кто ему?

– Я учил его...

Парень не понял:

– Как учили?

– Учил в школе. Учителем был его...

– А-а...
– Внимательные глаза смотрели, ждали еще чего-то.

– Первые стихи читал. И потом следил по возможности.

Больше - по газетам...
– Апейка объяснял спокойно, мягко, как старший

товарищ.

Парень удивленно молчал. Был уже хмурый, очень серьезный, как бы не

хотел начинать или не знал, с чего начать.

– Так что же было на самом деле?

– Что ж, расскажу, - сказал парень вдруг деловито.
– Только - коротко.

Здесь одно дело как раз ждет. Расскажу главное... Это неприятная

история. Нелриятная для всей ячейки, для всего университета... В этом и

наша вина, комсомольской ячейки, не отказываюсь. Проморгали, выпустили из

виду. Комсомольца, товарища отдали, можно сказать, сами в чужие руки. Сами

не вели воспитательной работы, те и воспитали. Воспитали по своему образу

и подобию. Для нас это большой урок - и на сегодняшний день и на

завтрашний...
– Апейка и по пути сюда и начиная разговор еще надеялся на

лучшее, на то, что все окажется если н"е совсем благополучным, то, во

всяком случае, не таким плохим, чтобы беспокоиться зачсудьбу Алеся, - и

вот с каждым словом парня видел, что произошло самое худшее.
– Парень был

наш, - били Апейку слова сожаления.
– Был наш.
– "Почему "был"

наш?" - отозвалось в Апейке несогласием, но он сдержал себя.
– Мы

верили ему. Надеялись на него, как на комсомольца, товарища! А вот,

проморгали, и бывший товарищ откололся.

Откололся, а затем покатился вниз. Докатился до того, что стал

прислужником нацдемов! Прислужником врага!..

– Вы убеждены в этом?
– сдерживаясь, сказал Апейка.

Секретарь комсомольской ячейки глянул на него, будто не понимая.

– Я не верю этому, - как можно спокойнее, но твердо, убежденно заявил

Апейка.
– Не верю, что он стал прислужником врагов.

Парень немного растерялся от решительного тона Апеики. Чистый лоб его

порозовел от смущения.

– Мы тоже сначала не верили... Не хотели верить, но он сам не скрывал.

Больше того - даже выставлял напоказ свою "преданность". Пробовали

отговорить, переубедить он и слушать не хотел.
– В голосе парня

послышалось раздражение.
– Героя из себя - подумаешь, герой!
– строить

начал! Ему всякие зарецкие и гартные - дорогие товарищи!

Выдающиеся деятели, сыны народа!.. Они его нахваливали, напевали: ты -

поэт, талант! И вот - он решил отблагодарить! Нашел товарищей!

– И все же он наш! Что бы там ни было - наш, понимаешь? Он не может

быть не нашим. Все, что в нем есть хорошего, - все это наше. От советской

власти... Я знаю его с того времени, когда он только начал разбираться в

жизни.

Все эти годы следил. Это очень искренний, преданный "ашему делу парень.

Ну, может, ошибся. Так докажите, убедите!

Зачем же отбрасывать сразу!..

– Сразу, сразу! Мы и сейчас вынуждены возиться со всем, что он тут

натворил!
– Парень не скрывал неприязни.
– Не все так просто было, как

кажется со стороны! Студенты - народ увлекающийся: рассуждать не очень

любят.

Доверчивый народ, склонный восхищаться, - особенно на его факультете,

литфаковцы. Им нравилось это - показное геройство! На собрании было и

крика и визга: защитников у него нашлось достаточно! Все, что было

грязного, анархического, полезло наверх! Факультетское собрание, целое

собрание, повернули по-своему! Собрание оказалось не на высоте!

Либеральные настроения победили принципиальность!

Пришлось вмешиваться! Заново собирать! Расхлебывать кисель, который

заварил герой ваш!..

Уже не замечалось, что рубашка у парня по-юношески распахнута, и

странно было, что глаза парня показались прозрачными, наивными. Апейка

глянул в эти глаза - и вдруг понял, что спорить с парнем или переубеждать

его - напрасный труд. Да секретарь и не скрывал, что говорить об этом

больше не желает. Должен сейчас уйти.

– Где найти его?
– спросил Апейка.

– Его исключили, и он живет где-то в городе. Зайдите на литфак, там,

может, кто-нибудь знает. Хотя - они во вторую смену. Так что идите в

общежитие... На Немиге...

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

И вот Апейка в общежитии университета, на старой, позеленевшей от

древности Немиге. И снова волнует то студенческое - непережитое,

загадочное, заманчивое: объявления о собраниях, о занятиях, какой-то

приказ. Записка, приколотая булавкой: "Хлопцы, есть лишний билет на

"Павлинку". Галерка, самый высокий ряд! Самая дешевая цена!

Специально для студентов! Спешите! Комната номер девять".

Еще одно: "Кто украл конспект по Замотину? Немедленно верните!!!"

Уборщица или дежурная, добрая с виду деревенская женщина, что встретила

его у дверей, жалостливо глянула на Апейку, вздохнула, покачала головой:

был тут, жил такой, в третьей комнате. Теперь - нет, выселили. Где живет -

не спрашивала; но из студентов должен кто-либо знать. Позвала одного,

другого из тех, что появлялись в коридоре; никто из них не знал адреса

Алеся. Женщина велела им поискать товарищей Алеся; началась беготня по

комнатам, и наконец пришел рыжеватый, с веснушками на носу парень и сказал: