Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Люди ПЕРЕХОДного периода

Ряжский Григорий Викторович

Шрифт:

Гамлет тряхнул головой и уставился на меня.

— Кто? — глухо спросил он. — Чо надо, падло?

Я выдернул из шкар заточку и поднёс её к его небритому горлу.

— Это я, Сохатый, и я пришёл забрать у тебя власть. И не я падло, а ты, Череп, и я это тебе сейчас продемонстрирую. — Не оборачиваясь, я негромко обратился к народу, тамошнему, отрядскому, кто вольно наблюдал за расправой и позором ихнего верховного: — Обиженные имеются? — Никто не отозвался. Я повторил вопрос, добавив голосу естественной суровости: — Я сказал, кто обиженный, ко мне, быстро. Или будет совсем нехорошо.

Откуда-то послышалось движение, хмырь у самого входа оторвался от матраса и суетливой походкой приблизился ко мне.

— Погоняло? — строго спросил я, не оборачиваясь.

— Гуня, — отозвался петушок.

— Целуй его в губы, Гуня, — негромко приказал я хмырю, — живенько.

Возникла

пауза. Смертная, в натуре, без бэ. Воздух, что наполнял собой помещение отряда, внезапно словно загустел и сделался вязким. Ночь за зарешёченным окном, хотя и сентябрьская, ещё не чёрная и не слишком глубокая, тоже, казалось, остановилась в своём поступательном движении в сторону лагерного утра и сделалась мёртвой и непроходимой для любых видов жизни. Я ненавидел этот сентябрь с самого детства. И не только потому, что кончалось лето и надо было снова двигать в опостылевшую школу, чтобы набивать себе голову всякой очередной ненужной хернёй. Просто именно в этот месяц я ежегодно терял надежды на скорое освобождение от сдавливающих мою вольную душу тисков. До весны, до лета, до следующей тёплой воли снова было так далеко, что вся моя свободолюбивая внутренность сопротивлялась этой перемене, не желая терпеть столько для того, чтобы вновь ввергнуть себя в состояние беззаботной и не подвластной никаким учителям другой свободы.

— Ты труп, — негромко произнёс Череп, — ты даже сам ещё не понимаешь, какой из тебя получится красивый труп, — добавил он, свесив босые ноги с кровати и уперев их в дощатый пол. — Я самолично сперва лезгинку на твоей тушке спляшу, а после разберу на запчасти и отдам собакам. Но сперва ты узнаешь, что такое больно, Сохатый, очень больно, так больно, что пожалеешь, что мама родила тебя на эту землю.

— Соси его в губу, Гуня, — пропустив мимо ушей слова Гамлета, кивнул я хмырю. — Считаю до двух. Раз… — Двое моих людей резко выдались вперёд, заломили Черепу руки и швырнули его на спину, придавив грудь коленями. Третий грубо обхватил голову руками и тоже накрепко прижал её к матрасу, придав Черепу полную неподвижность. — Два…

Хмырь подступил к смотрящему, оглянулся назад, ища последней выручки из возможных, но всё же нагнулся и осторожно коснулся губами его губ. Гамлет взревел и начал биться в истерике, ревя и брыкаясь, как умалишённый. Он уже знал, что это конец, чего бы он ни говорил, кого бы ни пугал и как бы бешено ни вращал белками своих армянских маслин.

Я обернулся и дал отмашку. В этот же момент заработали кроватные стойки и перекладины. Опускаясь и вновь взмывая над шконками семерых приговорённых, они беспощадно молотили их тела, круша на своём пути всё, что попадало под железный удар: рёбра, животы, ноги, головы, спины. Те извивались, но отступать было некуда, как негде было и укрыться от нещадно обрушивающихся на них страшных ударов. Им оставалось лишь, прикрывая жизненно важные органы, ждать финала экзекуции, моля Всевышнего, чтобы эти новые не поубивали их до смерти.

— Пшёл, — коротко кивнул я хмырю, и тот исчез со скоростью ночной кометы. — Ну всё, Череп, время твоё истекло, будем прощаться, — с этими словами я вновь поднёс заточку к горлу своей будущей жертвы и стал медленно ввинчивать её вовнутрь мягкого промежутка между нижней скулой и кадыком. Я вдавливал и ждал. Гамлет, скрученный моими людьми, молчал, даже не пытаясь произнести слова. Свет от фонарика продолжал бить в его бешеные глаза, он сопел носом, ноздри его широко раздувались, и оттуда выбрасывалось на постель что-то мокрое. Он едва слышно бормотал что-то про себя на своём дикарском языке, но не просил пощады. Именно это меня и разозлило до такой степени, что я решил сократить время смерти моего врага. Мне оставалось лишь резко вжать заточку, так, чтобы она вышла с другой стороны. На этом всё уже было бы закончено, совсем. Пальцы мои судорожно сжали рукоять, я невольно напряг бицепс и… в этот момент сзади на меня обрушился братан, мой Петька, Сохатый, ненароком ставший Паштетом. Он обхватил мои руки своими сухими сильнющими граблями, сцепив их замком, и изо всех сил прижал их к моему туловищу.

— Нет, нет, не надо, брат, нельзя, отпусти его, это неправильно, убивать человека не надо, его надо только наказать, лишить жизни не в нашей с тобой власти, пойми ж ты меня, Павлик, услышь!

Люди мои, что накрепко придавили Черепа к кровати, на миг ослабили усилия, изумлённые тем, что видели их глаза и слышали уши. Павлик? Какой Павлик, что за Павлик ещё такой, что за дела, понимаешь, кто тут вообще кто, бля?!

Воспользовавшись секундным замешательством, Гамлет предпринял неимоверное усилие, и в какой-то момент ему удалось вывернуться из-под

моих пацанов. Он даже сумел вскочить на ноги и теперь уже отбивался стоя, бешено озираясь по сторонам в поисках любого подходящего орудия защиты и возмездия. Однако я тут же вырвал кроватную ногу из рук моего гладиатора, направил её торцом в сторону беснующегося Гамлета и со всей силы воткнул этот разящий торец в паханский живот. Конец железной ноги вместе с круглой резинистой опорой вошёл куда-то вглубь, но куда именно, видеть я не мог, было слишком темно. Однако после моего мощного тычка Гамлет охнул и рухнул на пол, не успев даже обхватить живот руками. Он лежал, замерши в неудобной позе, и не дышал. Я осветил его тело фонариком: на губах его образовался внушительного размера воздушный пузырь, который подержался пару секунд, после чего лопнул, то ли унося собой вместе с последним воздухом бывшую жизнь моего врага, то ли, наоборот, впуская её обратно сквозь едва заметную щель меж сомкнутых губ его. Разбираться я не стал.

— Отнесите этого зашкварка к параше, — сказал я никому и всем сразу, — и оставьте там, у очка. Утром найдут кому надо. — И обернулся к отрядовским зэкам: — Никто ничего не видал, ясно? Все спали. А кто не спал, тот ничего во тьме не разобрал.

Ответом было согласное молчание. Кто-то подхватил обмякшее тело Черепа и потащил его в сторону туалета. Я проводил его взглядом. Я был спокоен. По нашему с кумом плану никто никого не мог встретить на своём пути этой слепой сентябрьской ночью. Одна жизнь, считай, позорно закончилась, другие нормально продолжались, и это вполне соответствовало закону возникновения и исчезновения материи. Как, наверно, сказал бы мой благоразумный и жизнелюбивый брат — «Undenam mare incipit littus» — «Где кончается море, начинается берег».

Утром я проснулся смотрящим, сходняка не требовалось, как не нуждался я и в ничьём ещё благословении на место верхнего. Я и так был однозначно сильнейший, и все это знали. Ближайшие конкуренты, включая тех наших с братаном двоих обидчиков в библиотеке, были повержены прошлой ночью, остальные же безоговорочно признали моё лидерство. А на отсутствие короны я плевал, честно. Мне важней было разобраться с самим собой и урезонить моего непослушного близнячка, который своей неплановой жалостью, по сути, чуть не обгадил мне мою долгожданную малину.

Гамлета, как и планировалось, обнаружили утром, ещё до побудки. Он продолжал оставаться без сознания, и его увезли по «Скорой» в краснокаменскую больничку, где уложили под нож хирурга. Оказалось, у него разорвана селезёнка, вот почему и местным лепилам, и ихним медбраткам пришлось изрядно потрудиться. Само собой, вопрос о его возвращении на зону больше не стоял — теперь он больше стоял уже насчёт доживать ли ему вообще, в принципе, или не доживать. Хотя, если смотреть шире, то был он уже по-любому не жилец, даже коли б и остался ещё на сколько-то конопатить небо инвалидской спецзоны. Зэк Гамлет Айвазов, он же вор в законе прошлого созыва и бывший смотрящий зоны Череп, произведённым над ним актом возмездия отныне обрёл для себя пожизненный статус опущенного чушка, до какого любой нормальный блатарь побрезгует прикоснуться до конца его и своих дней.

И всё ж кум, признав меня в качестве нового смотрящего, остался мною недоволен. Сказал, работу ты сделал нечисто, наполовину, потому что пока ещё Гамлет дохлым не сделался, а теперь поздно уже, не вернут его сюда. Так что смотри, если чего, ты — следующий. Ну, я как мог успокоил начальника, пояснив, что от пожизненно опущенного ждать никакой неприятности не следует, как бы оно ни повернулось. Это как нет его вообще — мусор, пустая порода, жмых, опилки, мякина, помёт.

Короче, остались мы с Петькой моим жить и отбывать как сложилось. Но только всё одно после всей этой истории продолжал я считать кума своим должником, как хотите.

Часть 6

МАГДА

Я была, как мне показалось, совершенно нагой, а она нет. Так я ощутила своё тело в тот момент, когда, в последний раз вздрогнув, уже окончательно пришла в себя после Перехода. Она находилась от меня не то чтобы близко, но и не особенно далеко, если исходить из земных измерений. Кроме того, это странное освещение, в котором больше присутствовал то ли естественный рассеянный свет, то ли некий туманный сумрак неизвестной природы, удивительным образом отдаляло предметы от глаз и в то же время делало их ближе. Это ощущалось уже не разумом, чем-то иным. В эти первые минуты нового сознания разум, казалось, напрочь оставил мою голову, или что там крепилось теперь на её месте, и мягко сполз вниз, ближе к центру моего тела, или что там располагалось теперь вместо него, и без остатка растворился в моей новообретённой серёдке.

Поделиться с друзьями: