Люди сороковых годов

– Отлично, - произнес Павел, - однако вы и сами будете играть.

– Нет, уж от играния я прошу меня освободить, так как я залой служу обществу, - отвечал Марьеновский.

– Извольте-с, за залу мы вас освобождаем, - сказал Павел, - но, я полагаю, завтра часов в шесть вечера мы и можем съехаться в этот дом.

– Можете; я поутру же напишу туда записку, чтобы все было приготовлено.

Когда улажено было таким образом это дело, приятели разошлись наконец по домам.

Фатеева заметно дулась на Павла.

– Что это Замин вздумал представлять, как мужика секут; я тут, я думаю, сидела; я женщина... Стало быть, он никакого уважения ко мне не имеет.

– Что за вздор такой! Это он сделал вовсе не затем, чтобы тебя, а чтобы Плавина пошокировать.

– Однако вышло, что он меня шокировал.

– Ничего не шокировал. Ты, однако, завтра все-таки поедешь со мной на считку?
– спросил Павел.

Его больше всего теперь беспокоил театр.

– Нет, не пойду, - отвечала Фатеева.

– Отчего же не поедешь?

– Оттого, что не хочу.

Павел пожал плечами и ушел в свою комнату; Клеопатра Петровна, оставшись одна, сидела довольно долго, не двигаясь с места. Лицо ее приняло обычное могильное выражение: темное и страшное предчувствие говорило ей, что на Павла ей нельзя было возлагать много надежд, и что он, как пойманный орел, все сильней и сильней начинает рваться у ней из рук, чтобы вспорхнуть и улететь от нее.

XVII ОПЯТЬ РЕВНОСТЬ

В день считки Вихров с Фатеевой еще более поссорился.

– Вы поедете?
– спросил он ее перед самым отъездом.

– Нет, - отвечала та по-прежнему, мрачно.

– Как угодно-с!
– проговорил Павел.
– Найдем актрис и без вас, найдем!
– говорил он, уходя и надевая набекрень студенческую фуражку.

M-me Фатеева вздрогнула при этом. Она еще не вполне понимала, как она огорчает и оскорбляет Павла своим отказом участвовать в театре. Знай это хорошо - она не сделала бы того!

Павел прямо поехал в номера m-me Гартунг.

Он проворно взбежал по высокой лестнице и прошел в номер к Анне Ивановне. Он застал, что она в новом кисейном платье вертелась перед зеркалом.

– А, Вихров, здравствуйте!
– вскрикнула она весело, хлопнув своей маленькой ручкой в его руку.

– Я к вам с просьбой и с предложением, - начал он.

– В чем дело? Слушаю-с!..
– сказала Анна Ивановна, с важностью садясь на свое креслице.
– Впрочем, погодите, постойте, здорова ли madame Фатеева?

– Здорова, - отвечал торопливо Павел.
– Дело мое в том, что мы затеваем театр устроить и просим, чтобы и вы с нами играли.

– А madame Фатеева будет тоже играть?

– Нет, не будет.

– Отчего же это?

– Оттого, что у ней способности никакой на это нет.

– А с чего же вы думаете, что у меня есть способности?

– А оттого, что вы живая, как ртуть.

– А она разве не живая? Ух, какая, должно быть, живая! Кто же еще будет из мужчин играть?

– Да все наши.

– А Неведомов будет играть?

– Будет. А вы с ним видитесь?

– Нет, теперь уж я сама на него сердита; если он не желает помириться со мной, так и бог с ним! С удовольствием бы, Вихров, я стала с вами играть, с удовольствием бы, - продолжала она, - но у меня теперь у самой одно большое и важное дело затевается: ко мне сватается жених; я за него замуж хочу выйти.

– За кого же это?

– За купца, за богатого.

– Кто же вам высватал его?

– А тут одна торговка-сваха ходит к Каролине Карловне.

– Смотрите, чтобы привередник какой-нибудь не вышел, если купец, да еще богатый.

– Что делать-то, Вихров?.. Бедные на мне не женятся, потому что я сама бедна. Главное, вот что - вы ведь знаете мою историю. Каролина говорит, чтобы я называлась вдовой; но ведь он по бумагам моим увидит, что я замужем не была; а потому я и сказала, чтобы сваха рассказала ему все: зачем же его обманывать!

– Зачем обманывать, не следует; но сами вы будете ли любить его?

– Ну, вот этого не знаю, постараюсь!
– отвечала Анна Ивановна и развела ручками.
– А ведь как, Вихров, мне в девушках-то оставаться: все волочатся за мной, проходу не дают, точно я - какая дрянная совсем. Все, кроме вас, волочились, ей-богу!
– заключила она и надула даже губки; ей, в самом деле, несносно даже было, что все считали точно какою-то обязанностью поухаживать за ней!

– Вам замужество, я полагаю, - начал Павел (у него в голове все-таки было свое), - не может помешать сыграть на театре; вы сыграете, а потом выйдете замуж.

– А как жених узнает и скажет: "Зачем вы со студентами театр играете?" Он и то уж Каролине Карловне говорил: "Зачем это она живет в номерах со студентами?"

– Я и Каролину Карловну приглашу играть, - объяснил ей Павел.

– Разве вот что сделать, - рассуждала между тем Анна Ивановна (ей самой очень хотелось сыграть на театре), - я скажу жениху, что я очень люблю театр. Если он рассердится и запретит мне, тогда зачем мне и замуж за него выходить, а если скажет: "Хорошо, сыграйте", - тогда я буду играть.

– Значит, во всяком случае вы будете играть?
– сказал с удовольствием Павел.

– Во всяком случае!
– отвечала Анна Ивановна, окончательно решившаяся участвовать в спектакле.

– Ну-с, поэтому вы надевайте вашу шляпку, и мы сейчас же поедем на считку в один дом, а я схожу к Каролине Карловне, - и он пошел к m-me Гартунг.

Он застал ее сидящею у окна, очень похудевшую в лице, но в талии как бы несколько даже пополневшую. Он изъяснил ей свою просьбу, чтобы она взялась играть в "Ромео и Юлии" няньку.

Каролина Карловна сначала посмотрела на него с удивлением.

– Где же этот театр у вас будет?
– спросила она.

– В одном доме очень хорошем... Согласитесь, Каролина Карловна.

– Нет, Вихров, не могу, - отвечала она и вздохнула.

– Отчего же не можете?

– Оттого, что мне не до того теперь... не до театров ваших, проговорила Каролина Карловна и потупилась; на глазах у ней навернулись слезы.

Павел подозрительно осмотрел ее стан.

– Неужели - опять?
– спросил он ее.