Люди сороковых годов

– Да, виделся, - отвечал Павел скороговоркой.

– Она об этом ему рассказывала, - он слушать изволил ее, и жареное уж кушать начал, вдруг покатился со стула и жизнь покончил, и салат еще в губках остался; у мертвого уже у него вынимали из ротику.

– Но отчего же все это с ним случилось? Был он перед этим болен, расстроен чем?

– Ничего не было того-с, - отвечал Кирьян.
– Конечно, мы сами мало в этом понимаем, но господа тут на похоронах разговаривали: ножки ведь у них от ран изволили болеть, и сколько они тоже лечили эту болезнь, почесть я каждую неделю в город за лекарством для них от этого ездил!.. Все ничего, никакой помощи не было, но старушонка-лекарка полечила их последнее время, только и всего, - раны эти самые киноварью подкурила, так сразу и затянуло все... Ну, и господа так говорили: раны закрылись, в голову и ударило, вред от этого после вышел!

– Очень не мудрено...
– произнес Павел.
– Но как же не стыдно было покойному батюшке доверять себя какой-нибудь бабе-дуре.

– Тут уж довериться изволили, - отвечал Кирьян и вздохнул.

– Покойный папенька ваш не то что из поученых барь был, а простой: все равно, что и мужик!
– вмешался в разговор Макар Григорьев.

– Но кто же распоряжался всем, когда отец помер?
– спросил Павел.

– Да эта же самая Катерина Гавриловна Плавина; слава богу, что она и случилась тут: сейчас все ящики, сундуки и комоды опечатала, послала к священникам и за становым. Тот опять тоже переписал все до последнего ягненка.

– Ну, потом похоронили?
– говорил Павел. Он хотел знать все подробности, сопровождавшие смерть отца.

– Похоронили-с! Господ очень много съехалось; даже вон из Перцова молодая барыня приезжала; только что в церкви постояла, а в усадьбу в дом не поехала.

– Из Перцова?.. Клеопатра Петровна?
– переспросил Павел.

– Да-с, они самые, кажется!.. И как плакать изволили - ужас: пошли с последним-то лобызанием, так на гроб и упали; почесть на руках отнесли их потом оттуда.

"Это что такое?
– подумал Павел, удивленный и пораженный этим известием.
– Что такое эта безумица делает?.. Неужели она еще любит меня, что и ей так дорого все, что касается до меня?"

От Клеопатры Петровны, с самого ее отъезда в деревню, не было ни строчки. Павел недоумевал.

– К тестеньку-то, видно, пожелала приехать и поклониться ему в последний раз, - пробунчал себе под нос Макар Григорьев.

– Но у ней у самой муж умирает?
– спросил Павел Кирьяна.

– Плох, тоже слышно, очень... Кучер ихний при церкви рассказывал о том нашему Петру, - отвечал Кирьян.

– Кучер кучеру там какому-то рассказывал, - перебил, передразнивая Кирьяна, Макар Григорьев.
– А ты вот бумаги-то лучше, что привез, подай барину.

Кирьян на эти слова вынул толстый, завернутый в сахарную бумагу пакет и подал его Павлу. Тот развернул, и первое, что увидел, - это билеты приказа общественного призрения на его имя и тысяч на тридцать.

– Это какие деньги?
– спросил он.

– Папенькины-с. У них так и записка найдена, чтобы эти деньги сейчас с нарочным к вам везти.

– Откуда же он мог их накопить?
– спросил Павел.

– Откуда?
– произнес насмешливо Макар Григорьев.
– Старик хапуга был: одно лесное именье от сплавного леса, чай, тысячи три дает.

– Дает!
– подтвердил и Кирьян.

– А на себя тоже копейки не уболил издержать, - продолжал Макар Григорьев.

– Да уж это точно что, - подтвердил Кирьян.
– Когда вот Павла Михайлыча нет, что люди едят, то и он кушает.

– Дрожал старик надо всем!..
– произнес Макар Григорьев.
– Окромя этих денег, он Воздвиженское еще вам купил, - прибавил он, обращаясь к Павлу.

– Как купил?
– спросил тот с удивлением.

– Куплено-с, - отвечал Кирьян, - перед самой почесть смертью они и крепость на него изволили совершить.

– Но зачем же те-то господа продали?

– Так наслышно, что сын-то генеральшин женится на миллионерке; ну, так чтобы на свадьбу деньги иметь, - объяснил Кирьян.

– Форс тоже держат, - подхватил Макар Григорьев, - коли на богатой женится, так чтобы она думала, что и он богат; а как окрутят, так после и увидят, что свищ только один, прохвост, больше ничего, по-нашему, по-мужицки, сказать...

– Воздвиженское!.. Воздвиженское теперь мое!
– повторял Павел с заметным удовольствием.

– Папенька так уж нарочно для вас и купили, - продолжал объяснять Кирьян.
– "Пашенька, говорит, всегда хвалил Воздвиженское: вот, говорит, папенька, такую бы нам усадьбу!..
– Ну, так, говорит, пусть он теперь владеет ею, куплю ему на потешку ее!"

Павел опять предался при этом горестным мыслям и воспоминаниям. "Милый, дорогой родитель, - шептал он сам с собой.
– Вся твоя жизнь была заботой обо мне, чтобы как-нибудь устроить мою будущность; малейшее желание мое ты всегда хотел исполнить, а я между тем грубил тебе, огорчал тебя!"

И Павел в самом деле искренно думал, что он совершил против отца страшнейшие злодеяния, и затем он снова перешел к прежней своей мысли почтить память старика серьезно добрым делом.

– Ну вот, мои друзья, ты староста дворовый, - сказал он Кирьяну, - а ты, Макар Григорьев, я уж не знаю какой староста, ты мне второй отец становишься...

– Вона!
– произнес Макар Григорьев насмешливо, но, видимо, тронутый словами Павла.

– Научите вы меня, как мне все мое именье устроить, чтобы всем принадлежащим мне людям было хорошо и привольно; на волю я вас думал отпустить, но Макар Григорьев вот не советует... Что же мне делать после того?

– Да ничего не делать, веста, как и при папеньке было!.. Что еще тут делать?
– перебил Макар Григорьев почти строго Павла, а сам в это время подмигивал ему так, чтобы Кирьян не заметил этого.

– Ничего не надо делать!
– повторил он еще раз и обратился уже к Кирьяну:

– Ты шел бы, паря, домой!.. Отпустите его; он устал тоже с дороги, прибавил он Павлу.

– Пожалуй!
– отвечал Павел, несколько сконфуженный этими словами и распоряжениями Макара Григорьева.

– Так я пойду-с, - сказал Кирьян и потом опять насильственно поцеловал у Павла руку и ушел.

– Что это вы вздор этакой говорите при этом дураке; он приедет, пожалуй, домой и всю вотчину вашу взбунтует...
– начал Макар Григорьев.

– Что же за вздор?
– спросил Павел.

– Как не вздор!.. И на волю-то вас отпущу, и Кирюшка какой-нибудь друг мой, а я уж и батькой вторым стал; разве барину следует так говорить; мы ведь не дорого возьмем и рыло, пожалуй, после того очень поднимем.

– Я не для поднятия вашего рыла это делаю, а чтобы устроить ваше благосостояние, - сказал Павел.