Мадам Икс

Я слышу, как срабатывает дверь лифта, а затем наступает тишина.

Продолжаю сидеть там, где и сидела. Не знаю, как долго. В итоге я снова слышу работающий лифт и мужские голоса.

Лен.

— Мэм? — я слышу его рядом с собой, поднимающего меня на ноги. — Давайте-ка. У меня есть парень, который починит вашу дверь. Почему бы вам не прилечь, а? Вы хотите чаю или чего-нибудь ещё?

Я качаю головой, освобождаясь от рук Лена аккуратно, внимательно и осторожно.

— Ничего, — произношу я шёпотом, мой голос охрип. — Спасибо.

Я иду в свою спальню и ложусь на кровать, по-прежнему одетая в платье. Лен задвигает шторы и включает генератор шума.

— Вы не должны сердить его, мэм. Это глупо. Вы дёргаете тигра за хвост, лучше не раздражайте его. Понимаете, что я говорю?

— Классическая апологетика домашнего насилия, Лен, — мой голос ещё хриплый. Однако не думаю, что у меня появятся синяки.

— Я не оправдываю, а просто говорю.

— Апологетика это... знаешь что, не бери в голову. Спасибо, Лен. На сегодня всё.

— Ладно, тогда, — пауза, — я приду завтра с дизайнером.

— Дизайнером?

— Подобрать наряд для мероприятия с тем богатым ублюдком.

— Вы имеете в виду Джонатана.

— Да, как угодно. Они все, чёрт возьми, одинаковые.

Я не отвечаю. Чувствую, что мои глаза тяжелеют. Игнорирую суматоху в своём сердце, в своей голове, игнорирую жжение в горле и боль в глазах.

Я слышу шум, когда меняют входную дверь, а затем ставится тихо.

Я засыпаю.

***

Темнота. Густая, сырая и хищная. Урчание зверя с острыми клыками и когтями. Красные глаза, светящиеся орбиты.

В кромешной тьме с босыми ногами я спотыкаюсь. Ударяю палец, чувствуя как новый укол боли пронзает со всех сторон агонией, поскольку отрывается ноготь.

Другой зверь с горящими белыми глазами. Громкий, ревущий.

Вокруг меня завывания и усиливающиеся стенания, вопящие и оглушительные. Столько монстров, они быстрые и из железной плоти, беспечно разгуливающие во тьме, у них яркие глаза и красные светящиеся хвосты.

Снова спотыкаюсь, молния освещает путь в темноте, мои кости сотрясаются от грома, а мои следы стираются потоком холодного дождя. Я не плачу и не кричу, потому что пострадала слишком сильно, потому что плач требует дыхания, а у меня нет кислорода, нечем дышать, лёгкие опалило голодным пламенем.

Пламя.

Они где-то позади меня, всё ещё мелькают и воняют поджаренной плотью.

Звери ревут вокруг меня, светя своими слишком яркими глазами, дотрагиваясь когтями, таща бинты и иглы.

Квадраты, бесконечные квадраты надо мной. Квадраты, усыпанные миллионами, миллионами точек. Сто десять тысяч четыреста двадцать четыре точки, чёрные дыры и все в белых квадратах.

Голоса, жужжащие вокруг меня, как эхо из прошлого тысячелетия.

Слова. Звуки, которые должны быть понятными, но я их не понимаю. Слова, слова, слова, которые ничего не значат. Ничего.

Потеря.

Агония.

Скорбь.

Агония.

Лицо. Снова и снова, и снова.

Мечты о свете.

Мечты о темноте.

Темнота.

Хватит тьмы. Нужно держать её на расстоянии! Там в темноте звери. Им нужна моя кровь, моя плоть.

Не могу сделать вдох.

Я тону в океане тьмы и не могу дышать.

— Дыши, Икс, — звучит команда.

Я начинаю дышать, делая долгий болезненный вдох.

— Дыши.

Я дышу.

Руки ласкают моё лицо, чьё-то тело убаюкивает моё. Я нахожу утешение и смутно вспоминаю страх, пульсирующий во мне.

— Калеб.

— Дыши, Икс. Всё в порядке. Это был сон.

Боже, сны. Они опустошают меня, грабят мою душу.

Осознание возвращается как вспышка, словно молния поражает дерево.

— Отпусти, — я отползаю, — не трогай меня.

— Икс.

Я пулей вскакиваю с кровати, падая на пол грудой костей и прижимаясь в темноте к окну. Тень поднимается, эти мужские плечи, угловатое и красивое лицо, ангельское в своём совершенстве даже в затемненный профиль. Моя дверь открыта, впуская небольшой яркий лучик, пронзающий тьму, очерчивая слишком красивый силуэт, который хочет помочь мне.

— Прости. Ты знаешь, что мне нелегко говорить это тебе или кому-либо другому. Я никогда не извиняюсь. Несмотря ни на что. Но я виноват перед тобой, Икс, прости. Я не должен был делать этого, и я сожалею, — он присаживается рядом со мной, одетый в одни трусы-боксеры. Его одежда аккуратно сложена в кресле.

— Я знаю, — это всё прощение, на которое я способна.

— Тебе больно?

— Нет.

Касаясь пальцем моего подбородка, он поднимает моё лицо, чтобы я взглянула на совершенство.

— Посмотри на меня, Икс.

— Смотрю.

Эти глаза такие тёмные, такие загадочные, пронзительные, они открыты, печальны и обеспокоены.

— Не бойся меня.

— Я не боюсь.

О, оказывается я профессиональная лгунья, когда это необходимо.

Он поднимает меня и укачивает у своей твёрдой, тёплой голой груди. Я слышу пульс, медленный и стабильный. Он гладит мои руки, плавно убирает волосы назад. Я до сих пор в платье. Не знаю, сколько сейчас времени.

Моё сердце колотится в груди.

— Сара.

— Что? — позволяю себе смущённо спросить я.

— Её зовут Сара. Девушку, с которой ты меня видела. Сара Эбигейл Хиршбах. Её родители — евреи, видные члены ортодоксальной еврейской общины здесь в Нью-Йорке. Её отец — мой деловой партнер. И Сара... ну, у нас сложная история. Мы сходимся и расходимся. Она хотела бы, чтобы мы не расходились, хоть я и объяснил, что никогда такого не будет. Но она продолжает возвращаться, чтобы получить больше того, что я даю ей. На чисто физическом уровне.