Мафиози

– С вами хочет поговорить достопочтенный Боккачио Карузо, - сообщил секретарь.
– Я вас соединю?

– Да, - выразил нетерпение Паганини.

Голос Карузо был официальным и печальным, хотя в нем было достаточно ноток радости.

– Алло, Игнацио... Ты знаешь, откуда я с тобой говорю?

– Откуда?

– Из мотеля «Хай Лайф».

– О...о...
– промычал трагическим тоном Паганини.

– Да, да... Из того самого отеля, в котором ты убил моего сына Америко... Мотель сейчас, конечно, покинутый и пустой, потому что район перенаселен неграми... Но я, верный традиции, снял его целиком на сегодня у владельца... Хочу отомстить за сына в том же месте и тем же способом.

– О, боже мой, - простонал Паганини.

– Думаю, ты не забыл, как его убил...

– Это была жестокая и бесчеловечная эпоха...
– ответил дрожащим голосом Паганини.

– Ты его поместил живого в металлический гроб, закрыл герметически крышку и вынудил умереть от удушья... А в то время, пока продолжалась агония, ты мне звонил и вынуждал слушать удушливый хрип моего задыхающегося последнего сына, его безнадежный стук в металлические стенки последнего прибежища...

– Разве ты безгрешен, Боккачио?... Разве ты не делал того же и еще хуже?
– сказал со всхлипом Паганини.

– Я делал многое, но не это... Не это! И я очень рад, что сейчас это сделаю...

– Сейчас?...
– произнес с ужасом Паганини. – Ты хочешь сказать...

– Как раз то самое... Твой любимый сын, Марио, находится в этот момент здесь, связанный и засунутый в подобный же металлический гроб... Ему, знаешь ли, подошла коробка. Он в ней поместился как черепаха в своем панцире... Ты меня слышишь, дорогой Игнацио?
– хихикнул с сатанинским садизмом Карузо.

– Марио... Мой несчастный мальчик... Я тебя убиваю, - вскрикнул с мукой Паганини, и его начали душить рыдания.
– За грехи родителей мучаются дети...

– И как мучаются… И как мучаются... Самым жутким образом...
– подбросил перцу с того конца Карузо.

– Боккачио... Лучше убей меня! – произнес драматически Паганини.

– Я предпочитаю убить твою душу, - сказал тот безжалостно и твердо.
– Она умрет постепенно, как умирала моя, когда я слышал страшный звук закрывавшейся герметически крышки гроба над моим любимым Америко... Целых пятьдесят минут я слушал, как он бьется и трепещет...

– Не преувеличивай, Боккачио... Его агония не продолжалась так долго. За десять минут все было кончено...

– Десять минут? Ты хочешь сказать, что мой сын продержался так мало? Это поклеп. Оскорбление памяти Америко...
– раскалились провода от гнева Карузо.

– У меня не было намерения его оскорбить... В любом случае, какое это имеет значение?

– Очень большое... Очень большое... У меня, как у настоящего американца, спортивный характер и психоз на рекорды. Особенно в случае, когда рекордсменом является мой сын, Всем известно, что он прожил целых пятьдесят пять минут в герметически закрытом гробу. Я очень хочу знать, сколько проживет твой. Предлагаю пари, что он не продержится и полчаса...

– Боккачио... Ты с ума сошел? Предлагаешь мне пари в столь трагическую минуту для моего отцовского сердца?

– Почему, собственно?... Разве трудно засечь время конвульсий?

– О бог мой... Да минет меня чаша сия, - совсем пришел в упадок Паганини.

– Зуб за зуб, Игнацио... Всадил нож и получай нож...

– Мадонна,- расплакался в старческой немощи Паганини.

– Игнацио... Помолись хорошенько за своего сына... В эту минуту мы закрываем крышку гроба. Естественно, мы ее герметически заварим, так, как сделал ты, друг. Напряги хорошенько слух, чтобы услышать последние стоны Марио...

Паганини напряг слух и слушал, вплоть до того момента, пока они окончательно не смолкли, вопли и удары с того конца телефонного провода. Если б его, однако, видел в этот момент Карузо, того хватил бы удар. Потому что несгибаемый коллега вовсе не рвал на себе волосы и усы, напротив, улыбался с дьявольским выражением и потирал руки, как хитрый делец, обеспечивший себе крупную выгодную аферу.

– Порядок, Паганини, - сказал через некоторое время Карузо.
– Все уже кончилось. Я тебе не говорю о рекорде твоего сына, потому что у меня есть такт и я не хочу тебя еще больше огорчать. Но можешь приехать со своими людьми, чтобы его забрать и похоронить, как подобает сыну руководителя.

– Могу я приехать сейчас, немедленно? – спросил Паганини среди рыданий.

– Конечно же... Ты знаешь мотель «Хай Лайф».- Я тебя тоже подожду с моими людьми и заключу в свои объятия, чтобы окончательно примириться над трупом Марио. Да здравствует четыре-четыре!
– воскликнул он с энтузиазмом и отключил телефон.

Игнацио Паганини повесил трубку, чтобы тоже с энтузиазмом крикнуть «ура» своей хитроумной гениальности.

– Маразматик... Впавший в детство...
– сплюнул он в честь Карузо.
– Сегодня ты потерпел величайшее поражение в своей жизни. Этот несчастный ублюдочек из Греции был для меня ничем. Итак, я навсегда веду в счете. Да здравствует четыре-три!

Глава 15

В этот день в мотеле «Хай Лайф» собрались представители сразу двух кланов. Белые стилеты на черном фоне и черные стилеты на белом, то есть гербы Паганини и Карузо, мирно скрестились у закрытого металлического гроба на высоком постаменте - наверное, последнего в этой многолетней войне.

Автомобиль Игнацио Паганини - черный «роллс-ройс» с белыми бархатными сиденьями - был припаркован рядом с автомобилем Боккачио Карузо - белым «роллс-ройсом» с черными бархатными сиденьями. Несчастный отец Марио, в сопровождении лучших людей своей «семьи», медленно и драматически вошел в старый, запустелый холл мотеля, немного приведенный в порядок к случаю. Его встретил сам Карузо со своим сопровождением. Это был торжественный момент, который стал трагическим, когда Паганини заметил тяжелый металлический гроб. Момент стал еще более высоким и историческим, когда Карузо упал в его объятия, шепча слова примирения и утешения.

– Ни о каком из моих детей я не плакал так сильно, как о Марио. Может быть, потому, что я потерял его в мирное время, - сказал Паганини.
– Наше сердце становится очень чувствительным и слабым в мирную эпоху. Поэтому и боль его умножается, когда приходит беда, - вытер он с философским терпением свои глаза, когда вместе со своими свитами они вошли в боковой зальчик, чтобы выпить кофе.

– Ты действительно много претерпел, бедный мой Игнацио, - сказал Карузо.
– Однако я возмещу твой ущерб одним приятным сюрпризом.

– Сюрпризом? И даже приятным?... – с душераздирающим скептицизмом покачал головой Паганини.
– После потери Марио ничто не может порадовать мое сердце...

– Марио действительно был замечательный парень... Вы согласны, друзья мои?
– посмотрел на своих людей Карузо. Все пятеро дружно кивнули.

– За те немногие дни, которые он провел на моей вилле, я искренне полюбил его, как родного сына...
– продолжил Карузо.
– И поэтому я принял неслыханно великодушное решение, которое показывает, какие гордые люди командуют «семьей» Карузо.