Магия торжествует

— Остерегайся буда, — сказала я. — Особенно когда они приносят подарки.

Он улыбнулся.

— Могу войти?

— Пожалуйста. — Я указала на стул для клиентов. — Присаживайся.

Он сел. Его черные волосы ниспадали на плечи мягкой волной. Обычно, когда люди использовали такие слова, как — горячий, чтобы описать мужчину, я просто смеялась. Однако для Рафаэля это слово казалось вполне уместным. В нем было что-то такое, что-то в его темно-синих глазах, в том, как он держался, с намеком на дикого оборотня, пробивающегося сквозь лоск, что заставляло женщин думать о сексе. К счастью, у меня был иммунитет.

— Что в бутылке?

Он подтолкнул ее ко мне через стол. Написанная от руки этикетка с симпатичным оранжево-желтым яблоком гласила: «ЛУЧШИЙ СИДР БИ».

Я присвистнула.

— Теперь я знаю, что все плохо.

Когда мы с Кэрраном поженились, клан медведей предоставил несколько бочек медового эля для свадьбы. Эль имел оглушительный успех. Рафаэль понял, что дом клана буда расположен посреди яблоневого сада, и почувствовал возможность для бизнеса. Сидр «Би» появился на рынке год назад, и, как и все, к чему прикасался Рафаэль, он превратился в золото.

Он откинулся на спинку стула, закинув одну длинную ногу на другую. Рафаэлю нравилась жизнь с Андреа. Он выглядел безупречно. Костюм сидел на нем так хорошо, что явно был сшит на заказ.

— Дай угадаю, твой портной держит в заложниках твой последний наряд, и ты хочешь, чтобы я освободила его.

— Если бы я попросил тебя сделать это, все было бы залито кровью, и мой костюм был бы испорчен. Нет, я бы попросил свою жену. Она выстрелила бы ему между глаз с расстояния в сто ярдов.

Она такое может.

— Я пришел поговорить о мальчике, — сказал он. — Я принес сидр, потому что это нелегкий разговор.

О.

— Я пришел попросить тебя отпустить его.

Я тоже много думала об этом.

— Почему здесь нет самого Асканио, он язык проглотил?

— Потому что ты взяла его к себе, когда никто не хотел его брать. Тетя Би отправила его к тебе, потому что с ним было невозможно справиться, и она знала, что рано или поздно он сделает что-то не то или скажет не то, и кто-нибудь перегрызет ему горло. Ты дала ему работу, место, которому он принадлежал, ты обучала его и доверяла ему. Ты превратила его в человека, который теперь является ценным активом клана. Он все это понимает. Он предан тебе.

Он сделал паузу. Я ждала, продолжения.

— Но он также хочет еще чего-то.

— Чего же?

— Мы можем начать с денег. Он может заработать деньги здесь, но он хочет большего. Он хочет богатства.

Мы с ним оба знали, что Асканио не разбогатеет, работая на меня. «Новый рубеж» оплачивал счета, но работа здесь никого не сделала бы его богатым. Я не была заинтересована в расширении. Мне нравилось, что мы были маленькими.

— Кроме того, он хочет признания, ответственности и власти. Он хочет подняться по иерархии власти клана. По своей сути он буда, и ему нужны другие буды, чтобы признать, насколько он хорош.

— Хорошо.

— И то, и другое — средства для достижения цели. — Рафаэль наклонился вперед. — Чего он действительно хочет, так это…

— Безопасности, — сказала я ему. — Я учила его почти четыре года, Рафаэль. Он вырос без мужского образца для подражания в адском месте, поэтому, когда он пришел в клан, он зациклился на тебе. Он хочет быть тобой. Уважаемым, успешным, опасным альфой. Я поняла все это давным-давно.

— Он работает на меня последние шесть месяцев, — сказал Рафаэль.

— Ага.

Рафаэль прикусил губу.

— Нет смысла пытаться быть дипломатичным, поэтому я просто собираюсь сказать это. Девятнадцатилетние буды думают своими яйцами. Мы с Андреа тратим половину нашего времени на то, чтобы удержать их подальше от лагеря Джима по транспортировке камней.

Как и Кэрран, Джим постоянно улучшал Крепость, добавляя башни, стены и туннели для побега. Значительная часть этих улучшений была создана будами в возрасте от двенадцати до двадцати пяти лет, выполняющими общественную работу по версии Стаи за различные нарушения. Казалось, что буды не могли оставаться в стороне от неприятностей, а Джим всегда приветствовал бесплатную рабочую силу.

— Асканио отличается от своих сверстников, — сказал Рафаэль. — Он думает головой и руководствуется стратегией в своих решениях. Когда мы отправили его в Кентукки, он попал в… — Рафаэль замялся, — … попал в беду. Он справился с этим. Лучше, чем я.

— Я не сомневаюсь, он такой.

— Он нужен нам, а мы нужны ему. И я понимаю, что моя матушка бросила его тебе, и ты потратила четыре года на то, чтобы его стабилизировать, обучить и выдолбить его таким, какой он сейчас, и теперь, когда он полезен, мы хотим его вернуть, и это несправедливо. Прости. Я твой должник. Весь наш клан в долгу перед тобой.

— Вы мне ничего не должны. Я сделала это для него, не для вас.

— Но ты сделала эту работу, и кто-то должен ее оценить. Я здесь, чтобы сказать, что мы признаем это и не забудем. Если ты предъявишь ему это, он никогда не уйдет от тебя. Он не сможет. Его чувство преданности не позволит. Но он не будет счастлив здесь. Он хочет признания и принятия от Стаи. Нравится тебе это или нет, ты не просто кто-то, Кейт. Ты — Ин-Шинар. Чем дольше ты будешь держать его при себе, тем труднее ему будет отделиться от тебя.

Ему просто пришлось швырнуть мне это в лицо. Я вздохнула.

— Ты видишь здесь какие-нибудь цепи, Рафаэль?

— Нет. — Его улыбка была печальной.

— Тогда ладно. Он наемный работник. Он волен делать все, что хочет. С сегодняшнего дня я снимаю его с учета. Он может вернуться в любое время, но я перестану звонить.

— Спасибо, — сказал он.

— Дело не в тебе. Он должен заниматься тем, что делает его счастливым.

Рафаэль снова кивнул. Он выглядел несчастным.

Я позволила ему сорваться с крючка.

— Как поживает малышка Би?

Он ухмыльнулся.

— Мальчик-волк пытался украсть ее игрушку на пикнике на прошлой неделе. Она погналась за ним, отобрала игрушку и избила его ею до крови.

— Ты, должно быть, горд.

— О, да.

— Увидимся, Рафаэль.

— Ты справишься, Кейт.

Он ушел.

Ну, вот и все. Я почувствовала странную пустоту. Больше никаких смешных острот. Больше никакой вымученной латыни. Больше никаких непристойных шуток. Все к этому шло уже некоторое время, но я все еще чувствовала себя опустошенной.