Магомед, Мамед, Мамиш
Шрифт:
– Это жизнь, Мамиш, случается, и умирают люди.
– . А он не умер, Гая.
– Как не умер?! Ну да, он будет жить в твоей памя-ти, в памяти близких.
– Они постараются его забыть.
– Как это?
– Они сами во всем виноваты. И умолк.
...сам выбросился!
– как сам?
– да, сам.
– почему? вот и ответь! "Что же ты?- напишет мать.- Как ты мог?"
– а сама? а ты сама?., сбежали все! и ты, и
Кязым!.. Тоже мне герои!
Хасай вырастил ее, помогал, когда училась, всех Бах-тияровых на ноги поставил. "Что плохого сделал тебе дядя? И чего ты хочешь? Чтобы Хасай оставил Рену и вернулся к Хуснийэ-ханум?"
скорее отрастет до земли хвост у верблюда...
но
И тариста вспомнил бы, да не знает про тариста Ма-миш.
а хромой, что мимо окна моего проходит, сту-чит палкой!., это же он! он!
Вдруг осенило Мамиша - это тот же самый человек, который утром повстречался Мамишу, с ненавистью глядя на него. Это его палка часто стучала по балкон-ным доскам, когда он с "дарами" приходил к Хасаю и Хуснийэ, часто приходил. Думает, наверно, что при-шло к Хасаю возмездие. Как же, придет!.. А мать напи-шет: "Что же ты сгубил своего родного дядю, старшего в нашем роду?!" Нет, она не напишет, не имеет права. К общежитию подкатил автобус за новой сменой. Месяц ярко серебрился, белея в синеве, как отточенное лезвие.
Вторая встреча со следователем состоялась позже, ко-гда Мамиш вернулся из Морского.
– Мамед,- говорит Мамишу Саттар,- вдова Гюль-балы сказала мне...
– А чего вы не спросите,- перебил его Мамиш,- почему я пришел?
– Я же вас пригласил. Послал вам повестку.
– Никакой повестки я не получал, я еще домой не за-ходил... Так что она вам сказала?
– Сказала, что Гюльбала любил другую. Мамиш смотрит хмуро. Все об Октае думает.
– вот вам загадка, а вы отгадайте.
– ?!
– Смогли бы хоть как-то прояснить?
– "то ли сын, то ли брат".
– Кто это может быть?
– "то ли отец, то ли дед".
– ?!
– Что вы от меня хотите услышать?
– Мне важно установить истину.
– В этом конкретном вопросе я вам не помощник.
– А в каком?
– помещу я в центре Хасая и выведу линии, а на остриях будут: "Алик", "Теймур", "красные тридцатки".
– "Дэли Идрис".
– ?!
– "Гюльбала".
– Ну вот, вы и сами знаете!
– Я о деле хотел узнать.
– В момент смерти рядом с покойным никого не бы-ло. Доказано и ваше алиби, и алиби всех членов семьи.
Не было совершено насилия, нет прямых виновных, и поэтому следствие заканчивается.
– Все, значит?
– нет фактов?., есть самоубийство, а нет убийства?
– А вы думали иначе?
– разве не совершено преступление?
– Я хотел уяснить для себя.
– Следствию вы не очень помогли. В общих чертах причины и без вас были ясны: неустроенность жизни, неприятие жены, конфликт с отцом и так далее.
– Вы на меня возлагали надежды?
– Если откровенно, то да, возлагал.
– вы возбуждаете дело, состоится показа-тельный суд, вход неограниченный, большие помещения у нас есть, трансляция по радио, телевидению, это ваш праздник, вы к нему давно готовились, я сижу на почетном месте, общественный и семейный, так сказать, об-винитель. Прилетает мать... Хасай ее воспи-тал, был вроде отца родного. Сидит, весь осу-нулся, как его жалко!., я предан проклятию! "да выйдет тебе боком материнское молоко". Но нет, не может, не может она против сы-на!., новые линии, новые факты, кое-кто из вчерашних свидетелей сидит сегодня рядом с Хасаем... позор на весь город!
– республику!
– на весь мир позор! имущество конфиско-вано, обширный инфаркт, семьи разорены, а дальше? дальше что?
– в газетах пишут! ваш пример!
– но вы сами знаете столько же, сколько знаю я!
– о Хасае?
– при чем тут Хасай?
– ?!
– надо же быть слепым, чтобы не видеть!
– Я сказал все, что знал.
Тупик. Саттар молчит. Саттар думает: "Неужели я ошибся в нем? Ах как жаль!.. Многого ты хочешь, Саттар!.. Но ведь такое время!..
Мамиш, Мамиш, ай Мамиш!.." Обыкновенный тупик: вперед, налево, снова вперед, направо, а там глухая стена.– но вы обо мне еще услышите! будет вам и убийство!
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ - рассказ о том, как Мамиш по-шел к Хасаю и Р одна в доме. Идет, идет... ИР - одна в доме.
Обо всех подумал Мамиш - о Хасае, о Р. И об Октае думал. А вдруг и он дома? Как же при Октае? Он ' ведь любит Мамиша, очень привязан к нему, об этом Ма-миш подумал? Идет, идет...
Именно к нему обращался Октай с неожиданными во-просами. "Что такое осень?"-спрашивал Октай. Ха-сай настораживался, Гюльбала недоумевал, а Мамиш,. готовясь к тому, что ответ должен быть оригинальным, не спешил. И Мамиш в детстве, бывало, слушает и слушает ашхабадскую бабушку... А она рассказывала небылицы, но Мамишу, видите ли, хотелось узнать, как в животе петуха (а он шел в Стамбул заполучить свою золотую монету, отданную на хранение бекскому сыну-обманщику) умещались и рыжая лиса (она потом спа-сет петуха от гусака), и лютый волк (а он спасет от ишака), и речушка, жаждущая увидеть Мраморное мо-ре (она погасит пожар, в огне которого должен был сго-реть петух). Див спорил с Плешивым - кто кого пере-хитрит; вырвет из головы самый длинный волос: "Смот-ри!" А Плешивый выдергивал волос из конского хвоста, и его волос оказывался длиннее. "Откуда взялся конь?"-спрашивал Мамиш, а бабушка уже о новых хитростях-небылицах рассказывает: Див из головы вошь тащит, а Плешивый лягушку, будто она по го-лове его меж волос ходит: "Ну, так у кого больше?" Див злится, потому что никак не выиграет спор. "Я сей-час такой здесь ветер устрою!.." И стало кидать Пле-шивого из угла в угол, еле в себя пришел. "Ну ладно, теперь моя очередь,- как ни в чем не бывало говорит Плешивый.Закрой-ка все щели, а то выдует тебя от-сюда, духа твоего не останется..." Див, ясное дело, испу-гался... Бороться с Дивом - что есть проще? Он страш-ный в гневе, но он же наивен, как дитя; да и Плешиво-му везло: конь с густым хвостом объявился, подверну-лась под руку лягушка... А Октай пристал со своей осенью: - Так что же, а?
Мамиш ждет, он терпеливее, и Октай, ерзая в кресле, говорит:
– Это гранат на ветке, а ветка висит на стене!
– Ну, учудил!..- говорит Хасай. Очень ему не нра-вятся эти вопросы-ответы сына. Что-то чудное в них, странное. "А что? Очень интересно!"- думает Мамиш.
– Ну как по-азербайджански гранат?
– спрашивает Гюльбала у Октая. Ему, как и Хасаю, тоже не по себе от туманных вопросов Октая, и он (а ведь Рене нравят-ся, кажется, эти заумности сына) спешит исправить не-ловкость.
– Нар,- выручает сына Рена.
– А как ветка?
Лицо Рены залила краска, она мучительно вспомина-ет, но так и не может вспомнить. Не знает и Октай. Ой как стыдно Хасаю. А Октай - хоть бы что, никак не уймется.
– А что такое лето?
– спрашивает он у Мамиша.
– Это гроздь винограда, и каждая ягодка зовет:
"Съешь меня!"
Но от шутливого ответа Хасая Октай никнет.
– Нет,-говорит он,- не то!
– и выбегает из ком-наты. И никто не скажет, что же такое лето. Может, шай-тана на помощь призвать? Если что найти надо было, бабушка завязывала узелок. "Вот мы и поймали шайта-на за хвост!" И странно: потерянное тут же находилось. "Что за чушь!"- удивляется Мамиш.
Идет, идет...
И Р одна в доме. И больше никого. Мамиш приходил сюда всегда с Гюльбалой, и, ясно, не потому, что Хуснийэ-ханум разгневается, узнает ведь; или потому, что дядя приревнует; так честнее и перед собой, и перед дядей; они ведь с дядей поговорили, как мужчина с мужчиной: Хасай спрашивал тогда его, вро-де бы не посягал на любовь племянника; а потом: "Зна-комьтесь!.." И Р одна в доме. Тонкие губы побелели, лицо такое некрасивое, искажен
TM°еЛ КаК Же? Гюльбалу вспомнила! И та, и эта - Р? И Мамиш с ходу: