Магомед, Мамед, Мамиш
Шрифт:
Будто бросился с эстакады в море, пошел ко дну, а по-том вынырнул, оглянулся и, широко размахивая рука-ми, рванул вперед.
– О чем?
Мамиш сказал и поперхнулся, голос дрогнул. Гулко за-стучало сердце. Стрела была выпущена. И неведомо как завершится разговор.
Мамиш пытался унять дрожь в голосе, но не мог. Встал. Хасай обнаружит его робость и примет за слабость.
– Рена!
– И тут же при Мамише снял брюки, бро-сил на диван, чтоб потом повесить вместе с пиджаком в шкаф, надел пижаму. В дверях появилась Рена.
– Готова еда?
– И Мамишу: - Начинай,
– Серьезный разговор.
– Тем лучше... Не жди, рассказывай.- Повесил брюки на вешалку в шкаф.- Ну вот, я готов!- Сел, за-курил сигарету, прищурился, внимательно посмотрел на Мамиша: "Послушаем, с чем ты пришел..."
– Наша жизнь -=- сплошная ложь!
– Ну, зачем же так? Давай попроще.
– Жизнь нашей семьи.
– В чем именно?
– Во всем!
– И кто в этом виноват?
– Ты прежде всего! И в смерти Гюльбалы тоже ты
виноват!
"Вот она, неблагодарность! Он ее ждал!!"
– Рена, ты слышишь, что говорит этот... мерзавец!
Рена - ни звука, вся внимание. И не помнит, как по-дошла к плите, газ зажгла. Спички словно и не брала.
– Ай да сын Кочевницы!..
Хасай знал, что когда-нибудь этот Мамиш... "Ждал я,
ждал!.."
Мамиш молчит.
– Уж не Хуснийэ ли прислала тебя?
– При чем тут Хуснийэ?
она такая же, как ты!
– Так вот, пойди и скажи Хуснийэ-ханум, послав-шей тебя ко мне, что я ни на что не посмотрю, приду и на сей раз до смерти ее изобью! Пойди и скажи, а с тобой мы потом поговорим!
– Меня никто не посылал. Ложь...
– Что ты заладил одно и то же?! Ложь да ложь!..- перебил Мамиша Хасай.
– Гюльбала, думаешь, случайно выпал?
– Кто ж его вытолкнул? Уж не ты ли?! может, и я...
– Или Рена виновата? Может быть, она?
– Да!
– Ну, Мамиш, и с этим ты посмел прийти ко мне?!
– И ты, и Рена!
В комнату ворвалась Рена.
– Клевета! Все выдумал! В бреду сочинил Гюльба-ла!- Вены на шее раздулись, голубые-голубые, а на лице багровые пятна. Пошла на Мамиша.- Выдумал, да! Завидуете Хасаю! Они твои враги, Хасай! Я гово-рила тебе! Заживо в могилу хотят тебя!
– Что ты! Что ты!
– растерялся Хасай, забыв о Мамише.- Успокойся, пожалуйста!.. Успокойся...- Он мельком бросил взгляд на Мамиша и прочел в его гла-зах злорадство. "Простить не может!"-Что ты ска-зал Рене? Что?! Рену обидеть?! Да я с тобой знаешь что сделаю! До смерти не оправишься!
– Пусть сама расскажет!
– Что ты мелешь?
– О любви своей!
– Да я тебя...- поискал глазами, схватил хрусталь-ную пепельницу на ковровой скатерти.
– Чего не открывали?
– влетел в комнату Октай.- Я целый час звоню!
То ли услышал, то ли понял, что ругают Мамиша, или лицо матери напугало его, Октай сообразил, что это из-за Мамиша так кричал отец и мать на себя не похожа.
Вспыхнуло в нем, загорелось что-то внутри, и он ки-нулся на Мамиша, даже больно ущипнул, и Хасай как держал пепельницу, так и остался стоять - бросит, может попасть в ребенка или напугать его... Видел од-нажды. Октая таким взвинченным, долго
не могли ус-покоить; подскочила температура. Хасай и Рена поссо-рились, и Октай бросился вот так, как теперь, защи-щать мать.– Уведи мальчика!
– крикнул Хасай Рене. Та пыталась оттащить Октая, и он, брыкаясь и выры-ваясь из рук, все хотел ударить Мамиша в лицо, да ру-ка не доставала.
– Дорого ты заплатишь!
– говорила Рена, уводя Ок-тая.- Лучше о своей матери подумай, о чести ее поза-боться!.. "Улыбаешься не мне... Вся облеплена комарами. "Свет
моих очей!.."
– А ты, а Гюльбала...
а Октай, ты думаешь...
И вдруг глухой то ли звон стекла, то ли стон; пепель-ница полетела в Мамиша, он вмиг увернулся, и тяже-лый хрусталь ударился в висящую на стене за Мамишем раму - портрет Хасая на настенном ковре. Стекло разбилось, и осколки посыпались на диван.
– Если я не задушу тебя этими вот руками!.. Мерза-вец без роду и племени! это ты! ты!
– Да я твою чернорабочую душу!.. И лепет Мамиша:
– А гордился, что сам... Трамвай! Автобиография!
– Собачий сын!
"Еще хватит удар!- Хасай был бледен и не сообра-жал, что делает.- Только б сердце выдержало!" Кто знает, чем завершилось бы все это, в руках Хасая что-то блеснуло, если бы не тот же мелодичный зво-нок...
– Джафар-муэллим!.. Рена, быстро! А что быстро? .
– С дивана! Осколки!.. А с тобой мы потом! Поваля-ешься еще у меня в ногах!
я свое слово сказал, и с меня довольно, нам говорить уже не придется!
Рена тут же, вмиг, собрала в совок осколки. "Совсем не та, и не было той, только эта". То ли слышал он, то ли нет: "Подлый!"
Хасай пошел открывать, и Мамиш за ним, чтобы уйти. Навсегда. Не видеть ни Хасая, ни Р, никого!
– Добро пожаловать в наш дом, Джафар-муэллим! Высокий, в широких роговых очках, сильный мужчи-на, довольный собой и миром. Протянул руку Хасаю и, бросив внимательный взгляд на Мамиша, проба-сил:
– Племянник твой?
– Да... А почему вы один, без Сеяры-ханум?
– Не смогла прийти, просила извинить... Знаю, знаю, даже робу его надевал.
Хасай не понял, о чем это гость. А Мамиш хотел по-меняться местами с Джафаром-муэллимом - тому ближе к комнате, а ему, Мамишу, к двери, выскочить и бежать. Но Джафар-муэллим и ему руку.
– Куда уходите, оставайтесь с нами.
– Нет, нет, у него срочное дело.
– Дело не уйдет, пусть остается.- Джафар не при-вык, чтоб ему перечили. Взял Мамиша под руку и чуть ли не силой увлек в комнату.- Мы с твоим племян-ником знакомы!
– А я и не знал.
– Я работал у него на буровой! Помнишь?
– Мами-шу.- Ну вот.- Хасаю. А тот, между прочим, удивлен: как это Джафар работал у Мамиша?- Да, в его ро-бе работается хорошо!.. А я к тебе ненадолго, тоже спе-шу, пришел, во-первых, выразить соболезнование, го-ворил тебе, что специально приду посидеть, побеседо-вать.
Хасай и Рена обменялись взглядами и промолчали.
– Но,- продолжал тем временем Джафар-муэл-лим,- нам не к лицу долгий траур. И об этом больше не будем!