Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

– Ну как? Ни рыба - ни мясо? Она смотрит с недоумением.

"Не затем ведь шел сюда! Чего морочишь ей голову?!" нет, и затем!

– Мне Гюльбала все рассказал!

"Тогда Рена была осунувшаяся, бледная..."

Сразу, с ходу.

Щеки вспыхнули, и в глазах вопрос: "Не понимаю.

О чем рассказал?" '

Молчание затянулось.

ну вот и выдала себя!

– О чем именно?

И Мамиш слышанной где-то фразой:

– Снял пелену с ваших тайн!

Губы стали почти не видны. Надо ее опередить:

– О вашей любви рассказал. Да, все рассказал!
– злорадство какое в голосе. А она будто этого и ждала.

– Бедный Гюльбала,- вздохнула.- Разве можно де-литься своими бредовыми мечтами, да еще с таким че-ловеком наивным!

"Неужели

Гюльбала?" И вдруг облегчение. скажи, скажи еще! не молчи!

– Нет, это правда!
– говорит он.

– И ты поверил? '

Почему-то легко на душе, будто чудо какое.

говори же!

– ...Он был влюблен, а я жалела его, не говорила Хасаю, чтобы не навлечь гнев.

– И записку показал!
– Надо хоть факт один.

– Он же порвал ее при мне!

– Значит, была!

И стало вдруг тоскливо-тоскливо Мамишу.

значит, правда! Но надо еще и еще, нельзя молчать.

– Ну вот сама и призналась! Все до конца сказать.

– Я знала, что ты доверчивый, но настолько!

скажи, скажи еще! Еще, до конца:

– И об Октае сказал!

Лицо ее покрылось крупными пятнами, как в тот раз,

когда Гюльбала вдруг заплакал.

вот-вот! правда! И пустота в душе.

– Сказал мне, и хватит!
– И уже другая, на глазах сразу другая стала.Скажешь еще кому, засмеют. А Хасай узнает, он сейчас придет, ох и худо тебе при-дется!..

– Грозишь?

– Я ему, знаешь, что скажу?..

"И с нею, как со всеми!"- думает, а в ушах слова Хус-нийэ: "Я бы на вашем месте!.. Да будь я на вашем ме-сте!.."

– ...тебе и самому нетрудно понять, что я скажу. И он поверит! Разве ты не видел, как он на тебя смотрит, когда мы рядом?..

ах, как красиво ты говоришь! как нежно, как

мелодично!..

Мамиш смотрел на нее странно, и ей стало вдруг без-различно - зачем она его уговаривает? Оправдыва-ется?..

– Ну и что? Допустим, поверит тебе. Бросит меня? Я без всех вас проживу!

– Надоело?

ты ли - и та, и эта?

– Да!

– И Хасай?

– Да! Да! И ты, и он, и все вы!

– Гюльбала тебе уже не надоест!

– Чего добиваешься ты?

– Мы оба собирали в пучок, и я собирал, и ты соби-рала! Р стало не по себе: "О чем он?"

– Поди проспись!

– Думаешь, я выпил?

– Что тебе нужно? Чего ты хочешь? А Хасай шел домой, к Репе, от всех и всего подальше. Он был полон ею, и никто ему не нужен. Особенно по-сле истории с Нигяр. Раньше стрелял глазами, ловил и не отпускал хотя бы в мыслях, а теперь никого, кроме нее, Рены. Прозвенел звонок. "Хасай!" Но то ли до звонка, то ли вместе с ним, то ли после:

– А я его люблю! Запомни! И никто мне не нужен! Да, люблю!

"Вот оно!" И такая тоска. Это же ясно, и сейчас, и рань-ше еще, когда в саду Революции...

Как будто слышал Хасай, а может, и не слышал; зво-нок, а потом тут же щелк ключом, это он всегда так: коротко звонком и ключ в дверь...

Стоило Хасаю, придя домой, застать здесь Гюльбалу с Мамишем, как он тут же - взгляд на Рену, а потом на Мамиша; как-никак он их познакомил; и если на лице Рены он читал радость, мрачнел, ах, как мрачнел Ха-сай!.. Ловил их взгляды, отыскивал в них тайный смысл. А- потом, с улыбкой проводив гостей, обрушивал на Рену упреки, устраивал допрос, обвинял, оскорблял, распалялся в гневе. Но Рене удавалось, главным обра-зом, лаской доказать свою невиновность, убедить, что ревность его беспричинна, а упреки беспочвенны, ведь она любит его, глупого! Большого и глупого! "Он? Он?- допытывался Хасай.- Это он первый?" Ре-на краснела. "Я же объясняла! Говорила! Не он! Не он! Не знала я! Глупа была! Я же говорила! Я не хотела! И не знала, как получилось!" -"Он? Это он?" -"Я же рассказывала!.." Но Хасай не мог вспомнить, ведь не рассказывала! Чего он мучает ее? Бросить ему: "Где и с кем? А в доме твоем! Где дед похоронен!" И когда снова в воскресный день в этой же квартире на третьем этаже раздавался переливчатый звонок, спе-циально привезенный издалека Хасаем, и к ним ввали-валась

молодежь, а чаще всего Гюльбала и Мамиш, Рена, помня прошлые скандалы, напускала на себя стро-гость, даже неприветливость. Это тоже оборачивалось против нее - гости уходили, и Хасай вскипал: "Так ли встречают людей?! Ты должна веселиться, радоваться, вести себя так, чтоб приятно всем было! Еще подумают, что плохо тебе у меня, что жизнь со мной - хуже ка-торги! Особенно Мамиш".- "Да, хуже! Ты же сума-сшедший!- кричала Рена.- Когда я с ними весела, ты ревнуешь, когда я строга, ты снова за свое! Как мне прикажешь поступать?" -"Не с гостями, а с Мамишем!" -"Опять о нем!"

И тогда наступал черед Хасая успокаивать Рену, и мир снова витал в их доме.

Сцены как сцены, а Хасаю доставляло наслаждение по-сидеть с молодыми, беседовать с ними, как равный с равными. Он сбрасывал сразу лет двадцать. И нрави-лось ему именно при молодежи, если даже это сын или племянник, заводить разговоры о любви, о женщинах, чтобы и самому покрасоваться и чтоб отношения мо-лодых, особенно Мамиша и Рены, еще раз проверить, хотя Рена и сумела убедить его в полном равнодушии к Мамишу, но женщина есть женщина, думал Хасай. "Как можно сравнить тебя с Мамишем? Я же с ним еще раньше порвала! Теперь-то понимаю, что из-за те-бя! К тебе тянулась, дурень ты мой!"

"Почему не женишься?
– спросил как-то у Мами-ша.- Вот и Гюльбала обзавелся семьей". Что-то дерз-кое, вызывающее виделось Хасаю в том, что пле-мянник упорно остается один. Чего же? На что надеется?!

Мамиш и Рена стояли в коридоре, когда Хасай щелк-нул ключом и открыл дверь. На Мамиша взглянул, на Рену и помрачнел. Дорогого племянника никто не звал и не ждал сегодня, мало ли какие у ,Хасая могут быть дела?! Ну и нравы!.. И возбужденный вид Ре-ны не понравился Хасаю. На лице его менялись краски от багрово-малиновой до серовато-пепель-ной, и все мерещится - Рена и Мамиш... Ну нет! "Я ее!.."

Да, да! Именно готовность к измене прочел Хасай в ее взгляде, в том, как густо покраснела. Так же, это было давно, но Хасай помнит, краснела Рена, когда она на той самой бывшей Балаханской бывала с Хасаем в ком-мунальной квартире, в комнате, снятой для встреч, если при этом неожиданно звонили в дверь или шаги соседа приближались к их комнате.

Прочел и отогнал. "Ну вот, только дал себе слово не спешить с выводами,это он по дороге себя убеждал,- а уже готов взорваться. Не в комнате же они! (Как буд-то это имеет значение.) И Мамиш не похож на уходя-щего, он только что пришел (это существенно?)". И все же, как это случалось не раз, больно кольнуло в груди. Страх вытеснил все другое. "Надо показаться врачу". Ночью хватается за сердце: "Остановилось! Не бьется!" Или застучит быстро-быстро изамрет, будто навсегда. Хасай понимает, что в такие мгновения надо - так ему говорил знакомый врач - лежать тихо, не поддаваться панике, и все пройдет. "Но не бьется!" И Хасай вскаки-вал, садился, шарил рукой по груди. Рена просыпалась, , но не подавала виду, пусть успокоится, Хасай мнитель-ный очень, его легко убедить, уложить при малейшем недомогании. Вот и сейчас Хасай не имеет права выда-вать незваному гостю, пусть даже и сыну сестры, что у него болит сердце. Но боль, нежданно возникнув, тут же и прошла. И это наполнило Хасая маленькой радо-стью, показалось: гору на гору перетащит, не устанет. И гнев остыл, ушел с болью. Мамиш - это было видно сразу - только недавно пришел, и не чужой ведь, сын родной сестры, племянник его, парень бесхитростный, друг-брат Гюльбалы, в некотором роде замена ему'. И Рена - ну что ей в нем, в Мамише?

– Какими судьбами?
– спросил.- Чего в коридоре стоишь, проходи в комнату.

И Мамиш... Мамиш сказал, что в микрорайоне товарищ из его бригады живет, заболел, пришел проведать, за-одно и завернул к дяде, а его дома нет. И умолк.

ты подонок! ты взяточник! ты негодный че-ловек! ты! ты!

И никто не слышал, как Мамиш плюнул себе в душу. Плюнул, а потом срезал рукой воздух, прошел в ком-нату и все же решился, выпалил:

– Выдумал я про товарища!

– ???!!

– Пришел поговорить откровенно.

Поделиться с друзьями: