Мальчик в шкафу

Но зато теперь вот, кажется, мы обрели проблемы с психологом. Что она подумала о нашей семье, услышав бред про невидимого мальчика? Эх, Дадли! И ведь объясняю, объясняю, что при посторонних о брате разговаривать нельзя. Нельзя даже смотреть в его сторону!

Пятый год же уже ребенку! Мальчишка, который паршивец, в его возрасте очень хорошо знал, кому и что сказать, чтобы получить желанную конфету. И когда чужие в доме гостили, научился уходить либо в сад, либо в свою каморку.

А правда, как так получилось, что серую приблудную кошку мы окрестили быстро, а у пацана до сих пор только какие-то обзывалки? На кличку условно похоже только мое “Маугли”.

На ужине, рассказывая мужу о приваливших проблемах, опять подняла этот вопрос. Еще и удивилась, что в списке “обзывалок” у Дадлички оказался Грегуар какой-то.

Мой бесчувственный бегемот пожал плечами и сказал ужасную вещь, от которой меня словно изморозь покрыла:

– Так ты ж его Грегуаром и звала. Дурацкое имя, я тебе и тогда говорил. Я всегда сокращал до Грега. Но вообще мне больше нравилось, когда ты его Чарли называла, в честь принца.

– Я называла его Чарли? Когда?

– Да всю дорогу. До самого того момента, пока мне ножи в зад не прилетели.

– Ножи? В зад? – Тут я вспомнила фотки. А, вот он о чем. Я тогда так испугалась, что от шока сама же поверила в то вранье, которое выдумала для полиции. А потом ошарашенно разглядывала проявленные снимки и слушала Вернона, как в первый раз, словно это не со мной было.

– А потом я его Грегуаром звать начала?

– Да, через месяц примерно. А весь месяц злилась на него и вообще по имени не обращалась.

Захотелось заплакать, жалея себя и подкидыша. Ножами он явно несознательно управлял. Целил-то в тортик.

Вот только я совершенно не помнила ни процесс выбора имени, ни как обращалась к мальчишке “Чарли” или хотя бы “Грегуар”. Нормальное имя, что Вернону не нравится?

– А когда я перестала его “Грег” называть?

– Да как Дидиккинс в школу пошел. Вернулась от Фигг вся встрепанная, лицо бледное. “Воняет там,” – говоришь, а сама ну прямо не своя. Я не стал допытываться. Неужели не помнишь? Там еще в дверь кто-то звонил, я подошел, а уже нет никого. Еще подумал, что ты обычно не в состоянии так быстро коммивояжеров выпроводить. Все время ведь с ними в дискуссию вступаешь, когда нужно просто резко и неожиданно дверь закрывать. Чтоб нос на двери остался.

– Ага, чтоб иск получить. Потому я и не люблю, когда ты дверь открываешь.

– Хм.

– Я совсем этого не помню. Ты хоть понимаешь, что это может значить?

– Что те, кто подбросил нам мальчишку – рядом. Наблюдают.

– И никогда никуда не уходили.

– Эксперимент ставят, ссссук...

– Вернон! Не при детях.

Дети сидели притихшие. И если Ди-ди просто хлопал глазенками, то подкидыш выглядел изрядно ошарашенным.

– Я пирожное есть не хотел. У Фигг. В тот день. Оно горчило. А она заставляла. Пришла мама Туни и сказала, что мы больше в тот дом не пойдем. А потом мы пошли, а она меня по имени не называла никогда. А Фигг меня называет Гарри.

– Гадкое, простонародное имя. Чарли куда лучше. Или хоть Грег. – Поджала я губы. Не хватало еще, чтобы чокнутая старуха давала имя моему подкидышу. Вот ей подбросят, тогда и пусть именует, как хочет.

– Мне нравится Чарли. Можно, меня так теперь всегда будут звать?

– Парень, ты слышал, о чем мы только что говорили? Не хочу тебя пугать, но выходит все так, что в любой момент мы забудем этот разговор. Понимаешь?

В глазах мальчишек тут же блеснули слезы. У Чарли – от огорчения, у Дадлички – из солидарности. Он у меня такой чувствительный и отзывчивый мальчик!

Я тоже сидела на слезах. Защитить нас было совершенно некому.

Вернон ушел куда-то на ночь глядя, хлопнув дверью.

Чарли попытался гипнотизировать взглядом ножи, получил по макушке, ложку (для более безопасных экспериментов) и направляющий в гостинную профилактический поджопник.

Дидиккинс в приказном порядке был отправлен спать.

Мы смотрели на ложку.

Думали.

Думали.

И придумали.

По крайней мере, я придумала.

В смысле, я не придумала ничего лучше, чем позвонить Эрни.

И пусть только попробует что-то у меня стырить, клептоман чертов!

Эрни приехал, потаращил глаза. Согласился, что проблема не тривиальная. И сделал естественный для него вывод – надо пыхнуть.

Я сказала: “Нет”.

Но была послана.

Эрни пыхнул. Впал в нирвану. И заявил, что мальчика видит.

Я уточнила – того ли он видит мальчика? И что было в косяке?

В ответ была послана.

После чего Эрни разложил иголки по журнальному столику, пошаманил над краской, уверенным движением подгреб к себе мелкого и мрачным готическим шрифтом выбил ему на левой руке татушку: Чарльз Вернон Дурсль.

– Потому что если не помнишь, как зовут вещь, ее надо надписать. С мальчиками то же самое, – пояснил мне Эрни в процессе работы.

Я материлась на его креатив, но творить не мешала.

Нанесение татухи – дело не быстрое. Я сидела, ходила, волновалась за мужа, костерила Эрни, припоминая ему ворованные запонки (в ответ добилась только пафосного: “Молчи, мелочная женщина”, произнесенного сквозь зубы и новый косяк).

Внезапно из кухни донесся грохот и рев Дадлички.

Я бросилась туда на предельной скорости, доверив Эрни заканчивать тут в одиночестве.

Оказалось, в открытое окно пролезла кошара миссис Фигг. И они с Ди-ди, который прокрался на кухню за печеньками, друг друга запалили.

Сперва сынуля прыгнул на “кисю” сверху и ухватил за хвост, как привык поступать с миссис Грей.

А потом “кися” показала сынуле, что у ее вида бывают зубки и коготки.

И когда я увидела результат... Черт!

*****!!!

Покусала сына кошка знатно.

Я испугалась.

Очень испугалась.

Тварь забилась под стол и шипела.

Я визжала, тыкала под стол шваброй со всех сил и боялась Дадличку взять на руки – он, весь в крови, укусах и царапинах, спрятался за меня и ревел во весь голос. Утешало только, что умирающие так не голосят.

Прибежали Чарли и Эрни. Эрн метнулся вызывать скорую, а подкидыш, сжав зубы, скинул майку и ловко поймал в нее злющую кошатину.

Подумал и замотал еще в несколько полотенец.

– Пирса кусала собака, так врачи велели ее привезти, чтобы на бешенство проверить. Иначе сорок уколов в живот, – очень серьезно пояснил он свои действия. Мальчишка всегда с болезненным любопытством наблюдал за жизнью и играми других детей. Его памяти можно было доверять.