Мальчики + девочки =

А когда пошел фильм Виталия Манского «Монолог» (я все же решилась его показать) и они стали смеяться, моя душенька была вполне довольна.

Я вылетаю из Чикаго 16 мая рейсом 009, лечу через Цюрих, оттуда вылетаю рейсом 1326 уже 17 мая и 17-го же буду в Москве.

Остался месяц.

Целую.

15 апреля

* * *

Мой милый, как в Австралии люди перевернуты вверх ногами по отношению к нам, так я оказалась в Америке в перевернутой ситуации по отношению к самой себе. Дашина помощь (и опека) оказалась так велика, что иногда я заходилась от восторга, а иногда просто заходилась. Когда я болела, она приказывала мне много пить, пичкала лекарствами, варила бульон. Я сказала, что у меня никогда не было бабушки, а теперь я чувствую себя так, будто она моя бабушка, а я внучка. Она ответила: пользуйся моментом.

Вчера состоялось вторичное посещение кафе Paradiso (с ударением на третьем слоге, как выяснилось, слава богу). Моя студентка Эшли Филлмер вторично брала у меня все то же интервью. Предыдущая девушка с испуганными глазами, все аккуратно записав на диктофон и в блокнот, испарилась, улетучилась, в воду канула, исчезла с концами и, как говорят, не отвечает ни на звонки, ни на электронные запросы. Надеюсь, что с Эшли ничего плохого не случится. Paradiso , по-моему, единственное место в городе, а может, и в Америке, где подают espresso в виде нескольких капель кофе в крошечной фаянсовой чашечке. В остальных местах это щедро налитая в бумажный стаканчик коричневая бурда. Эшли приволокла с собой сложное оборудование в чехлах, а когда открыла чехлы, обнаружилась маленькая передвижная киносьемка. У нее нет диктофона, и она прихватила из дому это сооружение. Она пообещала дать кассету – если даст, увидим мой английский (!). Была мысль взять с собой диктофон в Америку, чтобы записать лекции, но я отвергла ее как скучную.

Читаю английские и американские романы. Сейчас – Джона Ирвинга «Мир с сточки зрения Гарпа» . Возможно, он был у нас переведен. Хорошая литература, и хотя словарь под боком, пользуюсь им изредка. Прогресс в языке ощущаю.

Мы с Дашей внимательно прочли все работы, подробно описали, почему работа оценена так, а не иначе, и собираемся раздать оценки. Будет ли рыдать Нэнси? Не исключено. Но из двадцати трех оценок почти половина – отличные. Притом что и я, и Даша крайне строги. Следующая работа – через две недели и – финал.

Как соловей о розе, отщелкала сегодняшнюю лекцию в классе Линды Парк. Студенты слушали тупо, за исключением нескольких мальчиков и нескольких девочек. Кто-то зевал в кулачок. В конце спросила, было ли им известно то, что рассказывала. Все отрицательно покачали головой. За одним исключением: крупного размера студент сказал, что знает про Ходорковского. Оживление вызвала майка с митинга в защиту Ходорковского, которую я вынула, чтобы подарить REEC и развлечь аудиторию. Линда объяснила, что мой семинар по сравнению с ее классом сильно продвинутый. Но мне и объяснять не надо. Реакции моих – совершенно иные. Я только пожалела, что приготовила для этих такой вкусный материал (Есть ли цензура в современной России) . Сказала об этом Линде, посетовав, что следующая публичная лекция попроще. А Линда говорит: а вы прочтите эту, публика будет совсем другая. Мы обрадовались.

На улице лето. 23 градуса. Даша подарила мне бледно-голубые джинсы из тонкого вельвета и коричневые итальянские шлепанцы, ей не нужные, я в этом шлепала, ощущая всей кожей исключительно ласковую атмосферу дня. Нежность такой неизбежности, нежность такой невозможности, нужность неслыханной нежности, просьба об осторожности.

Как и раньше, заклинаю тебя беречь себя.

Целую.

16 апреля

* * *

Милый, говорила Бобышеву о своем онемении перед лицом потрясающей весны, которая даже не как живопись, а как музыка, а он в ответ: вот и напишите стихи об этом. Я говорю: ах, кабы… 11 апреля у него был день рожденья, и я, долго ходившая с ритмами и строчками, из которых ничего не получалось, вдруг села и написала:

На день рожденья Бобышеву

Заворачиваешь за угол —

завораживает дерево,

за другой – другое дерево

мессою органной грянуло.

Здесь царят такие гранулы,

из которых бьет созвездьями —

полотно бы, кисти-краски бы

написать цветущий воздух.

Как огромны эти сферы,

где на ветках голых серых

лиловеют крупно розы,

словно яблоки они же.

Как бесстыдно их явленье,

как торжественна их поступь,

все распахнуто и страстно,

и такой калибр безумный.

Я верлибром торопливым

или прозою заемной

на клочке бумаги мятой

занесу себе на память:

песнь

торжествующей

весны.

И ее напевчик следом:

как дикая магнолия в цвету…

Вот вопрос старинный, вечный:

в чьи же яблоки глазные

жаждет перетечь природа,

так выкладываясь мощно?

Прочла ему по телефону – обрадовался и попросил подарить текст.

Ходила в «Армори», в свой офис, звонить. Суббота – в «Армори» ни души. Вот тебе военное здание: открыто всегда. Оно такое огромное, с такими сложными проходами и переходами, что всегда есть опасность потерять человека – оттого, видимо, его никогда не запирают. Отправилась ближе к вечеру, когда жара немного спала. Шла туда – quad переполняла отдыхающая публика: валялись на траве, играли в регби, читали, молодые японские мамы катили детишек в колясках, прошла мусульманка в черном, с одной только прорезью для глаз, напомнив Норд-Ост. Обратно – почти никого. Небо было еще светлосерое, и я почему-то вспомнила Здесь под небом чужим я, как гость нежеланный, слышу крик журавлей, улетающих вдаль… Шла и пела самой себе. (Нежность такой неизбежности, нежность такой невозможности, нужность неслыханной нежности, просьба об осторожности). И это тепло, и безлюдье, и зеленая трава, и цветущие деревья, и мелодия тысячелетней давности – все сошлось ни с того ни с сего для того, чтобы сказать: запомни, как ты была счастлива.

Я возвращаюсь к себе улицей с названием Эльм . Помнишь, что такое огни Святого Эльма? Несуществующие огни. Дальше пересекаю улицу с похожим на итальянское названием Буона Виста . В двух шагах мой дом.

Целую.

17 апреля

* * *

Милый, Бобышевы пригласили на дневной концерт в Кран нерт-центр. Играл джаз, который называется Medicair . Так именуется американская программа здравоохранения. Смысл, верно, в соединении возраста джазменов и целей, которые они ставят. И достигают. Возможно, когда-то, когда они начинали, они были молодыми. Сейчас им по семьдесят-восемьдесят. Очень милые, с животами, редкими волосами, плохо ходят, плохо видят (один пианист вовсе слепой), но играют превосходно. Их человек двадцать, разбавлены тройкой-пятеркой молодых. Они начали с «Когда святые маршируют», а продолжили блюзами и всякими прочими джазовыми хитами. Народу была тьма. В основном того же возраста. Джазмены – люди местные, потому их хорошо знают и принимали восторженно. Они отыграли полтора часа, сделали перерыв и продолжали. Я решила, что количеством качества не изменить, а слушать всю жизнь их я не собиралась и сказала, что ухожу. Был очень сильный ветер, но все равно лето.

У американов очень интересная манера: быстро-быстро трясти головой в процессе слушания или говорения. Это как бы подтверждающее трясение. Удваивающее смысл сказанного или услышанного. Трясут головой все – от стариков до юных девушек. Если бы я была шпионкой, все замеченное и запомненное мне бы пригодилось. Но я не шпионка. И записываю для твоего развлечения.

Мне понравился твой голос по телефону.

Целую тебя.

19 апреля

* * *

Полночи рыдала, твердя себе, что больше не буду тебе писать. Но Даша, проснувшись, протянула трубку: на, поговори. Думаю, что видела мое перевернутое лицо, когда принесла твою записку, и потому, ни слова не говоря, набрала твой номер. Я напрягаюсь из последних сил, бегу к финишу этой истории, а самые любимые люди ставят мне подножки, сбивая с ног. Вы думаете, что я такая мощная, что могу все выдержать и на меня можно все навесить. Не все. Я расплачиваюсь остатками своих нервов. Я похудела, нервное напряжение пережигает мои пробки, а ты пишешь, что говорил со мной бодрым голосом просто, чтобы меня не огорчать, словно не понимая, что этим признанием огорчаешь во стократ. Я пишу длинные письма, потому что это меня собирает, я оставляю за скобками то, чем не хочу тебя нагружать, а ты в ответ на мои пачки писем посылаешь пять строк – как бюрократ, который только отвечает на запросы, не утруждая себя инициативой. Мне нужна поддержка, мне нужно знать, что ты в порядке, тогда и я в порядке.

Жди, когда возьму себя в руки.

Целую.

23 апреля

* * *

Если что-то получилось или случилось накануне, отчего возникло неконтролируемое состояние счастья – значит жди чего-то резко наоборот. А обратное состояние, даже не обратное, а просто серединное, возвращается с трудом.

В прошлую среду был удачный урок. Говорила о телевидении. Отлично знакомая тема. Начиталась в Москве француза Пьера Бурдье и своего друга Сережи Муратова, взяв у них самые вкусные определения телевидения как фабрики наркотиков. Внутри был кусок про американское телевидение, в частности, про низкопробного Джерри Спрингера. В классе это вызвало взрывы хохота. В конце предложила написать отзывы о моих лекциях. Кто-то задал вопрос: а можно не подписывать? Все засмеялись, я тоже, сказав: можно, я все равно знаю почерк каждого. И серьезно попросила быть не любезными, а честными. Все равно написали много лестного. Кто-то специально отметил, что лекции хорошо переведены и хорошо произнесены. Но и замечаний хватало. Некоторые признавались, что не интересуются политикой или что ничего не знали о предмете, поэтому первые лекции были для них особенно трудны. Некоторые – что привыкли к диалогу в классе, а не к монологу. Замечания так раздразнили, что я написала ответную речь и собираюсь произнести ее в следующий раз. Тем более, это почти финал, и финальная речь куда как уместна.