Мальчики Из Бразилии

Они уставились на него. Фасслер кивнул.

Не сводя глаз с Фриды Малони, он сказал:

– Когда день рождения вашей собаки?

Она непонимающе уставилась на него.

– Вы помните его?
– настаивал он.

– Да, - ответила она.- Двадцать шестого апреля.

– Благодарю вас, - сказал он и повернулся к Фасслеру.
– Прошу вас, не задерживайтесь; я хочу скорее покончить с делами.
– Повернувшись, он открыл двери и вышел в коридор.

Присев на скамью и вооружившись ручкой, он углу­бился в какие-то вычисления с карманным календарем. Надзирательница, сидящая по другую сторону от его пальто, которое он бросил рядом с собой, спросила:

– Вы думаете, что вам удастся вытащить ее?

– Я не адвокат, - ответил он ей.

Фасслер, который, не отрывая глаз от дороги, гнал машину в гуще движения, сказал:

– Я предельно заинтригован. Вы не могли бы сказать мне, почему Объединение решило заняться бизнесом детей?

– Простите, - сказал Либерман, - но этого нет в нашем соглашении.

Если бы он сам знал ответ.

Он вернулся в Вену. Получив предписание суда, Макс успел перевезти все письменные столы и стеллажи с досье в две маленькие комнатки в обветшавшем строении в Пятнадцатом районе, которым и предстояло стать его офисом. И куда ему надо было тут же перебираться - Лили уже с нетерпением ждала его - в это тесное и дешевое помещение (прощай, подонок Гланцер!). Траты пошли одна за другой - плата за два месяца вперед, налоги, расходы на переезд, оплата телефона; им было бы трудно теперь прокормить даже котенка, а не то, что купить билет до Зальцбурга, не говоря уж о Вашингтоне, где он должен был бы оказаться через неделю, 4-го или 5-го февраля.

Он объяснил ситуацию Максу и Эстер, когда общими усилиями они старались придать новому офису вид, подобающий Информационному Центру военных пре­ступлений, а не конторе «Х.Гаупт и сын».

– Гатри и Карри, - сказал он, соскребывая с двер­ной филенки лезвием бритвы большую букву «г», - получили на руки детей с перерывом примерно в четыре недели, в конце февраля и конце марта 1961-го года. И они же, Гатри и Карри, были убиты с разницей во времени в четыре недели, день в день, в том же самом порядке. Семья Уиллок получила своего ребенка при­мерно 5-го июля - это я знаю, потому что они подарили Фриде Малони десятинедельного щенка, день рождения которого приходился на двадцать шестое апреля...

– Что?
– повернувшись, Эстер посмотрела на него. Она придерживала полосу обоев, которые Макс разгла­живал по стене.

– ...а с конца марта до пятого июля примерно четыр­надцать недель. Так что есть основания предполагать, что Уиллок должен быть убит в районе двадцать второго февраля, через, четырнадцать недель после Карри. И я хотел бы быть в Вашингтоне за две или три недели до этой даты.

– Думаю, что понимаю вас, - сказала Эстер, и Макс добавил: - А что тут не понимать? Их убивают в том же самом порядке, в котором они получали детей и с теми же промежутками во времени. Вопрос - почему?

Ответ на этот вопрос, по мнению Либермана, может подождать. Остановить серию убийств, в чем бы ни была их причина - вот что было самым главным, и лучше всего это могло сделать Федеральное Бюро Рас­следований США. Они могли без труда установить, что те два человека, которые погибли при «несчастных слу­чаях», были отцами незаконно усыновленных детей, смахивающих друг на друга, как две капли воды, и Генри Уиллок был третьим (или четвертым, если учиты­вать и неких Мэконов). 22-го февраля, туда или сюда несколько дней, они могут перехватить предполагаемого убийцу Уиллока и выяснить у него данные о личностях и, может, даже даты готовящихся убийств остальных пяти человек. (Теперь Либерман не сомневался, что каждый из шести убийц работает в одиночку, даже не парами, потому что убийства Дюрнинга, Гатри, Хорве и Рунштейна следовали одно за другим - и все в разных странах).

Еще проще - он может направиться в отделение ФБР и в Департамент уголовных расследований в Бонне, так как не сомневался, что и в немецких агентствах по адаптации детей (а так же в Англии и трех скандинав­ских странах) кто-то, исполнявший роль Фриды Малони, тоже рылся в досье и передавал детей. Во Фрейбурге Клаус нашел ребенка - копию того, что обитал в Триттау, и Либерман сам, будучи в Дюссельдорфе, звонил вдовам Дюрнинга, Раушенбергера и Шрейбера, стараясь получить ответ на один и тот же вопрос: «Скажите, пожалуйста, ваш ребенок усыновлен?»; две неохотно признались в этом, одна ответила ему яростным «нет!», и все трое посоветовали ему заниматься своими собст­венными делами.

Но в Бонне он не сможет убедительно выложить дан­ные об очередной предполагаемой жертве, а объяснение, каким образом ему удалось разговорить Фриду Малони, вряд ли будет воспринято с удовольствием. Он и сам не мог бы рассчитывать на иной прием, случись ему ока­заться в Вашингтоне. Но в глубине своего еврейского сердца он не доверял ревности германских властей, не в пример американским, когда речь шла о наказании на­цистов.

Итак, Вашингтон и ФБР.

Освоившись в новом офисе, он сел на телефон и стал звонить прежним жертвователям.

– Я не хочу таким образом давить на вас, но, поверь­те, это исключительно важно. То, что происходит сей­час, имеет отношение к шестерым эсэсовцам и Менгеле.

Инфляция, отвечали ему. Спад деловой активности. Дела идут просто ужасно. Он начинал напоминать об убитых родителях, о Шести Миллионах, чего терпеть не мог делать, ибо его слова вызывали у жертвователей чувство вины. Но ему пришлось пустить их в ход.

– Прошу вас, поторопитесь, - говорил он.
– Это в самом деле важно.

– Но это просто невозможно!– сказала Лили, на­кладывая ему на тарелку вторую порцию картофельного пюре.
– Откуда может взяться столько мальчиков, так смахивающих друг на друга?

– Дорогая, - с другого конца стола откликнулся Макс, - не стоит говорить, что это невозможно. Яков их видел. Его друг из Гейдельберга тоже видел.

– И Фрида Малони их видела, - добавил Либер­ман.
– Детей, которые так походили друг на друга, куда больше, чем младенцы смахивают один на другого.

Лили сделала вид, что сплевывает на пол.

– Она достойна смертной казни.

– Она пользовалась именем Элизабет Грегори, - сказал Либерман.
– Я хотел спросить у нее, сама ли она его избрала, или же кто-то ее так назвал, но забыл.

– А в чем разница?
– пережевывая кусок мяса, спросил Макс.

– Грегори,– объяснила ему Лили, - то имя, кото­рым Менгеле пользовался в Аргентине.

– Ох, ну, конечно.

– Оно должно было прийти от него, - сказал Либер­ман.
– Все должно идти от него, вся эта операция. Он ее вдохновитель, пусть даже он будет отрицать.

Все же пришли какие-то деньги - из Швеции и Штатов - и он заказал себе билет на Вашингтон через Франкфурт и Нью-Йорк, на вторник, 4-е фев­раля.

Вечером пятницы 31-го января Менгеле выступал под своим настоящим именем - он был Менгеле и никто иной. В сопровождении телохранителей он вылетел во Флорианополис на островке Санта Катарина, примерно на полпути между Сан-Пауло и Порту-Аллегри: в баль­ном зале отеля «Новый Гамбург», украшенном по такому случаю свастиками и черно-красными стягами, «Сыны Национал-Социализма» давали прием - обед и танцы - пребывание на котором стоило по сто крузейро. С каким восторгом было встречено появление Менгеле! Крупные наци, те, которые играли ведущие роли в Третьем Рейхе и пользовались известностью по всему миру, со снобистским пренебрежением отклоняли при­глашения «Сынов», ссылаясь на плохое состояние здо­ровья и отпуская презрительные замечания в адрес их вождя Ганса Штрупа (о котором даже «Сыновья» порой говорили, что он явно старается переплюнуть Гитлера). Но сюда самолично явился герр доктор Менгеле во пло­ти, облаченный в белый смокинг: он пожимал руки муж­чинам, целовал в щечки женщин, сияя, расточал улыб­ки, смеялся и повторял имена тех неофитов, которых ему представляли. Как любезно с его стороны явиться на прием! Он прямо-таки излучает здоровье и счастье!